Робинзон Крузо - Даниэл Дефо

Однажды, когда мы с Пятницей вновь поднимались на холм (в этот раз над морем стоял туман и противоположного берега не было видно), я спросил его:

- А что, Пятница, хотелось бы тебе вернуться на родину, к своим?

- Да, - отвечал он, - я был бы ох как рад воротиться туда!

- Что бы ты там делал? - продолжал я. - Стал бы опять кровожадным и принялся бы, как прежде, есть человечье мясо?

Мои слова, видимо, взволновали его. Он покачал головой и ответил:

- Нет, нет! Пятница сказал бы всем своим: живите как надо; кушайте хлеб из зерна, молоко, козье мясо, не кушайте человека.

- Ну, если ты скажешь им это, они тебя убьют. Он взглянул на меня и сказал:

- Нет, не убьют. Они будут рады учиться добру.

Затем он прибавил:

- Они много учились от бородатых человеков, что приехали в лодке.

- Так тебе хочется воротиться домой? - повторил я свой вопрос.

Он усмехнулся и сказал:

- Я не могу плыть так далеко.

- Ну, а если бы я дал тебе лодку, - спросил я его, - ты поехал бы на родину, к своим?

- Поехал бы! - ответил он пылко. - Но и ты должен поехать со мною.

- Как же мне ехать? - возразил я. - Ведь они меня сейчас же съедят.

- Нет-нет, не съедят! - проговорил он с жаром. - Я сделаю так, что не съедят! Я сделаю, что они будут тебя много любить.

Пятница хотел этим сказать, что он расскажет своим землякам, как я убил его врагов и спас ему жизнь. Он был уверен, что за это они крепко полюбят меня.

После того он рассказал мне, с какой добротой отнеслись они к семнадцати белым бородатым людям, которых прибило бурей к берегам его родины. С того времени у меня появилось страстное желание попытаться во что бы то ни стало переправиться в страну дикарей и разыскать там тех белых "бородатых человеков", о которых говорил Пятница.

Не могло быть никакого сомнения, что это испанцы или португальцы, и я был уверен, что, если только мне удастся увидеться и побеседовать с ними, мы сообща придумаем способ вырваться отсюда на свободу. "Во всяком случае, - думал я, - на это будет больше надежды, когда нас будет восемнадцать человек и мы станем дружно действовать для общего блага. А что могу я сделать один, без помощников, на моем островке, за сорок миль от их берега?"

Этот план крепко засел у меня в голове, и через несколько дней я заговорил о нем снова.

Я сказал Пятнице, что дам ему лодку, чтобы он мог вернуться на родину, и в тот же день повел его к той бухточке, где была моя лодка. Вычерпав из нее воду, я подвел ее к берегу и показал Пятнице. Мы оба сели в лодку, чтобы испытать ее ход. Пятница оказался отличным гребцом и работал веслами не хуже меня. Лодка быстро неслась по воде. Когда мы отошли от берега, я сказал ему:

- Ну что же, Пятница, поедем к твоим землякам?

Он посмотрел на меня уныло и хмуро: очевидно, по его мнению, лодка была слишком мала для такого далекого плавания. Тогда я сказал ему, что у меня есть другая, побольше, и на следующий день мы с ним отправились в лес на то место, где я оставил свою первую лодку, которую не мог спустить на воду. Пятнице эта лодка понравилась.

- Такая годится, годится, - твердил он. - Тут можно много класть хлеба, воды и всего.

Но со дня постройки этой лодки прошло двадцать три года. Все это время она провалялась без всякого присмотра, под открытым небом, ее припекало солнце и мочили дожди, вся она рассохлась и сгнила. Однако это не поколебало моего решения предпринять поездку на материк.

- Ничего, не горюй! - сказал я Пятнице. - Мы построим точно такую же лодку, и ты поедешь домой.

Он не ответил ни слова, но стал очень печальным и мрачным. Когда я спросил, что с ним, он сказал:

- За что Робин Крузо сердится на Пятницу? Что я сделал?

- Откуда ты взял, что я сержусь на тебя? Я нисколько не сержусь, сказал я.

- "Не сержусь, не сержусь"! - повторил он раз шесть или семь. - А зачем отсылаешь Пятницу домой, к его землякам и родным?

- Да ты ведь сам говорил, что тебе хочется домой, - заметил я.

- Да, хочется, - отвечал он, - но только с тобою. Чтобы и ты и я. Робин не поедет - Пятница не поедет! Пятница не хочет без Робина!

Он и слышать не хотел о том, чтобы покинуть меня.

- Но, посуди сам, - сказал я, - зачем я поеду туда? Что я там буду делать?

Он горячо возразил мне:

- Что ты там будешь делать? Много делать, хорошо делать: учить диких человеков быть добрыми, умными.

- Милый Пятница, - сказал я со вздохом, - ты сам не знаешь, о чем говоришь. Куда уж такому жалкому невежде, как я, учить других!

- Неправда! - возразил он запальчиво. - Меня учил - будешь учить и других человеков.

- Нет, Пятница, - сказал я, - поезжай без меня, а я останусь здесь один, без людей. Ведь жил же я один до сих пор!

Эти слова, по всей видимости, показались ему очень обидными. Он порывисто бросился к лежавшему невдалеке топору, схватил его, принес и протянул мне.

- Зачем ты даешь мне топор? - спросил я.

Он отвечал:

- Убей Пятницу!

- Зачем же мне тебя убивать? Ты ничего мне не сделал.

- А зачем гонишь Пятницу прочь? - страстно воскликнул он. - Убей Пятницу, не гони его прочь!

Он был потрясен до глубины души. Я заметил на глазах у него слезы. Словом, привязанность его ко мне была так сильна, что, если бы даже я хотел, я не мог бы прогнать его. Я тут же сказал ему и часто повторял потом, что никогда больше не буду говорить об его отъезде на родину, пока он хочет оставаться со мной.

Таким образом, я окончательно убедился, что Пятница навеки предан мне.

Если он и хотел воротиться на родину, то лишь потому, что от всего сердца любил своих соплеменников: он надеялся, что я поеду с ним и научу их добру.

Но я хорошо сознавал, что это мне, конечно, не под силу.

И все же я страстно желал возможно скорее отправиться на родину Пятницы, чтобы увидеть "бородатых" людей, которые живут в той стране. Наконец я решил, не откладывая долее, приступить к постройке большой лодки, в которой можно было бы пуститься в открытое море.

Прежде всего надо было выбрать подходящее дерево, с достаточно толстым стволом.

За этим не могло быть остановки: на острове росло столько гигантских деревьев, что из них можно было выстроить не то что лодку, а, пожалуй, целый флот. Но я хорошо помнил, какую сделал ошибку, когда строил свою большую пирогу в лесу, далеко от моря, и потом не мог протащить к берегу. Чтобы эта ошибка не повторилась, я решил найти такое дерево, которое растет поближе к морю, чтобы можно было без особого труда спустить лодку на воду.

Но у самого берега росли по большей части чахлые и мелкие деревья. Я обошел почти все побережье и не отыскал ничего подходящего. Выручил меня Пятница: оказалось, что в этом деле он понимает больше меня. Я и по сей день не знаю, какой породы было то дерево, из которого мы тогда построили лодку.

Пятница настаивал, чтобы мы выжгли огнем внутренность дерева, как поступают при постройке своих пирог дикари. Но я сказал ему, что лучше выдолбить ее долотом и другими плотничьими инструментами, и, когда я показал ему, как это делается, он охотно признал, что мой способ вернее и лучше. Пятница живо научился и этой работе.

Мы с увлечением принялись за дело, и через месяц лодка была готова. Мы потратили на нее много труда, обтесали ее снаружи топорами, и у нас получилась настоящая морская лодка, с высоким килем и крепкими бортами; она была вполне пригодна для нашей цели, так как смело могла поднять двадцать человек.

После того потребовалось еще около двух недель, чтобы сдвинуть наше судно в воду. Мы приспособили для этой цели деревянные катки, но лодка была так тяжела, а рабочих рук было так мало, что и на катках она подвигалась вперед страшно медленно, дюйм за дюймом.

Когда лодка была спущена на воду, я с удивлением увидел, как ловко управляется с ней Пятница, как быстро он заставляет ее поворачиваться вправо и влево и как хорошо гребет.

Я спросил его, безопасно ли, по его мнению, пускаться в море в такой лодке.

- О да, - отвечал он, - такая лодка не страшно плыть, пусть дует большой ветер!

Но, прежде чем отправляться в море, я был намерен сделать еще одно дело, о котором Пятница пока не знал, а именно: поставить в лодке мачту с парусом, а также смастерить якорь и корабельный канат. Изготовить мачту было нетрудно: на острове росло много удивительно прямых и стройных кедров. Я выбрал одно молоденькое деревцо - оно росло неподалеку от бухты, где стояла наша новая лодка, - и приказал Пятнице срубить его. Затем он под моим руководством очистил ствол от ветвей и тщательно обтесал его. Мачта была готова.

Над парусом мне пришлось потрудиться самому. У меня в кладовой хранились старые паруса, или, лучше сказать, куски парусины. Но эта парусина лежала уже более двадцати шести лет. А так как я никогда не надеялся, что мне придется шить из нее паруса, я не придавал ей особой цены и нисколько не заботился о том, чтобы сохранить ее в целости. Я был уверен, что вся эта парусина давно сгнила. Так оно и было: большая ее часть оказалась гнилою. Все же кое-что могло и сейчас пригодиться. Я выбрал два куска покрепче и принялся за шитье.