Клаузевиц - Александр Свечин

Поэтому неверен вывод, сделанный А. А. Свечиным в 1925 году из опыта мировой войны, что «борьба на измор может стремиться к достижению самых энергичных конечных целей, до полного физического истребления противника».

Отсюда недооценка значения мощного и маневренного наступления как решающей формы операций и переоценка обороны как «более сильной» формы ведения войны, по выражению Клаузевица, преследующей негативную цель.

Возведение в абсолют обороны и даже отхода армии привело одного из наших писателей, А. И. Верховского, в свое время, в период, когда Красная армия приступила к изучению новых маневренных форм наступательной тактики на основе новой техники, к утверждению, что в случае войны для нас «лучше отдать Минск и Киев, чем взять Белосток и Брест».

Марксизм-ленинизм никогда не отрицал роли насилия в истории и «громадной важности военной техники и военной организации, как орудия, которым пользуются массы народа и классы народа для решения великих исторических столкновений» (Ленин, т. VII, стр. 384).

После Октябрьской революции вопросы войны и мира приобрели первостепенное значение для пролетарской Советской республики, которая вступила на путь революционного выхода из войны и борьбы за мир в интересах упрочения победы социализма в первой стране в мире, где он победил.

Но интервенты напали на нас, и поэтому вопрос, как вести войну, выступил на первый план. Имя Клаузевица и его изречения упоминаются Лениным в период Брестских переговоров о мире в дискуссии с «левыми коммунистами», проповедывавшими немедленную «революционную войну». Ленин писал в своем выступлении против «левого» ребячества и мелкобуржуазности (т. XXII, стр. 510–511) в период Брестских переговоров, когда мы только приступали к созданию вооруженных сил пролетарской республики: «…мы требуем от всех серьезного отношения к обороне страны. Серьезно относиться к обороне страны, это значит основательно готовиться и строго учитывать соотношение сил. Если сил заведомо мало, то важнейшим средством обороны является отступление вглубь страны (тот, кто увидал бы в этом на данный только случай притянутую формулу, может прочитать у старика Клаузевица, одного из великих военных писателей, об итогах уроков истории на этот счет). А у „левых коммунистов“ нет и намека на то, чтобы они понимали значение вопроса о соотношении сил».

Вместе с тем, в резолюции VII Съезда о войне и мире Ленин указывал, что «первейшей и основной задачей и нашей партии, и всего авангарда сознательного пролетариата, и Советской власти, Съезд признает принятие самых энергичных, беспощадно решительных и драконовских мер для повышения самодисциплины и дисциплины рабочих и крестьян России, для разъяснения неизбежности исторического приближения России к освободительной, отечественной, социалистической войне, для создания везде и повсюду строжайше связанных и железной единой волей скрепленных организаций масс, организаций, способных на сплоченное и самоотверженное действие как в будничные, так и в особенно критические моменты жизни народа, — наконец, для всестороннего систематического всеобщего обучения взрослого населения, без различия пола, военным знаниям и военным операциям» (Ленин, т. XXII, стр. 339).

Выполняя эту историческую задачу, создав мощную Красную армию, наша партия организовала победу социализма над интервенцией и контрреволюцией.

Некоторые идеи Клаузевица о ведении войны интересно сопоставить с высказываниями великих пролетарских стратегов, Ленина и Сталина, чтобы показать оригинальность стратегии эпохи пролетарской революции. Клаузевиц правильно схватил мысль и характер войн эпохи французской революции и Наполеона, а в отношении будущего ставил вопрос: «Всегда ли так останется, все ли грядущие европейские войны будут вестись при напряжении всех сил государства и, следовательно, в интересах значительных и близких народам, или же постепенно снова наступит отчуждение между правительством и народом». Он отвечал: «по крайней мере всегда когда на карту будут поставлены крупные интересы, взаимная вражда будет разряжаться так же, как это имело место в наши дни» (стр. 546).

Между тем Ленин и Сталин, организаторы наших побед над интервенцией и контрреволюцией, без колебаний претворяли в жизнь не теорию Клаузевица, который высказывал абстрактную формулу, а систему ведения войны, свойственную революционной эпохе. Не упуская ни на минуту из виду, что «война есть продолжение политики», на объединенном заседании ВЦИК 5 мая 1920 года, когда Польша прервала мирные переговоры и напала на Советскую Украину, Ленин говорил: «мы должны вспомнить и во что бы то ни стало осуществить и провести в жизнь до конца правило, которому мы следовали в нашей политике и которое всегда обеспечивало за нами успех. Это правило заключается в том, что раз дело дошло до войны, то все должно быть подчинено интересам войны, вся внутренняя жизнь страны должна быть подчинена войне, ни малейшее колебание на этот счет недопустимо» (Ленин, т. XXV, стр. 261).

Мысль о необходимости уничтожить сопротивляющегося врага недавно в беседе с английским писателем Г. Д. Уэльсом высказал т. Сталин, указывая в связи с задачей организации победы над буржуазией: «Кому нужен полководец, усыпляющий бдительность своей армии, полководец, не понимающий, что противник не сдастся, что его надо добить? Быть таким полководцем значит обманывать, предавать рабочий класс» («Вопросы ленинизма», изд. 10-е, стр. 609). Эти основные указания, конечно, не означают, что военные операции допускают лишь форму наступлений и что наступательные операции не сочетаются в зависимости от обстановки с оборонительными операциями и даже, в самый неблагоприятной обстановке, с отходами. Тов. Сталин учил нас, что «не бывало и не может быть успешного наступления без перегруппировки сил в ходе самого наступления, без закрепления захваченных позиций, без использования резервов для развития успеха и доведения до конца наступления» (там же, стр. 391).

Основным законом победы является наступление на врага, чтобы добить его, соблюдая при этом условия, указанные т. Сталиным. Достаточно сопоставить требования большевистского закона наступления с мыслями Клаузевица о «кульминационном пункте победы» (стр. 524–527), чтобы убедиться, насколько оригинальна сталинская стратегия, четко указывающая условия победоносного наступления.

Революционная стратегия Ленина и Сталина имеет свои корни не в учении Клаузевица о войне, а в материалистической диалектике и особых условиях эпохи империализма и пролетарской революции. Но все ценное, что имелось у классика буржуазной военной мысли Клаузевица, ленинизм брал для подтверждения своих стратегических взглядов.

В этом заключается особый интерес, который представляет личность и творчество Клаузевица для нашего читателя.

Биография Клаузевица, написанная А. А. Свечиным, немало потрудившимся над изучением эпохи, в которой жил Клаузевиц, и проследившим развитие его личности, взглядов и всей творческой работы, дает возможность нашему читателю подробно ознакомиться с обликом крупного теоретика буржуазного военного искусства.

Автор биографии сумел дать немало интересных деталей творческой работы Клаузевица, хотя недостаточно вскрыл методологическую ценность его трудов и взглядов в военном отношении для современной нами эпохи, подчас переоценивая то, что из его взглядов потеряло уже для нас значение.

Личная жизнь Клаузевица не содержит моментов героики, но неоспоримый интерес, в частности, представляет рост Клаузевица на фоне событий эпохи поднимающегося капитализма, несмотря на то, что значимость этих событии померкла на фоне великой эпохи пролетарской революции и строящегося социализма.

С. Будкевич

Шарнгорст

Клаузевиц, великий военный теоретик, считал «отцом своего разума» Шарнгорста, являвшегося не только его учителем, но и вождем политического движения, к которому примкнул Клаузевиц. Шарнгорст был крупнейшим немецким военным реформатором эпохи национально-освободительных войн в Западной Европе, борцом против пережитков феодализма в армии и создателем всеобщей воинской повинности; он заложил те организационные основы, на которых базировались победы прусской армии в XIX веке.

Шарнгорст родился в 1755 году в ганноверской крестьянской семье. Отец его — бедняк, солдат, дослужившийся до унтер-офицера, вышедший в отставку и заставивший выскочку-кулака выдать за себя дочь. Отцу приходилось зарабатывать тяжелый хлеб арендатора и вести бесконечный процесс о наследстве жены.

Шарнгорсту хотелось идти По стопам отца и попытать счастья в военной карьере. Жизненным козырем Шарнгорста могло быть только образование. Он самоучкой изучил математику и французский язык и восемнадцатилетним юношей поступил на четыре года в небольшую, но хорошую артиллерийскую школу, основанную мелким немецким князем Шаумбург-Липпе-Бюксбург. Здесь он получил солидную техническую подготовку и прикоснулся к материалистической философии французских энциклопедистов.