Наследница - Марина Ефиминюк

Я изогнула брови, выказывая живейший интерес. С милой улыбкой Кастан полез в свой необъятный портфель и вытащил оттуда маленькую дамскую сумочку. У меня задергалось нижнее веко.

– Откуда у тебя мой ридикюль?

– А где ты его потеряла? – передразнил Кастан. – Кстати, деньги украли, а серьги оставили. Они оказались такие нарядные, что их приняли за подделку. Но и это еще не все.

Из папочки была выужена очередная бумажка.

– Сегодня хозяин этой собаки…

– Пса, – вставила я.

– Этого монстра, – одарив меня выразительным взглядом, поправился Кастан, – написал жалобу в стражий предел на то, что некая авантюристка, выглядевшая, как благородная нима, украла его бойцового питбуля, который, цитируя, «является верным и надежным другом семьи».

– Каков мошенник! Пес просто не выдержал жестокого обращения и сбежал от него! – вскрикнула я, видимо, излишне экспрессивно, потому как на лицах мужчин появилось, прямо сказать, скептическое выражение, пришлось поубавить пыл и тихо спросить: – Кстати, в заявлении не говорилось, какая у него кличка, а то звать пса Собакой как-то… неприлично.

– Неприлично Анне Вишневской воровать чужих собак, – с металлом в голосе отозвался Кастан. – Ходить в закрытые клубы и сидеть в камерах допросов! И только заяви, что я напоминаю тебе дуэнью!

– Ладно, просто скажи, сколько ты заплатил за него, чтобы от меня отстали, – сдалась я.

– Поверь мне, эта тварь обошлась тебе, как целая псарня чистокровных болонок! Тебе теперь дешевле его кормить и таскать с собой ради охраны, чем сдать на живодерню, иначе не окупится.

– Вот видишь, ты же все решил, дорогой мой друг. Ридикюль нашел, в суд подал, пса выкупил… – протянула я, понимая, что он никогда в жизни не простит мне распевного тона. – В нашем городе золотые монеты решают большую часть проблем. Как хорошо, что я богата.

Некоторое время Кастан в задумчивости разглядывал меня, а потом повернулся к Владу:

– Знаешь, Горский, ты был прав. Она явно не в порядке.

– Я перестала писать слова! – возмутилась я. – Клянусь, за последние две седмицы даже блокнота не открыла. У меня времени на это не было.

– Лучше бы, дорогая моя невеста, ты писала слова, – вздохнул Влад. – По крайней мере, ты сидела бы на одном месте, а не носилась по городу, как под хвост ужаленная.

– Мне странно в этом признаваться, но я согласен с Владиславом, – поддакнул Кастан.

– Послушайте, когда вы успели так подружиться, что даже стали единодушны во мнениях? – возмутилась я. – Вы, может, по утрам списываетесь?

– Просто здравомыслящие люди рано или поздно находят общий язык, – нравоучительно вымолвил Влад.

– Ладно, если вы закончили меня распекать, то могу я попросить об услуге? – изогнула я брови, но не успела объяснить, что хочу попасть в казематы к Генри, судебный заступник вытащил из той же папочки последнюю бумажку. Ею оказалась грамота от Мирового суда о том, что с сегодняшнего дня Кастан являлся судебным заступником сунима Генри Н, одного из организаторов подпольных собачьих боев.

– Мы сможем к нему поехать прямо сейчас? – быстро спросила я.

Неожиданно в двери гостиной постучались, и донесся голос лакея, боявшегося войти в комнату и оказаться нос к носу с питбулем.

– Нима Анна, вы должны кое-что узнать!

Нахмурившись, я быстро поднялась с кресла и направилась в холл. Пимборти мялся на пороге, и складывалось ощущение, что он с большим удовольствием подслушивал наш разговор, а когда мы заговорили загадками, потерял интерес и постучался.

– Что случилось, Пимборти?

– Только что в мусоре нашли колье, – объявил он торжественно.

– Колье, украденное в день приема? – опешила я.

Лакей важно кивнул.

– Нима Клотильда убрала его в футляр и спрятала в сейф. Я подумал, что вам будет это интересно узнать до обеда.

Я вдруг почувствовала, что под ногами качнулся пол. Специально выброшенное колье означало, что в тот вечер, когда из-за магического воздействия Глэдис впала в летаргический сон, особняк вовсе не пытались обокрасть. Кто-то специально напал на дуэнью!

Но кому могла помешать безобидная женщина?

* * *

На следующий день зарядил дождь. С каждым часом он крепчал, и когда мы приехали к казематам с высокой стеной, окутанной зеленоватой вуалью магии, то лило как из ведра. Яростные тугие струи выбивали пузыри в лужах, с земли поднималась влажная дымка, и в белесом тумане здание с темными, покрытыми плесенью стенами выглядело мрачным и печальным.

На встречу с Генри мы приехали втроем, точнее вчетвером, если считать пса, которого все называли «собакой», и самое любопытное, что он начинал отзываться. На Собаку надели строгий ошейник, доставшийся мне от ростовщика Зигмунда Панфри, и кожаный намордник, который зверь, недовольно ворча, всю дорогу пытался соскрести лапой с морды.

– Собака останется в карете, – категорично заявил Кастан, когда пес заволновался и хотел выскочить под дождь. – Мало, что все псиной провоняло, так еще вернется грязный и обивку измажет.

Питбуль разразился возмущенным лаем и переполошил местную псарню, тут же ответившую ошарашенным гавканьем. Для меня кучер раскрыл зонт, помог спуститься на мостовую, но все равно, пока я, под какофонию собачьего скандала, дошла до дверей каземата, подол уличного платья промок.

Нас проводили в комнату для допросов, крошечную каморку, точно взятую под копирку со стражьего предела, разве что окошко находилось под самым потолком да вместо стульев стояли широкие скамьи, приколоченные к полу, как будто кто-то, находясь в своем уме, зашвырнул бы неподъемную лавку в стену.

– Присядь. – Кастан раскладывал на столе какие-то бумаги.

– Не хочется.

Мне не сиделось и, откровенно говоря, не стоялось. Хотелось ходить туда-сюда по камере, от стены к стене, но места было маловато для полноценного нервического метания, поэтому я делала вид, будто изучаю трещину, проходившую поперек каменной кладки, и незаметно расковыривала заусенец на большом пальце, стараясь смирить волнение.

Вдруг я поймала хмурый взгляд Влада, внимательно следившего за моими руками, и поспешно спрятала их за спину.

Когда дверь с протяжным скрипом открылась и в каморку впустили Генри, то первым он увидел Влада.

– Дружище! – бросился к нему арестованный похититель. – Я знал, что ты меня не оставишь! Святые Угодники, разве дал бы ты мне сгнить в каменной коробке?

Он похлопал Влада по плечу и на радостях не заметил, что тот с каменным лицом отряхнул пиджак в том месте, где руки бывшего друга прикасались ткани.

– Это она тебя прислала? Она ведь теперь благородная нима! Ей теперь все доступно!

По-прежнему не замечая меня, Генри бросился к Кастану и затряс его руку в нервическом рукопожатии.

– Вы мой судебный заступник? Так ведь?

– Кастан Стомма, – с непроницаемым видом объявил мой лучший друг.

– Ст… Стомма? – с запинкой повторил он. – Надо же, она на самом деле стала важная дама, раз может нанять для меня самого Кастана Стомму…

Тут его взгляд остановился на мне, и возбужденное бормотание стихло.

– Анна? – Он непонимающе оглянулся к Владу. – Но как же вы вместе?

– Мы собираемся пожениться, – соврала я, не моргнув глазом, и указала на скамью. – Присаживайся, Генри. Нам есть о чем поговорить.

Мы разместились друг напротив друга.

– Ты ведь хочешь отсюда выбраться, Генри? – твердым голосом спросила я. – Я готова помочь тебе.

Вдруг мгновенье назад растерянный взгляд неудачливого похитителя заледенел. На чумазом лице вспыхнула странная усмешка.

– Но что взамен?

– Ты должен сказать, кто заплатил тебе, чтобы я никогда не вернулась домой.

– И всего-то? Нима Вишневская, меня отпустит только из-за этого?

– Да с тебя все равно больше нечего взять. Скажи, это был Эрик?

– Это был Уилборт.

Имя дядьки, непроизнесенное без предисловий и торга, точно ударило в солнечное сплетение и выбило из груди весь воздух.

Генри продолжал что-то говорить, но его голос постепенно отдалялся, словно между нами посередине стола росла невидимая звуконепроницаемая стена. И нахлынувшее воспоминание об Уилборте выглядело злой насмешкой.

…Мы сидим в дешевой едальне, а за окном шумит и куролесит Зеленая мостовая. Благородной юной ниме совершенно точно нечего делать в неблагополучном районе, но мне, откровенно говоря, наплевать, что по этому поводу думают другие. Дядька втайне от домашних забрал меня из Пансионата для благородных ним, провел по длинному проспекту с тремя десятками борделей и таким же количеством кабаре.

Он бы сильно меня удивил, если бы повез в Сад Грез, парк развлечений, где посетители чинно прогуливались по дорожкам, засыпанным белым песком, катались на лодках по рукотворному озеру с глубиной дна «по коленки» и с оттопыренными мизинчиками ели карамельные яблоки на палочках. Еще бы больше он меня изумил, если бы привел обедать в новую ресторацию, где, по словам моих одноклассниц, стояли клетки с канарейками. Уилборт всегда оставался таким Уилбортом. Правда, в дни наших встреч он соблюдал трезвость, и переоценить величину его подвига было просто невозможно.