Дуэль в Кабуле - Михаил Гус

Как крепость, Кабул совершенно ничтожен: городская стена, никогда не бывшая в хорошем состоянии, теперь почти разрушилась; стены же, проведенные по вершинам гор, окружающих город, служат не чем иным, как только бесполезным украшением. Бала Гиссар, или цитадель, так слаба, что почти не может назваться укреплением».

4

Вольф не стал задерживаться в Кабуле. Перед отъездом в Пешавар и далее в Пенджаб он имел обстоятельную и длинную беседу с Бернсом.

— Каковы же ваши впечатления, дорогой Бернс?

— Начну, дорогой Вольф, с правителя кабульского. Дост Мухаммед всеми мерами покровительствует торговле. Справедливость правителя составляет предмет постоянной хвалы. Всех, приближающихся к нему, поражают его проницательность, рассудительность, любознательность так же, как и его умный разговор и приятное обращение. Он, без сомнения, самый сильный начальник в Афганистане и, вероятно, при помощи своих способностей усилится еще более. Военная сила его больше, чем в других афганских владениях: он имеет девять тысяч хорошо посаженной конницы и две тысячи пехоты, кроме других вспомогательных войск, составляющихся из племенной милиции. Артиллерия его состоит из сорока орудий с прислугой, довольно хорошо обученной.

— Да это панегирик Дост Мухаммеду! — воскликнул Вольф. — Он совершенно покорил вас, любезный капитан! И насколько я понял вас, вы делаете безоговорочный выбор между Шуджой и Достом?

Бернс пожал плечами.

— Тут не может быть ни малейшего сомнения! Первенство дома Баракзаев нравится народу, и мы сами можем убедиться, что оно способствует благоденствию страны. Почему пала династия Саддозаев? Потому что все три сына Тимур-шаха: Заман, Махмуд и Шуджа — забыли, что правят народом, исполненным духа республиканского. С кем я ни говорил, падение Саддозаев все приписывают неуместной гордости и надменности последних государей, к которым афганцы не питали никакого сочувствия. Нет сомнения, что Шуджа мог бы удержать власть, если бы он безрассудно не высказал своего деспотизма прежде, нежели утвердился на престоле. Восстановление Шуджи уль-Мулка или Камрана есть дело почти несбыточное! Династия Саддозаев, можно сказать, миновала, если только ее не поддержит чужеземная помощь.

— Но если такая помощь будет оказана?

— Если, хотите вы сказать, Англия окажет помощь Шудже? Что ж! Я полагаю, что это будет очень трудное дело — вернуть Шуджу в Кабул!

— Вы упускаете из виду вражду между Дост Мухаммедом и его братьями в Кандагаре и Пешаваре. Они с завистью смотрят на благосостояние Дост Мухаммеда, содержат при нем тайных агентов и легко могут соединиться с Шуджой.

— А я убежден в другом: одни Баракзаи могут выставить в поле до тридцати тысяч всадников. Если Афганистану суждено вновь управляться одним государем, то это будет не Шуджа и вообще не Саддозаи, а дом Баракзаев в лице Дост Мухаммеда.

— Дорогой Бернс! Вы горячи в выражении своих убеждений. Но — и вот тут-то самое главное! — попробуйте склонить на свою сторону достопочтенных джентльменов в Индиа-хауз и в Контрольном Совете! Они уже сделали свой выбор: Шуджа, по их мнению, должен сидеть в Кабуле…

Бернс вежливо и спокойно сказал;

— Что ж, быть может, я и заблуждаюсь!

Спор прекратился… Вольф перешел к предстоящей Бернсу поездке в Бухару и набросал портрет эмира Нассыр-Уллы.

— Эмир — жестокий тиран. Он убил своих братьев и многих приближенных, не угодивших ему. Его распутство широко известно. Но мы не должны проходить мимо его положительных черт. Нассыр-Улла защищает своих подданных от угнетения феодалами, и знать его ненавидит, а народ любит. Он легко воспламеняется, и, в гневе кровь бросается ему в лицо, и оно искажается конвульсиями. И тогда он отдает самые свирепые приказы. Он любит слышать, что люди дрожат при одном его имени. И — в заключение — он очень хочет дружбы с Англией.

Бернс засмеялся:

— Симпатичный господин, нечего сказать! Братоубийца, развратник, деспот — самый подходящий друг для Англии…

Вольф с удивлением посмотрел на Бернса: шутит ли он или говорит серьезно. На лице Бернса он увидел гадливость и возмущение. «Молод еще, — подумал Вольф, — и потому очень чистоплотен», а вслух произнес:

— Восточная политика, дорогой Бернс, — это вам не Венский Конгресс! Скажу еще два слова о первом министре; Бухары. Кушбеги Хаким-беши — мудрый и благожелательный человек. Он хочет привлечь в Бухару людей ученых, просвещенных, врачей и говорил мне, что Бухара приняла бы их охотно вместе с британским послом… Словом, вас ждет в Бухаре хороший прием.

5

Дост Мухаммед пожелал еще раз встретиться с Бернсом. Свидание продолжалось далеко за полночь. Дост Мухаммед рассказывал о политических делах Афганистана, о несчастной вражде между ним и его братьями в Кандагаре и Пешаваре.

Он питал надежду восстановить единую Афганскую монархию и выражал непримиримую ненависть к Ранджит Сингу.

Примут ли англичане его, Дост Мухаммеда, в союзники для уничтожения пенджабского магараджи, вот что он хотел узнать от Бернса.

— Ранджит Синг — наш друг, — отвечал Бернс.

— Ранджит Синг помогает моему врагу Шудже и ждёт удобного момента, чтобы овладеть Пешаваром.

Бернс промолчал. Дост Мухаммед с низенького столика, стоявшего перед ним, взял какую-то бумагу.

— Вот письмо капитана Уэйда; я спросил его, правда ли, что англичане помогают проклятой собаке Шудже, и Уэйд ответил, что Англия и не помышляет об этом и считает меня и моих братьев своими друзьями. А почему же Уэйд послал Шудже британского офицера Кемпбелла обучать армию? И почему Уэйд писал эмирам Синда, что «британское правительство желает успеха шаху Шудже»? Где же правда?

Бернс смутился, однако постарался не показать вида.

— Ваша светлость, я всего только офицер армии его величества, а не дипломат, и я не могу толковать о столь важных делах. Но скажу: если капитан Уэйд заверил вас, что Англия не помогает шаху Шудже, вы можете ему верить.

Дост Мухаммед пристально взглянул на Бернса и после небольшой паузы сказал:

— Я не боюсь ни Шуджи, ни нечестивого сикха Ранд-жита! Моя армия справится с ними. Но у Шуджи — британские офицеры на службе.

Дост Мухаммед придвинулся к Бернсу, положил руку ему на плечо:

— Будь же ты моим другом, почтенный инглиз, прими начальство над моим войском, и двенадцать тысяч конницы с двадцатью орудиями будут тебе подвластны.

— Я не в силах выразить чувство гордости, которое обуревает меня, когда я слышу столь высокое предложение, ваша светлость. Но ваш нижайший слуга не достоин занимать столь высокое место при вашей особе, государь!