Слезы в раю - Доналд Робин

Наконец, послушная его страстной мольбе, она поменяла положение. Он направил ее на себя, а сам, как паша, уверенный, что ему не осмелятся перечить, откинулся на подушках. Она попыталась воспротивиться, но только на миг, а потом подчинилась и, гордо держа свое тело, опустилась на него.

- Так я могу видеть тебя всю, - хрипло произнес он. Глаза его, устремленные в темноту, расширились, разглядывая ее стройное, разгоряченное страстью тело, шелковистую округлость высоких, гордо стоящих грудей, выпуклость сосков, отвердевших от его яростных ласк.

Краска стыда заливала ее тело. Он засмеялся и медленно коснулся руками ее груди, узкой изящной талии. Его пальцы цепко держали ее, пока она обхватывала, обнимала его коленями, принимая его в глубь себя. Острое, как стрела, ощущение заставило ее тихонько вскрикнуть и начать двигаться, сперва медленно и беспомощно, и предательская краска стыда густой, медленной волной заливала ей грудь и лицо, пока постепенно они не нашли ритм, устраивавший их обоих.

Это уже были иные ощущения, хотя в чем-то еще более насыщающие, чем в самый первый раз их любовного экстаза. Но исход, как и тогда, был неизбежен: экстаз, изнеможение, насыщение такой силы, которую, казалось, невозможно было выдержать.

Она уснула, лежа с ним радом, и спала так крепко, что не слышала и не чувствовала ничего.

Когда она проснулась, рассвет еще не наступил, но на тахте радом с ней никого не было. Она лежала и ждала, что он сейчас вернется, но через несколько минут, проведя рукой по другой половине тахты, она обнаружила, что та давно остыла, словно он ушел сразу же, как только она уснула.

Она встала, пошла в ванную комнату и включила свет. То, что она увидела, поразило ее. Часто мигая, она стояла, оглядывая удивительное убранство комнаты. Она напоминала грот, с водопадом и маленьким прудом, который был окружен камнями и большими валунами и отделан черным мрамором. Среди камней цвели белые, розовые и зеленые орхидеи, росли какие-то растения с необыкновенно пышной листвой и папоротники. Обнаженная женщина, должно быть, выглядела здесь гурией, изнеженной и белокожей, оказавшейся здесь для того, чтобы утолить страсть своего хозяина.

Кэндис судорожно проглотила слюну и на мгновение закрыла глаза. Затем она сняла с крючка банную простыню, вышла из ванной и выключила свет. Завернувшись в мягкую махровую простыню, она подошла к окну и, повернув ручку холодными как лед руками, широко распахнула его.

Прямо перед ней в серой предрассветной дымке раннего утра высоко к небу поднимались тончайшие струи фонтана, с приглушенным звуком падая в черный пруд. Из чащи леса донеслись чистые и прозрачные звуки птичьего пения, насмешливые, словно эхо жестоко преданной любви... Это пела та самая легендарная птица тикау, которую редко кому удавалось увидеть, птица, про которую думали, что она призывает возлюбленного к тому, кто слышит ее пение.

Нет, не просто возлюбленного. Эта птица звала свою единственную любовь, свою единственную настоящую страсть...

Кэндис горько улыбнулась. Что ж, птица тикау звала к ней ее возлюбленного, но, как это часто бывает в легендах, она обманула, хотя сначала, казалось, и дала то, что обещала. В Соле Джеррарде было все, чего только могла желать женщина: дикий порыв, нежность, страсть и честность. В его объятиях она познала тот восторг, который нельзя было измерить обычными мерками, и то освобождение и покой, которые и радовали, и пугали ее.

Мягкое и ровное журчание фонтана, падающие струи которого морщили подвижную гладь пруда, монотонно отдавалось у нее в голове, где в сумасшедшем вихре кружились сейчас ее мысли.

Когда быстро наступивший тропический рассвет разлился над островом во всем великолепии своих розовых и золотистых красок, она все еще стояла у окна, глядя, как играют в свете наступающего утра тонкие струи фонтана. Тому, кто в эту минуту бесшумными шагами шел по дорожке, ведущей от фонтана к дому, она казалась призраком.

Когда он вошел в эту чудную, напоминавшую о недавних наслаждениях комнату, она не обернулась, ничем не показав, что заметила его приход. И только когда он подошел ближе и встал радом, она подняла на него свои огромные, пустые глаза. Он был одет так же, как и накануне, в темную рубашку и более темные брюки, но рукава его рубашки были до половины засучены, и в неярком свете раннего утра он казался холодным и суровым.

- Так сколько ты хочешь? - резко спросил он.

Она промолчала, но ресницы ее вздрогнули и опустились.

- Так сколько? - продолжал настаивать он. - Девственность пользуется изрядным спросом среди некоторых мужчин. Меня это, правда, никогда не волновало, но я готов возместить тебе потерю невинности. А ты была сегодня такой обворожительной, такой соблазнительной распутницей. Я редко получал такое наслаждение.

Она почувствовала, как что-то сдавило ей горло, ее голос звучал низко и глухо от обиды и боли, и она с трудом смогла произнести только его имя.

- Или ты пришла сюда, надеясь на более крупную добычу? Может быть, ты считаешь, что, являясь незаконной сестрой, ты имеешь полное право жить за ее счет?

Глаза ее вспыхнули яростным огнем. Он улыбался. Выражение его хищного, ястребиного лица сковало холодом ее сердце. Она закрыла лицо рукой и прошептала:

- Нет! Нет! Как ты можешь?..

Он собирался еще что-то сказать, но она сделала запрещающий жест рукой и, проглотив стоявший в горле ком, продолжила уже звонким, бесстрастным голосом:

- Я приехала на Фалаиси, надеясь, что увижу ее. Это все, что я хотела. Когда я узнала, что смогу встретиться с ней, я не могла упустить такую возможность. Я не собиралась говорить ей, кто я. Я даже не знала, известно ли ей то, что она дочь приемных родителей. Я бы сама никогда не сказала ей об этом. Я просто очень хотела увидеть ее. - Она умоляюще посмотрела на него. - Ты должен понять, Сол. Ведь она единственный родной мне человек.

- А твой отец?

Она упрямо сжала рот.

- Он сбежал в Австралию, когда узнал, что моя мать ждет ребенка. Еще мальчиком он приехал из Европы сразу после войны; никто не знал, кто он по национальности, но здесь ему дали фамилию Смит. Я пыталась найти его, но не смогла.

- Но даже если бы и смогла, вряд ли он был бы так же богат, как Стефани.

По ее бледным губам скользнула холодная улыбка.

- Я могу до хрипоты доказывать тебе, что мне не нужны твои проклятые деньги, но ведь ты все равно не поверишь мне! Еще хорошо, что я не питала никаких иллюзий, что ты будешь безумно счастлив узнать о какой-то невесть откуда взявшейся сестре, которая собирается выкинуть неизвестно какой трюк.

- У тебя есть прекрасная возможность доказать это, - сказал он. Он ждал, пока она подняла на него полный напряженного внимания взгляд, и ровным голосом произнес: - Ты уедешь и никогда больше не сделаешь ни одной попытки увидеться со Стефани.

Смертельная бледность покрыла ее лицо.

- Ты не понимаешь, о чем ты просишь, Сол. Имей хоть немного сострадания.

Но ни в тех словах, что сейчас прозвенели в воздухе, ни в его холодных глазах не было ни капли сострадания.

- Я не могу понять, почему тебе так необходимо встретиться со Стефани, но, даже если я и поверю, что у тебя нет никакого меркантильного интереса, посмотри на это с ее точки зрения. Она вряд ли будет в восторге от того, что у нее появилась сестра, с которой ее не связывает ничего, кроме, быть может, того, что они случайно родились от одной матери.

- Как ты можешь?.. - прошептала она побелевшими губами.

Он отвернулся и решительно засунул руки в карманы.

- Я думаю, что для всех будет лучше, если ты просто уйдешь из ее жизни, останешься для нее просто туристкой, с которой ей однажды довелось встретиться. Забудь о том, что ты видела ее.

- А то, что было сегодня ночью? - спросила она с холодным интересом. - Это прикажешь тоже забыть?

Он тяжело вздохнул.

- Лучше бы, если бы этого не было, но... это было неизбежно. Мы оба это прекрасно понимали, как только впервые увидели друг друга, не так ли?

- Но это больше не повторится.

- Да, - согласился он. - Не повторится! Разве что небольшой роман... но ты сама видишь, что при таком положении дел такое вряд ли возможно.

Что она слышит в невозмутимом тоне его голоса? Облегчение? Доволен ли он, что она оказалась такой "благоразумной"?

Но как еще ей было вести себя? Ведь он прав. У них не может быть никакого будущего, даже если бы он и хотел этого, но он не хочет, это ясно. Благодаря Стефани они оказались вместе, но, кроме Стефани, их больше ничто не связывает - только страсть, противоречивая, дикая, безумная. Которую он, судя по всему, утолил. Кроме ее любви к нему, которая его не интересует, тяготит, раздражает.

- Что ж, - холодно произнесла она, - я сегодня же уеду.

- Я возмещу тебе убытки за испорченный отпуск и за то, что напугал тебя... - сказал он и нахмурился.

Внутри у нее как будто спустили невидимый курок. Она резко повернулась к нему. Глаза ее сверкали.