Мехлис. Тень вождя - Юрий Рубцов

К маршалу, очевидно, присматривались давно. Его лояльность вождю проверили, введя вместе с заместителем наркома обороны Я. И. Алкснисом, начальником Генерального штаба РККА Б. М. Шапошниковым, командующими Московским, Белорусским, Ленинградским и Северо-Кавказским военными округами С. М. Буденным, И. П. Беловым, П. Е. Дыбенко, Н. Д. Кашириным в Специальное судебное присутствие, рассматривавшее дело о «военнофашистском заговоре» Тухачевского и других. Поистине не было границ сталинскому цинизму: сначала заставить военачальников участвовать в судилище над боевыми товарищами, а потом уничтожить и их самих, обвинив в участии в том же самом заговоре (из членов Специального присутствия остались в живых лишь Шапошников и Буденный).

Наверное, следует ради справедливости отметить, что Василий Константинович действовал на Хасане неудачно. По оценке маршала Конева, «во всяком случае, такую небольшую операцию, как хасанские события, Блюхер провалил». Однако претензии, которые ему предъявили на заседании Главного военного совета, носили, прежде всего, не военный, а политический характер. Командующего Дальневосточным фронтом обвинили в «сознательном пораженчестве», неумении или нежелании «по-настоящему реализовать очищение фронта от врагов народа», «двуличии, недисциплинированности и саботировании вооруженного отпора японским войскам». По итогам заседания ГВС РККА Блюхер от должности командующего был отстранен.[69] До ареста ему оставалось чуть более полутора месяцев, до гибели в тюрьме в результате диких истязаний — еще 18 суток.

«В конце 1937 г., — вспоминал он, — Мехлис уверял Сталина, что я враг, участник военно-фашистского заговора. Щаденко пытался возражать, но достаточно робко, а затем под влиянием Мехлиса и сам стал сомневаться. В 1938 г. я был близок к аресту». Позднее сам начальник ПУ с неудовольствием говорил, что только заступничество Сталина и Ворошилова, которые знали Хрулева еще по гражданской войне, спасло его крупных неприятностей.[70]

В 1937 году за «притупление» классовой бдительности он был снят с должности военного коменданта Москвы и направлен заместителем начальника штаба СибВО. Будучи в Новосибирске проездом на Дальний Восток, Мехлис 27 июля 1938 года телеграфировал Щаденко и Кузнецову: «Начштаба Лукин крайне сомнительный человек, путавшийся с врагами, связанный с Якиром. У комбрига Федорова (тогда — начальник Особого отдела ГУГБ НКВД СССР. — Ю. Р.) должно быть достаточно о нем материалов… Не ошибетесь, если уберете немедля Лукина».[71] Вызванного в Комиссию партийного контроля будущего Героя Советского Союза, командующего армией, спасло лишь вмешательство Ворошилова (к слову, редкий для наркома обороны случай).

Обнаружены также доносы, подписанные Мехлисом, на начальника Разведывательного управления РККА комдива А. Г. Орлова (17.12.1938), члена Военного совета ВВС РККА В. Г. Кольцова (3.03.1938), командующих войсками УрВО Г. П. Софронова (19.04.1938) и СибВО М. А. Антонюка (22.05.1938), заместителя командующего войсками МВО Л. Г. Петровского (26.05.1938), комдивов М. А. Рейтера (21.12.1938), И. Т. Коровникова (21.12.1938) и других. Большинству из них, к сожалению, не удалось доказать свою невиновность, и они пали жертвами репрессий.

Мехлис держался весьма независимо. Он и через голову своего непосредственного начальника наркома Ворошилова мог, как мы видели выше, обратиться к Сталину, а уж с другими руководящими работниками и вовсе не боялся отношения испортить.

Доверием маршала Буденного пользовался командир особого кавалерийского полка Наркомата обороны комбриг К. Г. Калмыков. Член военного совета Московского военного округа дивизионный комиссар А. И. Запорожец по-всякому пытался убрать Калмыкова, заподозренного в связях с «врагами народа», даже проинформировал секретаря ЦК A.A. Андреева о необходимости уволить комполка из армии. Но вмешивался командующий округом Буденный, беря подчиненного под защиту. Не добившись желаемого, Запорожец доложил начальнику ПУ РККА. Тот направил целый доклад о положении в особом кавполку и его командире на имя Сталина и Ворошилова, как председателя Главного военного совета.[72] Калмыков «политического доверия не заслуживает», говорилось в нем, однако пользуется поддержкой маршала Буденного.

Лев Захарович, настаивая на отстранении комбрига от должности, по сути, одновременно ставил вопрос и о политической незрелости, если не хуже, его высокого покровителя. Он, таким образом, давал понять: в борьбе с врагами народа для него нет никаких компромиссов, никаких привходящих обстоятельств, вроде соображений субординации или дружеских отношений. Подобные импульсы, посылаемые Сталину, принимались весьма благосклонно, чему есть много подтверждений. И главное из них то, что Мехлису было позволено свирепствовать вплоть до сентября 1940 года, когда даже провалившийся Ворошилов уже был убран с поста наркома.

Поведение начальника ПУ РККА высвечивало его нравственную ущербность, склонность к фарисейству и интриганству. Расправившись с десятками и сотнями по-настоящему преданных государству и народу коммунистов-руководителей, он без тени малейшего смущения заявил с трибуны XVIII съезда ВКП(б): «Всем нам, армейским большевикам, пора по-сталински относиться к судьбе члена партии, не допускать исключения человека по шепоткам в закоулках, а действовать только на основе документов и фактов».[73]

Расправы над конкретными людьми сопровождались массовым «промыванием мозгов». В соответствии с директивой от 26 мая 1938 года в учебные планы военных и военно-политических училищ, курсов, военных академий, дивизионных партийных и комсомольских школ, окружных домов партийного образования вводился специальный курс «О методах борьбы со шпионско-вредительской, диверсионной и террористической деятельностью разведок капиталистических стран и их троцкистско-бухаринской агентуры». А каждый судебный процесс над этой самой «агентурой» предварялся и сопровождался шумной пропагандистской кампанией в армейской печати, о чем следовали многочисленные указания начальника ПУ РККА.

Лишь к концу 1938 года наркотический дурман репрессий вроде бы отпустил инквизиторов: на общегосударственном уровне появились первые признаки изменения репрессивной политики. В секретном постановлении СНК и ЦК ВКП(б) от 17 ноября 1938 года «Об арестах, прокурорском надзоре и ведении следствия» положительно оценивалась работа органов НКВД по «очистке СССР от многочисленных шпионских, террористических, диверсионных и вредительских кадров». В то же время здесь перечислялись «крупнейшие недостатки и извращения» в работе НКВД и прокуратуры — массовые необоснованные аресты, грубое нарушение процессуальных норм и т. п. Правда, все это списывалось на «врагов народа», пробравшихся в органы НКВД. Тем не менее была признана необходимость дальнейшую работу организовать «при помощи совершенных и надежных методов». Постановление запрещало массовые аресты и высылки, ликвидировало судебные «тройки». Через несколько дней с поста наркома внутренних дел был снят Ежов.

На перемены вынужден был реагировать и Мехлис. Когда в конце декабря военком и начальник политотдела Военной академии им. М. В. Фрунзе запросили его разрешение на разбор персонального дела начальника академии комдива H.A. Веревкина-Рахальскош в связи с тем, что тот в 1919–1920 годах служил вместе с арестованным командармом 1-го ранга И. П. Беловым и другими «врагами народа», они получили отказ. Более того, Мехлис бросил упрек бдительным ходатаям: «Нельзя за работу в 1919 г. с Беловым привлекать к ответственности. Если судить по тому, кто с кем работал в 1919–20 гг., то перебьем все кадры. Надо солидно обосновать».[74]

Не поздновато ли стало приходить прозрение? К концу 1938 года Красная Армия была уже в полном смысле слова обезглавлена. Из девяти военных работников (Ворошилов, Гамарник, Якир, Блюхер, Булин, Егоров, Тухачевский, Буденный и Уборевич), избранных в 1934 году XVII съездом ВКП(б) в состав ЦК, семеро были объявлены в 1937–1938 годах врагами народа, участниками «военнофашистского заговора». Исключения составили Ворошилов и Буденный, хотя на последнего органы НКВД также сфабриковали показания о принадлежности его к «заговору». Из 36 видных командиров и политработников, избранных на VII Всесоюзном съезде Советов в члены ВЦИК, врагами народа были объявлены 30.

К ноябрю 1938 года из 108 членов Военного совета при наркоме обороны СССР не репрессировали только 10 человек. Из высокопоставленных военных были осуждены также секретарь Совета Союза ЦИК СССР И. С. Уншлихт и секретарь Комитета обороны при Совнаркоме СССР Г. Д. Базилевич. Подверглись репрессиям 22 начальника и 30 ответственных работников управлений Наркомата обороны и Генерального штаба, командующие войсками Московского, Ленинградского, Белорусского, Забайкальского, Закавказского, Северо-Кавказского, Среднеазиатского, Уральского, Харьковского военных округов, Особой Краснознаменной Дальневосточной армии, восемь начальников военных академий, институтов и школ. Всего за эти два года были арестованы и осуждены Военной коллегией Верховного суда СССР 408 человек руководящего и начальствующего состава РККА и ВМФ. К высшей мере — расстрелу был приговорен 401 человек, семь — к различным срокам заключения в исправительно-трудовых лагерях.[75]