Роза Бекхайма - Алексей Притуляк

— Понимаешь, дочка, я вот думал, думал. А потом меня как стукнуло. Как Элвиса этого вашего увидел, так и… Ханна моя очень розы любила. Больше, чем меня даже, наверно, хе — хе… Уж так их обожала! Она всё наказывала мне, чтобы на могиле у неё розы росли. А какие тут розы, когда и могилы‑то не было до недавнего времени. Четыре года назад я её похоронил по — человечески, как землю мне дали. А розы мои не взошли, вот такая беда, дочка. Померли семена, видать. Им же лет‑то было… больше, чем тебе, ага. Много больше.

— Да, сэр, понимаю. Но разве проблема купить розы?

— Да нет, не понимаешь. Я про розы говорю. Про настоящие, живые, которые в земле растут, а не эти нынешние… пластилиновые.

— Современные моделированные розы невозможно отличить от тех, что вы называете живыми, сэр.

— Это ты так думаешь, дочка. Потому что живых‑то не видела сроду. А уж Ханна моя отличила бы и без очков, будь спокойна.

— Ну хорошо, — кивнула Лиджин Доусон. — Итак, мы говорили о том, в какой структуре вы хотели бы продолжить жизнь.

— Говорили, — недоумённо отозвался Бекхайм. — Так и говорим же. Я ж тебе про что и толкую, золотко.

— Я пока не поняла, сэр, простите.

Бекхайм пожевал губами, протёр слезящиеся глаза ветхим платочком, прищурился на Лиджин.

— Очень моя Ханна розы любила, — сказал он.

— Да, сэр.

— Наказывала мне, чтобы на могиле у неё всегда росли, её любимые, бордовые… Вот я и хочу, чтобы вы из меня розу сделали. Чтобы на могилу ей… Я и семена принёс.

Чип NICS-18.2.W, согласно рекламе, крайне стабилен, надёжен, обладает широким диапазоном поддающихся обработке прерываний. Но разрабатывали его уже не те люди — не сыны бекхаймов, есениных, эйнштейнов или юнгов. Отвыкнув быть обычными людьми, без приставок «нано» и «био», они разучились воспринимать и понимать несинтезированные эмоции.

Лиджин Доусон замерла. Чип NICS-18.2.W пытался обслужить незнакомую цепочку прерываний, поступивших от модуля обработки эмоциональных реакций. Это была не самая совершенная модель наночипа, уровень её интеллекта отнюдь не зашкаливал, поэтому Лиджин, что называется, зависла.

Наконец, не справившись с ситуацией, чип включил блокиратор эмоциональной перегрузки. Сгенерированный код реакции был обработан, а результат обработки проступил на глазах Лиджин прозрачными слезинками, которые быстро скатились по щекам и истаяли, впитавшись обратно в кожные покровы. Матрица выдала мощный разряд энергии, опустев сразу на восемьдесят процентов. Потом бешеный поток битов, байтов и мегабайтов эмоций дал обратную реакцию — всплеск энергии небывалой силы, от которого матрица едва не взорвалась и готова была передать супервайзеру запрос на перезагрузку.

— Сэр… — выдавила Лиджин Доусон после почти двухминутной прострации.

Бекхайм с готовностью кивнул, повернул к ней правое ухо, которое слышало чуть лучше. Оператор молчала.

— Чего говоришь, дочка? — произнёс он, всматриваясь в её лицо.

— Сэр… — повторила девушка неестественно глухим голосом.

— Ага, — снова кивнул он. — Ты погромче, золотко, я на ухо совсем что‑то тугой стал… Барабанка окостенела, видать, за полтора века‑то.

— Мистер Бекхайм…

Лиджин Доусон закрыла глаза. Матрица таки не справилась с наплывом эмоций и вызвала сброс и перезагрузку психической подсистемы. Перезагрузка заняла не более тридцати секунд, так что старик не успел начать волноваться.

— Мистер Бекхайм, — отчеканила Лиджин Доусон, открыв глаза, — как я уже говорила, решение конкретно вашей проблемы находится вне пределов моей компетенции. Я передам ваш запрос на рекомбинацию по инстанции. Не далее как через сутки вы будете извещены о коллегиальном решении по вашему заявлению. Извещение поступит на вашу домашнюю электронную почту, пожалуйста, не забудьте проверить её.

— Ага, — кивнул Бекхайм, щурясь. Рука его от волнения снова потянулась к карману, где лежала трубка. — А пока, значит, — никак?

— Увы, сэр. Но вам нужно подождать всего два — три дня.

— Хорошо, дочка, я понимаю. Ну, три дня‑то я как‑нибудь вытерплю, коли не помру.

— Если вам нужна медицинская помощь, вы можете прямо сейчас, бесплатно, воспользоваться услугами нашего электронного…

— Нет — нет, дочка, спасибо, — замахал руками Бекхайм. — Не надо ничего, моя хорошая, ты не беспокойся, ага. Так значит, можно идти, до завтра?

Рот старика наполнился слюной от предвкушения хорошей затяжки, которую он сделает, выйдя из этого храма рекомбинации.

— Безусловно, сэр. Всего хорошего! И спасибо что решили воспользоваться услугами концерна «Пелмакс Лайф Энерджи».

— Ага, — произнёс старейший житель Земли.

Уже поднявшись с кресла, которое немедленно вернулось в панель, Бекхайм приостановился, нерешительно наклонился к оператору.

— Сэр? — с готовностью произнесла она.

— Дочка, а ты не могла бы убрать этот ваш… фратер, или как там его. Ты не бойся, — добавил он поспешно, — я кусать тебя не стану. И щипать тоже — стар я уже.

Лиджин Доусон неуверенно пожала плечами.

— Вообще‑то у нас не принято… — начала она, но взглянув в лицо старика, кивнула и нажала кнопку отключения фактуратора. Загорелся красный индикатор на пульте; вежливый и прекрасно модулированный женский голос произнёс: «Запрос на отключение нанофактуратора. Подтвердите запрос. У вас пять секунд».

Лёгким прикосновением пальца к экрану она подтвердила. Вопросительно взглянула на Бекхайма.

— Всё? — произнёс тот, недоверчиво оглядывая стойку перед собой.

— Всё, сэр, — подтвердила она.

Бекхайм робко вытянул руку, боясь снова наткнуться на эту невидимую стену, отделяющую его от другого человека. Не почувствовав препятствия, рука двинулась вперёд уже более уверенно. Сморщенная, пожелтевшая и иссохшая от времени, подрагивающая ладонь осторожно легла на гладко зачёсанные волосы Лиджин Доусон. Рука замерла на мгновение, а потом сделала небольшое движение вдоль головы, к затылку, туда, где в тугой пучок были собраны густые и красивые каштановые волосы из плексоволокна — совершенно неотличимые от обычных на ощупь. Там рука снова замерла на миг, а потом вернулась ко лбу, чтобы погладить ещё раз.

Сэмьюэл Бекхайм счастливо улыбнулся давно забытому ощущению от возможности просто так подарить кому‑то немного отеческой ласки.

По коже Лиджин Доусон пробежала стайка мурашек — от затылка вниз, к копчику. Она передёрнула плечами, ошарашенно глядя вслед старейшему жителю планеты Земля, который шаркающей походкой направлялся к выходу.

Дверь перед ним растаяла, чтобы снова возникнуть через минуту.

Дом — музей Сэмьюэла Бекхайма простоял на своём месте, на окраине, за бывшей Хайлэнд — сквер, ещё восемнадцать лет, пока не попал под бульдозерный отвал генерального плана застройки. Как ни странно, но музей был довольно популярен среди представителей не только меньшинства — традиционных немодифицированных людей, — но и среди наномодулированных биоморфных гомогенных организмов, или, как их принято называть, — нанолюдей будущего. Причиной популярности стали розы — самые настоящие, живые, бордовые розы, несколько кустов которых всегда росли вокруг непонятного, деревянного, покосившегося креста, поставленного в небольшом загончике за домом.

Во время застройки дом и крест вместе с розами аккуратно перенесли на новое место, за индустриальный район. О прахе Ханны Бекхайм никто, кроме роз, не знал и не помнил, поэтому землю с захоронения разумеется не переносили, а традиционно покрыли её полифлексом.

Розы на новом месте почему‑то не прижились и погибли в несколько дней. К счастью семена их и черенки к тому времени уже ходили по рукам, поэтому во многих оранжереях, посреди самых разных моделированных растений, всегда можно было увидеть их бордовые бутоны. Со временем от них был получен новый сорт, несколько, правда, невзрачный, но всё же это были живые розы.

А сорт — прародитель так и называют до сих пор — роза Бекхайма.