Матадор - Патрисия Мело

30

Я поднялся на сцену, сердце мое напоминало бомбу с часовым механизмом. Аплодисменты. Я хотел сказать, аплодисменты, я хотел сказать, что я очень волнуюсь, аплодисменты, титул «Гражданин года» – это очень большая честь, сказал я, аплодисменты, плебеи, хлоп-хлоп-хлоп в ладоши, я хотел бы поблагодарить префекта, гражданин года, аплодисменты, господина министра общественной безопасности, гражданин года, аплодисменты, всех сотрудников полиции нашего района, аплодисменты, какая-то женщина в красном платье поднялась с места и стала аплодировать стоя, аплодисменты, все тоже поднялись, хлопают, целая буря аплодисментов, я вынужден был прервать свою речь, женщина в красном прошла через зал, подошла к сцене, я хочу преподнести вам подарок, сказала она, аплодисменты, она открыла свою сумочку и достала пистолет, все хлопали, бах, бах, бах – все три выстрела попали мне в грудь.

Я проснулся в холодном поту. В последние дни, предшествовавшие присуждению звания «Гражданин года», я перестал спокойно спать. Меня то и дело мучили кошмары – то я лечу в самолете, а он падает, то я попадаю под трактор, то кто-то всаживает мне нож в спину, то какой-то крошечный человечек выкалывает мне глаза огромным копьем. Мне захотелось постучаться в дверь комнаты Саманты, где Эрика спала с того самого дня, как мы поссорились, захотелось позвать на помощь, но Эрика избегала смотреть мне в глаза и отказывалась говорить со мной.

У меня было скверное предчувствие, что-то должно было случиться. Я решил сходить к колдуну. Он велел мне вытатуировать семиконечную звезду на моем мужском достоинстве, будет больно, сказал он, ты будешь падать в обморок от боли, но нужно закрыть дыру в твоем теле.

Я сделал татуировку. Я использовал японскую минеральную краску и американские иглы, и то и другое – лучшее в мире.

Каждый вечер, перед тем как лечь спать, я раздевался и голым стоял перед зеркалом, разглядывая татуировку. Я старался вызвать эрекцию только ради того, чтобы увидеть звезду во всей ее красе, где семь лучей указывают семь путей Вселенной. Как-то я увидел, что она сияет во мраке ночи. Я был нетрезв и к тому же устал, но я уверен: она сияла. И когда я увидел ее свет, я сотворил молитву: семиконечная звезда! Укажи мне обратный путь к сердцу Эрики.

31

Габриэла появилась на пороге двери, выходившей в коридор, и подала мне знак. Я сделал вид, что не заметил этого.

Я хочу сказать, продолжал доктор Карвалью, что нам нужны такие меры, где используется газ нервно-паралитического действия и зуботычины, одним словом, политика дубинки. Мы ничем не отличаемся от Франции ХVI века, мы тоже любим зрелищные спектакли. Французы обожали казни. Настолько им это нравилось, что однажды палач, у которого не было в руках приговоренного к виселице, сжег мешок, набитый живыми кошками, лишь бы удовлетворить желание толпы. Нечто подобное необходимо иметь и нам.

Габриэла снова появилась в дверях, провела руками по груди, показала язык, девчонка явно тронулась умом, ничем другим ее дурацкого поведения не объяснишь, если бы отец увидел ее в эту минуту, туго бы мне пришлось.

Прямо передо мной сидят два депутата городского собрания. Нашу встречу организовал Сантана, разговор по душам в неформальной обстановке, как он выразился, посмотрим, что они думают насчет того, чтобы выдвинуть твою кандидатуру в Городской совет, сказал он.

1-й депутат, с чашкой кофе: На днях по телевизору показывали женщину, которая учинила самосуд, вот что она рассказывала: «Я даже не знаю, как это произошло, я шла по улице, услышала крики, схватила какую-то палку, а когда я поняла, что происходит, оказалось, что я уже выколола глаза этому парню». Не подумайте, что она раскаивалась. Выглядела она, как человек, находящийся в своем уме.

2-й депутат: Когда мы убиваем какого-нибудь сукина сына, то обязательно прощаем кому-нибудь его вину.

Сантана: Передайте мне, пожалуйста, сахар. 2-й депутат: Вам надо последовать моему примеру, Сантана, и отказаться от сахара. Я перешел на подсластители, и живот мой значительно уменьшился. Вы правы, Карвалью, я даже больше скажу, ситуация вряд ли изменится. Наше уголовное законодательство просто детский лепет.

Карвалью: Оно больше подошло бы такой стране, как Швейцария.

2-й депутат: Самый настоящий детский лепет. Мы совершенно не умеем наказывать.

Сантана: А когда мы думаем, что можем наказать, то вынуждены столкнуться со всевозможными крючками и недомолвками в нашем уголовном кодексе. Это, я вам скажу, очень неприятно.

Раздался звонок. Вас к телефону, сказала горничная. Я вышел в кабинет доктора Карвалью и снял трубку. Звонила Габриэла, по внутренней связи, зайди ко мне в комнату, я хочу тебе кое-что сказать. Я положил трубку и вернулся в комнату. Итак? спросил один из депутатов. Значит, вы решили повыше засучить рукава и взяться за эту работу?

Они ждали, что я что-нибудь скажу. Но у меня не было конкретного предложения, никакой речи я не заготовил. Но я понимал, о чем речь, и у меня было сильное желание оказаться полезным этим господам. Они хотели, чтобы я сыграл в эту игру, и мне было это нетрудно, потому что я уже научился в нее играть. Это простая игра: они лают, а ты бегаешь. Ты бегаешь, а они ждут, пока ты вернешься, лают и попивают виски. Беги в лес, говорят они, ты бежишь в лес, а они остаются там, в машине, ждут и обсуждают новый отель в Майами. Ты бегаешь в темноте, ты скользишь по грязи, ты падаешь в грязь, и, если ты возвращаешься без ничего, они тебя бьют. Ты снова бежишь, бежишь изо всех сил, а они догоняют тебя и спрашивают, хочешь ли ты чего-нибудь. Ты хочешь, и они велят тебе пойти и найти то, чего они хотят. А тем временем они окружают свою веранду забором. Ты бегаешь по лесу, а они воняют лавандовым лосьоном после бритья. Заборы. Ты в лесу, в темноте, а они на солнышке под кондиционером. Ты находишь то, что они хотят получить, и снова делаешь то, что они хотят. И вот ты возвращаешься, ты несешь им окровавленный кусок мяса, и они жрут, они это любят. Они это любят и треплют тебя по загривку. И дают тебе кусок сахару. Нет, не дают, это лошади любят сахар, ты не лошадь. Ты собака. Ты пес смердящий, но ты делаешь вид, что не знаешь, что ты пес смердящий, это тоже часть игры – не знать. А потом начинается второй тайм, ты получаешь пулю в задницу, но они даже не обращают на это внимания, пуля в заднице – это тоже часть игры, говорят они. Потом ты получаешь пулю в грудь, и они говорят: это тоже по правилам. А когда ты падаешь замертво, они говорят: все правильно, игра есть игра.

Второй тайм, где надо получить пулю в грудь, еще не начался, пока что я умел только лаять и разносить куски окровавленного мяса. Роль свою я играл отлично, им нравилось. Но, что самое интересное, мне это тоже нравилось. Я был доволен собой. Мне казалось, что все правильно, и хотелось бежать вперед.

Вам следует нанести визит в Городской совет, сказали они, я согласился.

Я сел в машину, Габриэла развалилась на заднем сиденье, было видно, что у нее ломка. Я хочу поцеловать тебя в губы, сказала она Мне захотелось разбить ей лицо в кровь, вон отсюда, сказал я. У тебя есть что-нибудь? Кокаин, крэк, марихуана, хоть что-нибудь, скулила она. Вон отсюда, сказал я.

Когда я вернулся домой, горничная представила мне отчет: Эрика проснулась в десять часов, поиграла с Самантой в бассейне, поговорила по телефону с маникюршей, посмотрела фильм по телевизору, поспала, сходила в магазин на углу за шоколадкой. Кто ходил с ней в магазин? Я, ответила горничная.

Я решил помириться с Эрикой. До дня вручения премии оставалось совсем немного, может, она согласится пойти со мной. Я набрался мужества и пошел. Эрика, в одной футболке и трусиках, спала рядом с Самантой. Рядом с кроватью лежала книга. Внутри, между страницами, я нашел сложенный вдвое листок. Развернул. Почерк Эрики. На листке были начерчены кружки и стрелочки, соединяющие их, она часто рисовала такие вещи. Рядом было написано: Родиться и умереть, трахаться и умереть, обмануть и умереть, сбежать и умереть, работать и умереть, создать и умереть, кричать и умереть, посадить цветок и умереть, предпринять попытку и умереть, состариться и умереть, вылечить и умереть, учиться и умереть, победить и умереть, потерять и умереть, любить и умереть.

Я передумал мириться с ней. Эрика превращалась в чокнутую зануду.

32

Мы с Энохом сидим у меня в кабинете.

Парни правы, черт возьми, сказал Энох, семь магнитофонов сперли, и это только на одной улице Комерсиу. Народ злится, можно подумать, что мы сидим сложа руки. Мы им платим, говорят они, мы им платим ради того, чтобы жить спокойно, а спокойной жизни опять нет. Еще у хозяина кондитерской телевизор украли.

Мое раздражение против Эноха давно прошло, но я по-прежнему разговаривал с ним при помощи невидимого переводчика, просто так, чтобы позлить его.

Спроси у него, кто этим занимается, изрек я.