Олег. Путь к себе - Сабина Янина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– А что он в таком молодом возрасте да сразу после Университета и вдруг в монахи ушёл? – поразился я.
Митрий сел, покосился в спину отца и тихо-тихо зашептал:
– Это страшная тайна! Правда, о ней все знают, но нельзя говорить, – он приложил палец к губам.
– Ну, хорошо, тайна так тайна. Согласился я.
Митрий улёгся на сено. Но я чувствовал, что ему очень хочется рассказать об этой страшной тайне, так хочется, что он не мог усидеть на месте. Подобравшись ко мне поближе, на самое ухо чуть слышно зашептал:
– Ладно, расскажу, только вы никому, что я рассказал!
– Обещаю, – улыбнулся я.
– И не смейтесь, я серьёзно.
– Я не смеюсь, что ты! – серьёзно сказал я.
– Ну, так вот. Отца Окимия тогда звали Борисом. Он только закончил Университет и получил направление в какую-то обсерваторию на работу. А он в это время только-только женился. И поехали они с молодой женой к новому месту жительства. А жена его была беременная первенцем. А там, куда они приехали и стали жить, до города было далеко, и жена его с ребёночком-то померла. Что-то там у неё не так случилось, взрослые говорили, какая-то редкая болезнь что ли, я не понял. Ну, вот стала она рожать, а местный врач говорит, что ему не справится, и что в город надо. А аэромобиль не успел. Она и померла, и ребёночек. И всё. Отец Окимий, ну тогда Борис, как с ума сошёл. Так, говорят, сильно любил жену. Ушёл с работы. А через какое-то время постригся в монахи. А монастырское начальство посмотрело, что у него образование, да и горе такое, и дали ему большое дело, чтоб, значит, отвлёкся. Назначили сюда настоятелем строить монастырь. Вот с тех пор он и тут, говорят уж пятьдесят лет.
– Да, печальная история.
– Это ещё Отец Окимий мужественный человек, а мог бы спиться и всё. Я слышал, так бывает.
– Угу. Мог, конечно.
Мы задумались, каждый о своём.
Вот у меня Фёка жива – здорова. А ведь мы тоже любили друг друга. Да и теперь, когда я о ней вспоминаю, сердце щемит. "Эх, Фёка, Фёка. Разошлись наши пути, не жена ты мне больше, уйду к чёрту в монахи"!
* * *
Телега свернула с хорошо накатанной дороги, и мы затряслись по грунтовке, петляющей в лесу. «Где ж тут косить-то? Склон сильный, да и полянки небольшие», – думал я. Вскоре деревья расступились, и мы выехали на большое поле луговых трав, вытянутое в форме ладони и зажатое между горами, поросшими лесом. Прямо посередине него синело круглое озерцо. А в нескольких метрах от воды темнело какое-то строение, которое вблизи оказалось добротно сколоченным сараем.
– Тпру, стой родимая, – Герасим остановил лошадь около сарая. Митрий спрыгнул. Я сошёл следом и прошёлся, разминая ноги.
Герасим уже гремел засовом.
«Вот и мой новый дом», – усмехнулся я, осматриваясь.
– Митрий, – подошёл я к мальчику и шепнул на ухо, – а где здесь туалет?
Митрий вытаращил на меня глаза и тоже шёпотом спросил:
– Какой туалет?
– Ну как какой, – смутился я, – про туалет что ли никогда не слышал, ну, уборная, как тут у вас называется-то?
– А-а-а, – засмеялся парень, – так бы и сказал, – и, подумав, спросил: – а зачем нужник-то? Иди в кусты вон их сколько, да справляй нужду. Чё места мало? – Он удивлённо смотрел на меня.
– Ну, да, конечно, – смутился я, – ну, там умыться.
– Что умываться-та, ещё за стол не садимся? Ща мы с батей стол вытащим, я рукомойник повешу, вон там, на столбе, видишь?
Я оглянулся. Недалеко от сарая в земле виднелся чёрный круг, похоже, от костра, по краям которого, напротив друг друга были вбиты толстые железные прутья. В десяти шагах от кострища высился столб, прочно врытый в землю, со всех сторон утыканный гвоздями.
– Ну, вот, – продолжал парень, – а вон в озере и помыться можно.
Я кивнул.
– Хватит болтать! – прикрикнул на нас Герасим, – Митря, бери Олега и разгружайтесь, да в порядок приведите всё тут. Я пока на отбой, – и пошёл к телеге.
Мы с Митрием переглянулись.
«Бери Олега, – неприятно засело в мозгу, – дожил, деревенский мальчишка у меня в шефах».
Похоже, взгляд мой выдал меня, потому что Митрий вдруг подмигнул мне и сказал:
– Айда, покажу, что тут есть! – и так дружески улыбнулся, что я невольно улыбнулся в ответ.
Вдвоём мы широко распахнули ворота сарая, и шагнули в его полумрак. Пахнуло прелой соломой и ещё чем-то странно-знакомым. «Чем так воняет-то? – подумал я, и память вдруг услужливо подсказала, – так же пахло от зверей, когда на экскурсии с классом по зоопарку я близко подходил к клетке».
– Митрий, погоди, зверем пахнет.
– Каким зверем? Ты что? Ворота-то закрыты были, сам видел, отец засов отодвигал.
– Ну да, видел.
– Ладно, давай, я побегу за граблями, а ты тут пока постой.
Митрий побежал к телеге, а я шагнул внутрь сарая. Сарай был большой и пустой. С верхнего яруса – с голых жердей, закреплённых на высоте человеческого роста, по периметру сарая кое-где клоками свисали остатки прошлогоднего сена. Внизу сена тоже не было, только в самом дальнем углу горбилась небольшая копна. Пол сарая был сплошь устлан трухой и соломой, а у самых ворот у стены стоял сколоченный из темных толстых досок стол. Над ним до самых жердей второго яруса тянулись деревянные стеллажи, заваленные инструментом, бечёвками, деревянными бочонками, мисками и прочей утварью. В промежутках между ними прислонились к стене какие-то колоды, и большой инструмент в чехлах.
Вернулся Митрий с граблями и тряпками в руках. Прислонил грабли к стене, и, повернувшись ко мне, сказал:
– Нам с вами надо тут почистить всё, чтобы ночевать можно было. Солому перетряхнуть, совсем прелую убрать, а какая ещё ничего набить вот в эти тряпицы, чтоб постели получились. Потом, когда сенца нового накосим, поменяем. Да надо в яму перетаскать из телеги продукты от жары-то. Вы что хотите? Тут или в яму таскать?
– Да мне, в принципе, все равно.
