Мой адрес – Советский Союз! - Геннадий Борисович Марченко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Партитуру у меня приняла полная женщина с пергидрольными волосами – Любовь Васильевна. Она заявила, что обычно тексты с нотами журнал не публикует, но, быть может, у редактора будет своё мнение. Пообещала в любом случае прислать письмо о дальнейшей судьбе моей рукописи, как она назвала то, что уместилось на двух листочках в папке с завязками.
А на следующее утро, в среду, 13 мая я прибыл в аэропорт «Кольцово», где ещё через сорок минут садился в салон ИЛ-18В на рейс в столицу нашей Родины. Время полёта – чуть больше двух часов. А учитывая разницу во времени минус 2 часа, получалось, что, вылетев в 8.50, в Москве я окажусь практически в это же время.
В прежней жизни побывать в Москве мне довелось только на 3-м курсе института, и то как пациенту ЦИТО, где мне попытались привести ногу в порядок. После этого я избавился от трости, но хромать не перестал. В этот раз, к моему большому удовлетворению, я летел в Москву по более приятному поводу.
Остановиться Натан Ефремович мне посоветовал у своего товарища Романа, для меня Романа Михайловича. Фамилия его была смешная – Утюгов. За всю прошлую жизнь никогда не встречал человека с такой фамилией. Наверное, его дочка была рада, что, выйдя замуж, смогла сменить фамилию. Наверняка на менее смешную, хотя всякое случается, бывает, что и Утюгов за счастье. А то знавал я одну даму по фамилии… хм, Ва́гина. С ударением на первый слог. Но кого это особо интересовало, все норовили то ли от незнания, то ли специально произносить её фамилию с ударением на слог второй. Я бы на её месте, честное слово, пошёл в паспортный стол и настоял на смене фамилии.
Утюгов заранее согласился принять меня на жительство, пока я буду утрясать дела с Лещенко и Силантьевым. Заодно и успею, может, чем-то помочь по хозяйству. Роман Михайлович при всей своей якобы самостоятельности вряд ли откажется от здорового человека, которого можно и в магазин попросить сбегать, а не надеяться на пожилую соседку и тем более на дочь, появляющуюся раз в неделю.
Товарищ Козырева жил в Хамовниках, недалеко от станции метро «Фрунзенская», на третьем этаже четырёхэтажного дома довоенной постройки. Ему бы на первый переселиться, разменяться с кем-нибудь, тем более что третий этаж всегда дороже при одинаковой планировке и метраже жилой площади. Недаром третий этаж в народе зовётся еврейским.
Где-то через полминуты после того, как я надавил кнопку электрического звонка, дверь открылась, и я увидел ровесника Натана Ефремовича, только обладающего более густой шевелюрой, и к тому же ещё и бородкой. Не чеховской, клинышком, а скорее присущей каким-нибудь геологам или туристам, но аккуратно постриженной.
– Так вы и есть тот самый Евгений, о котором мне Натан говорил? – прищурившись, посмотрел на меня Роман Михайлович. – Проходите, вон тапочки, как раз ваш размер.
В двухкомнатной квартире, вопреки моим ожиданиям, не пахло никакими лекарствами. Впрочем, наверное, хозяин был просто «безногим» инвалидом, а больше ничем и не болел.
– Чаю с дороги или лучше сразу душ?
– Наверное, душ, – выбрал я, вспомнив, что в салоне самолёта было достаточно душно.
– Свежее полотенце для вас я уже приготовил, с тёмными полосочками по бокам, увидите, – напутствовал меня Роман Михайлович. – А я пока чай приготовлю. У меня хороший чай, зять из Индии привёз. В прошлом году в командировку на полгода ездил какой-то объект там возводил для народного хозяйства. Серёжа хоть и молодой, но талантливый специалист.
Чай и впрямь оказался знатным, как говорится, давно забытый вкус. Я тоже прилетел не с пустыми руками, выложил на стол кое-что из ещё домашних запасов, от родителей, и ещё купленное перед вылетом.
Денег в кошельке, правда, оставалось в обрез, аккурат на обратный билет. Надеюсь, до стипендии доживу, если что – соседи по общаге не дадут с голоду умереть. Билет на самолёт в Москву стоил почти половину месячной стипендии – 17 рублей, но для студентов действовала 30-процентная скидка, так что перелёт в один конец обошёлся мне всего в 12 рублей. На всякий случай занял десятку у Вадима с обещанием вернуть по возвращении или в крайнем случае со следующей стипендии. Опять же придётся поработать грузчиком. Обычно мы подрабатывали по воскресеньям, но в принципе можно было хоть каждый вечер ходить на станцию – работа для крепкого молодого человека всегда найдётся.
– Я тут между делом успел выяснить кое-что, – говорил Роман Михайлович, пока я прихлёбывал чай с печеньем. – Завтра на три часа дня у Силантьева с оркестром назначена репетиция в студии телецентра на улице академика Королёва-12. Я вам расскажу, как удобнее добраться…
– А внутрь меня пустят?
– У меня жена раньше на телевидении работала, ещё на Шаболовке. А её бывший коллега теперь как раз в новом здании трудится, его в 1967 году в строй ввели. Он там то ли техником, то ли инженером… В общем, звать его Виктор Викторович, такой длинный и худой, усы у него казацкие, до подбородка свешиваются, так что не ошибётесь. Я с ним уже созванивался, сказал, что проведёт вас. Только паспорт не забудьте. Подойдёте к главному входу к половине третьего, смотрите не опоздайте… Кстати, а что вы там такого сочинили, что Натан так за вас хлопотал? Можно глянуть? А то, быть может, мы вообще всё это зря затеяли…
Ну уж, надеюсь, не зря, думал я, отдавая Утюгову папку с надписью химическим карандашом: «„И вновь продолжится бой!“ Текст Е. Покровского. Музыка Е. Покровского и Н. Козырева». Хозяин квартиры пробежал взглядом по партитуре, сначала быстро, затем ещё раз, более внимательно.
– Хм, в этом что-то есть, – пробормотал он. – Не возражаете, если я попробую это сыграть?
– Да бога ради!
Роман Михайлович на своём колёсном кресле переместился в комнату, откуда вскоре послышались звуки фортепиано. Он ещё и подпевал, как Козырев когда-то. Я скромно стоял в дверном проёме, ведущем в комнату.
– А что, вполне, вполне, – пробормотал Утюгов, закончив музицировать. – Для какого-нибудь правительственного концерта и впрямь подошло бы, как мне и рассказывал Натан. Я так понимаю, он занимался аранжировкой? Чувствуется его рука.
Спать мне предстояло в комнате, где, по словам Романа Михайловича, раньше обитала его дочка Марина. Кое-какие вещи после неё тут остались, включая одноглазую пластмассовую куклу с поредевшими и выцветшими волосами некогда золотистого цвета. Но остаток
