Без Царя… - Василий Сергеевич Панфилов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Кто где и на что живёт, какие имеет политические взгляды и действительно ли эти взгляды таковы, есть ли связи с иностранными государствами и родственники за пределами Российской Империи. Схемы, планы, карты, наброски в тетрадях. Два ящика письменного стола, запертых на ключ.
Полюбопытствует кто? Ничего страшного! Честолюбивый молодой человек хочет выстроить удачную карьеру. Бывает.
А так…
… мне шестнадцать, и хотя я гордый обладатель аттестата зрелости и студент Императорского Московского Университета, это не делает меня совершеннолетним. Я официально эмансипирован, но по-прежнему несовершеннолетний! Дурацкая ситуация… но какая уж есть.
Всё, что я могу в настоящее время, так это зарабатывать репутацию и обрастать связями. Даже поступление в Университет… уж на что я не знаю истории, но помню, что с осени семнадцатого года занятий в Университете фактически не было. Были митинги, заседания, революционные штабы… но не занятия. По крайней мере, в должном объёме.
Да и чёрт с ними! Мне нужна репутация студента. Не гимназиста и даже не человека, уже окончившего гимназию, а именно студента. Я по-прежнему намереваюсь получить высшее образование, а зная немного европейскую психологию и бюрократию, продолжить учёбу, пусть даже и в другой стране, мне будет много проще, чем поступить с ноля.
А ещё — связи. Студенчество, профессура, учёные… я не знаю, как повернётся ситуация, но меня должны не просто знать, но и воспринимать как человека многообещающего и полезного, которому можно и должно (!) оказать помощь.
А пока…
— Каледин Алексей Максимович…
Глава 1 В которой Герой строит планы на жизнь, а Жизнь, в свою очередь, строит Героя
— Проблемно… — выдыхаю я, глядя в разложенные на столе бумаги, и обхватываю руками коротко стриженую голову.
— … ирод ты, Петька, вот ужо я тебя, неслуха! — донеслось из раскрытого окна. Я поморщился досадливо, а во дворе продолжался шумный разнос несносного Петьки.
Зажал было уши руками, но только укололся грифелем, да ещё и обломав кончик. Чертыхнушись негромко, отложил в сторону карандаш, потёр потные виски и снова уставился в бумаги.
— … и если ты ещё раз, — разорялась проклятая баба, даже не думая приглушать голос, так что я зашипел от досады, не хуже чайника на примусе.
После неудачного мартовского восстания, подавленного войсками с необыкновенной жестокостью, в Москве и Петрограде[1] не было ни одного хоть сколько-нибудь заметного митинга. А цензура, и без того бессмысленно жестокая и тупая, выплеснулась за рамки здравого смысла.
Народ притих, но протестные настроения остались, покрывшись гнойной коростой гвардии, казаков, которых ради этого снимали с фронта, и не слишком многочисленных, но яростно-патриотичных черносотенцев, которые выискивают крамолу и бунтовщиков с упорством психопатов. Сколько погибло народа во время мартовских событий, подсчитать невозможно, но даже правительство, склонное к преуменьшению неугодных ему цифр в разы, а то и в десятки раз, говорит о тысячах убитых бунтовщиков.
… я потом видел следы пуль на кирпичных стенах, и плохо замытые следы крови, говорящие даже не о боях, а о расстрелах!
А протест пока прорывается вот так вот… В готовности к скандалу, в громких разговорах, в угрюмом молчании.
Многие даже и не понимают толком сути происходящего, и спроси их о протесте, участии в митингах или (упаси Боже!) восстаниях, так даже и не поймут вопроса. Или по малоумию своему, начнут пенять на псаря, а не на царя, уверяя в верноподданических чувствах и выступая за войну до победного конца, да против социалистов, о которых малоумные знают только, что они злодеи и за германцев.
А я… молчу. Пророков и витий, вещающих о новой Революции, хватает и без меня. Хватает неглупых людей, понимающих суть происходящего. Готовятся… кто как может.
Одни — разжигают пожар Революции, искренне или же просто желая вскочить на отъезжающий поезд.
Другие — тушат, столь же искренне полагая любые жестокости вполне уместными в свете надвигающейся катастрофы.
Третьи… а вот последних большинство, и они готовы пойти за любой партией и любым лидером, который поведёт их куда-то. К светлому ли будущему, или к не менее светлому прошлому… не суть. Своего мнения они не имеют и колеблются вместе с линией правящей партии. Не будучи приспособленцами, они искренни в своих колебаниях…
… и вот это — страшно!
А я, вместо того, чтобы делать что-то для страны и Истории, сижу над тетрадкой и пытаюсь свести воедино данные домашней бухгалтерии, латая скудноватым бюджетом многочисленные дыры семейной экономики. Финансовые неурядицы ещё не постучались в наш дом, но сводить концы с концами непросто.
С началом войны цены сильно выросли, и в первую очередь на продукты первой необходимости. Хлеб и крупы подорожали в два-три раза, и всё кричит о том, что это не предел! Не слишком отстаёт мясо, яйца и молочка.
Инфляция пока сдерживается искусственными и не всегда популярными методами, вплоть до продразвёрстки у крестьян, начатой ещё в шестнадцатом. Не знаю… я не экономист и не могу судить здраво, но почему власти вместо кнута продразвёрстки не хотят применять ещё и пряник, понимаю плохо.
Вариантов, на самом-то деле, немало. Начиная от налоговых льгот добросовестным крестьянам в будущем, каких-нибудь специальных медалей и социальных ступенек, заканчивая, к примеру созданием сельскохозяйственных кооперативов на специально выделенных для этого Кабинетских[2] землях.
Немного… достаточно несколько процентов! Да хватит даже самого намерения передать часть Кабинетских земель в руки крестьянских общин, и у Романовых не будет более крепкой поддержки за всю историю Российской Империи! Но нет…
… не понимаю. Впрочем, я не экономист, не социолог и тем паче не политолог. Все мои рассуждения дилетантские и поверхностные, а ситуацию я рассматриваю с точки зрения человека двадцать первого века.
— Так… — отбросив посторонние мысли, возвращаюсь к исчерканной пометками тетради. Это не просто дебет-кредит с покупкой говядины и яиц, а настоящее уравнение со многими неизвестными.
Значительная часть моих доходов несколько… виртуальна? Да, наверное так можно сказать.
К примеру, часть доходов от букинистики составляют книги, и ценность некоторых томов достаточно велика. Но… конъюктура этого рынка очень специфична, и куда как сложнее той же торговли зерном. Даже в военное время!
Нужно учитывать массу факторов, в том числе и переменчивую моду на каких-то писателей или жанровые направления. А Революция? Несколько месяцев, и страну начнут покидать состоятельные люди, по мере возможностей увозя с собой всё самое ценное, в том числе, разумеется, и книги.
