Независимость Грузии в международной политике 1918–1921 гг. Воспоминания главного советника по иностранным делам - Зураб Давидович Авалов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Такое обязательство Германия действительно на себя взяла в ст. 14 добавочного договора 27 августа. Если в ст. 13 московское правительство говорило: «Признавайте себе сколько угодно независимость Грузии», то в ст. 14 оно прибавляло: «Только турок в Баку не пускайте».
Однако турок старались не допустить в Баку не столько германцы, сколько… англичане, как раз в это время, в конце августа 1918 г., высадившиеся в Баку. Только ничего из этой высадки не вышло (см. выше), и турки, вслед за азербайджанскими добровольцами, вступили в Баку 15 сентября 1918 г.
Все эти затруднения и вопросы, требовавшие, но не получавшие предварительного разрешения между союзниками[73], были причиной постоянного откладывания Константинопольской конференции. Делегаты разных народов и различных республик ждали у моря погоды в Константинополе.
А «погода» эта все не прояснялась.
Глава XIV. Береженого и Бог бережет!
38. Чет или нечет?
Формальное признание Грузии германским правительством близилось. Вопрос о будущих грузино-германских взаимоотношениях с достаточной откровенностью освещался в переговорах, а состоявшееся уже подписание деловых соглашений также действовало ускоряюще. Константинопольская конференция, правда, откладывалась неопределенно «на осень»; но ожидавшийся в сентябре 1918 г. приезд в Берлин великого визиря Талаат-паши давал надежду на улаживание и наших спорных с турками вопросов. Забота же текущего дня перестала быть столь гнетущей: благодаря политической поддержке Германии и собственным силам Грузинская республика стала не на шутку устраиваться.
Этой паузой в берлинской нашей работе я решил воспользоваться для попытки «соприкосновения» с правительствами великих держав, бывших в войне с Германией.
Грузия была в это время отделена от держав Запада не только фронтом великой войны, тянувшимся поперек всей Европы и Передней Азии, но и огромными непроницаемыми пространствами революционной России, Украины и т. д. Тифлис был отрезан также от Баку и Тавриза, что лишало возможности связаться как-нибудь с англичанами в Северной Персии. Впрочем, делались ли из Тифлиса попытки этого рода? Мы о них не слышали в Берлине.
Пора было серьезно подумать об установлении такой связи, особенно же ввиду общих перспектив международной политики, как они намечались во второй половине лета 1918 г.
Мы приехали в Берлин в те дни, когда результаты германского наступления во Франции предвещали, как казалось общественному мнению в Германии и во многих других странах, скорый конец войны и победу Германии[74]. Марна появилась снова в бюллетенях, Париж обстреливался из дальнобойных орудий. Уверенность – сдержанная, твердая уверенность в успехе наблюдалась всюду.
Германия искала теперь решения на Западе, после того как под ударами ее рухнул русский фронт и длинным рядом трактатов и соглашений «Срединная Европа» закрепляла свои позиции на огромном пространстве от Финляндии до Персии[75].
Кажется, до конца лета, а может быть, до середины сентября 1918 г. уверенность огромного большинства германцев в успехе не колебалась. Самое худшее, что имели в виду, – это мир почетный, с признанием все же за Германией разных новых выгод и приобретений. В этой атмосфере и нам довелось работать.
Катастрофа пришла неожиданно для всех. Вопрос в том, когда стал явно приметен поворот колеса Фортуны.
Мне лично такой поворот показался особенно реальным после речи Кюльмана 24 июня («Война не может быть решена одной силой оружия»).
В течение июля постепенно крепло впечатление, что Германия войны не выиграет и что с германо-грузинским трактатом… не следует торопиться; что надо выжидать и в то же время поскорее расширить круг дипломатических связей за пределы «Срединной Европы». Но как это сделать? В моем положении члена грузинской делегации в Берлине практическое исполнение задачи было вовсе не легким. С конца июля представился, к счастью, формальный повод (частного характера) для поездки в нейтральное место – в Христианию, и я решил туда поехать для оповещения западных правительств о наших делах, через их представителей в норвежской столице.
Осуществление плана пришлось отложить из-за дел в Берлине. Кроме того, глава нашей делегации Чхенкели противился сначала этой поездке, считая ее преждевременной, неудобной по отношению к германскому правительству (!) и т. д. Чхенкели, как и Николадзе, под влиянием германской среды были совершенно непоколебимы в своей вере в германский успех. Николадзе, ссылаясь на отчеты о деле французского министра Мальви, уверял даже, что Франция вот-вот рухнет. Указания на то, что дело теперь не в Мальви, а в Фоше, в едином командовании и в поразительном росте американского участия в войне, не действовали. Но Николадзе все же одобрял затею; дал наконец свое благословение и Чхенкели, и, после недельных хлопот по получению паспорта и виз, я выехал в Норвегию 28 августа, то есть на другой день после подписания в Берлине германо-русского добавочного договора, говорившего о независимой Грузии.
39. В Христиании
Быстро мчался поезд по направлению к морю. Всюду молотьба в полном ходу – каждое зерно на учете. В Заснице основательный контроль, для меня облегченный. На пароходе уже Швеция – кроны, хлеб, сахар и т. д. Все на славу. Пароход называется «Король Густав V»; имеется здесь и «королевская комната».
Гляжу вокруг себя на шведов – прочный, кряжистый народ. Каждое лицо – единица. Нет, как в иных местах, множества несложившихся личностей, с нулевыми физиономиями.
29 августа прибыл в Христианию, но сначала должен был поехать дальше в Лиллехамер. Привлекательное место: славится воздухом и благоустройством поселения; природа свежая, зеленая, луговая, лесная и полугорная – снопы хлебов на полях, в оправе из скал и хвои, а рядом озеро и поток с могучим водопадом.
Паспорта не спросили ни здесь, ни позже, в Христиании. В воюющей Европе сохранились и такие места! Но война кажется далекой, когда с высоты Хольменколлена ранним осенним утром глядишь вниз: фиорд слегка затуманен, но все его вырезы видны сквозь решетку елей у балкона.
7 сентября посетил французского посланника господина Бапста[76] и вручил ему ноту о провозглашении независимости Грузии. Он бывал на Кавказе – даже в таких захолустьях, как Сигмах!
Познакомил его с главными событиями, последовавшими за распадом
