НЕКРОМАНТ - Евгений Дрозд

Диркот заходит в пока еще пустой и чистый сполиарий, аккуратно ставит корзину на каменную скамью, усаживается рядом, принимая самую покойную позу, в которой можно долго сидеть не шевелясь, и начинает терпеливо ждать. Чему-чему, а терпению за свою долгую жизнь он научился. Вот еще бы научиться и расслабляться. Но чего не дано, того не дано. И точно так же, как в куникулах и коридорах амфитеатра все пропитано густым, давящим мраком смерти, так каждая клеточка тела и души Диркота пропитана ненавистью. Это чувство, как привычная, застарелая боль. О ней можно забыть на какое-то время, можно притерпеться к ней и не ощущать, но она есть всегда.

И, казалось бы, чего вольноотпущеннику Диркоту жаловаться на судьбу? Бывший его хозяин, Мамерк Пилумн, был к нему добр — Диркота пороли всего лишь несколько раз в жизни. Мамерк Пилумн купил Диркота, когда тому было года три-четыре. По каким-то одному ему ведомым признакам Мамерк определил в мальчишке острый природный ум и сызмальства предназначил для более высокой участи, нежели быть просто домашней прислугой. Диркота, когда он подрос, стали обучать не только латыни, но и греческому, и он должен был помогать старому невольнику греку Артемидору разбирать свитки в обширной домашней библиотеке Мамерка, содержащей немало ценных раритетов.

Вся сознательная жизнь Диркота прошла в Риме, родины своей он не помнил. Знал только, что находится она где-то в гиперборейских краях, за землями гариев, носивших черные щиты и красивших лица черными узорами, там, где добывали легкий золотистый камень электрон, сыгравший такую огромную роль в жизни Диркота. Когда Диркот пытался вспомнить самые ранние годы своего детства, в памяти всплывали только какие-то бородатые люди в одеждах из звериных шкур, густые, темные леса и странные пинии, не приземистые и причудливо искривленные, каких много на италийской земле, а высокие, совершенно прямые, чьи медные, звонкие стволы, казалось, подпирали небо.

Откуда-то из этих краев пришел бог Аполлон, покровитель рода Юлиев, которому Октавиан посвятил роскошный храм, выстроенный рядом с императорским дворцом. Только гипербореи называли этого бога Кополо. Они до сих пор ежегодно шлют алтарю Аполлона на Делосе священные дары, завернутые в пшеничную солому…

Кем был бы Диркот, не попади он в Вечный Город? Варваром в звериных шкурах, никогда в жизни не слышавшем о философии мудрой Эллады и не читавшим чеканных строк Лукреция. Даже когда благосостояние Мамерка Пилумна пошатнулось и ему пришлось продать большую часть своих рабов, Диркота это не коснулось. Ему предоставили возможность обучиться ремеслу золотых дел мастера. Его браслеты и фибулы пользовались большим спросом и приносили Мамерку немалый доход. За это, в конечном счете, Диркот и получил меховую шапку вольноотпущенника и стал полноправным римским гражданином…

Почему же остается Диркот чужаком в городе, в котором прожил он почти всю свою жизнь? Почему отвергает его, если ничего другого он не видел? С какого времени обнаружил он, что ненавидит холмы и мостовые Вечного Города? Тогда ли, когда впервые побывал на гладиаторских играх и угрюмо смотрел, как убивают друг друга люди, не сделавшие друг другу никакого зла? Почему, недоумевал он, сражаются они между собой на потеху всей этой сволочи, вместо того чтобы прыгнуть через барьер и славно поработать мечом среди этих орущих, брызжущих слюной красномордых плебеев? До высших рядов им, конечно, не успеть добраться, но хотя бы этих… Ведь все равно смерть…

А может быть ужас, ненависть и отвращение проснулись в нем, когда лет тридцать назад, стоя в толпе на склонах Капитолия, наблюдал он германский триумф Тиберия? Все необычно было для Диркота, в те времена восторженного подростка, и увитые гирляндами цветов дома на всем пути триумфального шествия, и носилки с военными трофеями — на все это Диркот смотрел расширенными глазами. Но вот погнали колонны пленных и дрогнуло что-то в душе его, как-будто что-то знакомое почудилось ему в лицах и одеждах изможденных бородатых воинов, и как-будто давно забытое, но родное и близкое прочел он в случайно перехваченном взгляде совсем юной, светловолосой и голубоглазой пленницы. Диркот провожал ее взглядом, пока не потерял из вида. Вслед за пленными шли официальные лица в парадных одеждах, а за ними кортеж триумфатора — все это поднималось на Капитолийский холм, направляясь к храму Юпитера, где должны были совершиться жертвоприношения и где будут выставлены на всеобщее обозрение военные трофеи.

Диркот заметил, что пленных довели только до подножия холма, а затем погнали куда-то в сторону. Он решил, что их ведут на какой-нибудь из невольничьих рынков, где через пару дней продадут. У Диркота родилась мысль, проследить за продажей — может удастся еще раз увидеть светловолосую пленницу.

«Куда их ведут?» спросил Диркот Галла, такого же как он раба Мамерка Пилумна, только постарше. «В Мамертинскую тюрьму», бросил тот, не отрывая взгляда от процессии. «А потом?». Галл недовольно обернулся на Диркота: «Не знаешь‚ что ли?» и он, издав скрипучий горловой звук провел поперек глотки большим пальцем. «Но за что? Э-э, зачем?!» воскликнул Диркот. Галл посмотрел на него как на последнего провинциала и тут же отвернулся, чтобы не пропустить ни одного момента волнующего зрелища — на холм въезжала влекомая квадригой черных жеребцов позолоченная колесница триумфатора. Как непоколебимо стоит он в золотом венце, в расшитой золотом пурпурной мантии! А в руках у него жезл, увенчанный изображением орла…

Звук множества рогов и рев толпы, донесшийся с арены, заставляют Диркота поднять голову. Он видит, что мимо дверного проема идут гладиаторы уже в полном вооружении и снаряжении. Ясно. Значит жрецы и гадатели уже завершили свое дело, сейчас предстоит общий парад под военные марши, а там пойдет рубка. Но сначала, конечно же: «Morituri te salutant»…

Рот Диркота кривится в злобной гримасе. Впрочем, некая мысль заставляет его оглянуться на стоящую рядом корзину и мрачно ухмыльнутья. После чего его лицо разглаживается, он опускает голову и вновь старается расслабиться. Скоро в сполиарии появятся первые жертвы и начнется его работа. А пока что надо отдохнуть. Есть еще немного времени. Диркот снова погружается в волны памяти.

Мысль о содержимом корзины переносит его в те дни, шедшие сразу же за триумфом Тиберия, когда юный Диркот внезапно как бы прозрел и увидел все в истинном свете и масштабе — увидел величие и мощь Рима и понял свое собственное положение — бессильного ничтожества, презренного раба из варваров. Положение, казавшееся ему до этого вполне естественным, ибо ничего другого он просто не знал. После триумфа он вдруг понял, что все могло бы быть иначе. Да, хозяин его добр, но он, Диркот, его раб. Да, не попади он в Рим, он был бы варваром, не ведающим грамоты, но он был бы свободен. И с каким-то новым пристальным интересом вглядываясь в лица римских граждан — солдат и строителей, крестьян и ткачей — он задавался вопросом: «Почему?» Почему именно они, такие же двуногие и смертные, как он, владыки мира? Сильны, могучи боги Рима, но чем они одолели богов всех остальных народов?..