Суп из акульего плавника - Фуксия Данлоп

Первая поездка в Китай, состоявшаяся в 1992 году, оказалась для меня откровением. В стране вовсю кипела жизнь, и ничто не напоминало серую тоталитарную державу, какой я представляла Китай — мне чудились картины людских толп, вышагивающих в одинаковых робах и размахивающих цитатниками Мао. Я взирала из окон поезда на проносящиеся мимо красочные пейзажи — рисовые поля, где трудились крестьяне, сменялись рыбоводными прудами, по берегам которых паслись буйволы. В Гуанчжоу я сходила на незабываемое представление в цирк, где увидела, как артисты вставляют себе в ноздри змей и танцуют босыми на битом стекле. Прокатилась по прекрасной реке Лицзян возле Гуйлиня на пароходе, плывшем по Янцзы через Три Ущелья (Санься), поговорила о Культурной революции с пожилыми членами собрания народных представителей. Практически все, что я увидела, очаровало и околдовало меня. Вернувшись в Лондон, я записалась на вечерние курсы китайского языка и ежеквартально стала писать обзоры по итогам новостей из Китая в «Чайна нау». Даже начала экспериментировать с рецептами нескольких китайских кушаний, что почерпнула в кулинарной книге Янь-Кит Со «Блюда классической китайской кухни». Все это было лишь началом большого романа с Китаем, которому предстояло занять одно из главных мест в моей жизни. Чем больше я узнавала о Китае, тем глубже становились мои изыскания в области китайской кулинарии.

Для путешественника довольно непростая задача — поменять привычки и стать в своих предпочтениях и вкусах неотличимым от населения страны. То, что мы едим, во многом определяет, кто мы есть и как себя воспринимаем. Следование собственным культурным традициям в чужой стране далеко не мелочь — это глубоко прочувствованный способ уберечь себя от угрозы, которую таит в себе неизвестность. Перед тем как отправиться в отпуск, мы нередко делаем прививки, чтобы защитить себя от болезней, которые могут нас подстерегать в другой стране, и точно так же, находясь за рубежом, отдаем предпочтение своей родной кухне, чтобы уберечься от воздействия иных культурных традиций. Британские колонизаторы, жившие в Азии на рубеже девятнадцатого и двадцатого веков, надевали парадную одежду на ужин, а по вечерам пили коктейли отнюдь не только потому, что больше им было нечего делать. Они знали, что в противном случае потеряют сами себя, совсем как некоторые англичане-чудаки в Индии, которые столь самозабвенно и азартно погружались в чужую культуру, что забывали, откуда они сами родом.

В девятнадцатом веке многие англичане, проживавшие в Шанхае и других городах-портах, открытых по договору для внешней торговли, всеми силами избегали китайской кухни, предпочитая питаться консервами, которые доставлялись с родины. В «Англо-китайской поваренной книге», увидевшей свет в двадцатых годах двадцатого века и изданной в двух томах (один, на английском, — для хозяйки, второй, на китайском, — для кухарки), приводятся классические рецепты супа из лобстера и пирога с петушком. Несмотря на то что в этой поваренной книге нашлось место и кое-какой экзотике (есть там и гуляш по-венгерски, и блюда с индийским карри), в ней вообще ни словом не упоминается о китайской кухне. Буквально физически ощущается страх авторов перед всеядными китайцами, которые, притаившись во мраке, в любой момент готовы перейти в наступление.

Но чем более чужой воспринимается страна, чем более дикими видятся кулинарные пристрастия местного населения, тем сильнее люди, оторванные от милого сердцу дома, желают следовать привычкам и обычаям родной страны. Им кажется, что так безопаснее. Даже сейчас многие из моих знакомых европейцев, обосновавшихся в Китае, предпочитают ограничивать свое меню блюдами европейской кухни. Кулинарная традиция чужбины кажется им угрозой. Хочешь питаться как местные — валяй; только помни, что ты при этом рискуешь попасть под влияние чужой культуры, ослабив связи с родной почвой. А это дело опасное.

Итак, эта книга о неожиданных чудесах китайской кухни. Также рассказ об английской девушке, которая отправилась в Китай и ела все, что ей предлагали, порой с неожиданными для нее последствиями.

Глава 1

Рты, любящие поесть

Влажным октябрьским утром я выползаю из кровати, что стоит в маленькой комнатке общежития для иностранных студентов Сычуаньского университета. Моя соседка-итальянка уже встала и ушла. Все так же полусонной, еще окончательно не проснувшись, я натягиваю подбитую куртку и выглядываю в окно. Как обычно, небо затянуто глухой серой пеленой. Местная поговорка гласит, что сычуаньские собаки лают на солнце. Видать, от удивления, что они испытывают при виде столь редкого зрелища. За стеной, предназначенной для того, чтобы удержать иностранных студентов на территории кампуса, одновременно оградив их от внимания любопытных китайцев, я вижу ряды акаций, а за ними — реку Цзиньцзян («Парчовую»). Там какой-то рыболов с бакланами, пытая удачу, надеется что-нибудь выловить в темных водах. На шеях у его птиц, хлопающих огромными черными крыльями, — кольца. Когда бакланы схватывают рыбу, которая оказывается слишком большой, чтобы проскользнуть вниз по сжатой кольцом гортани, она достается рыбаку. Тот бросает добычу в корзину, а в награду дает птицам рыбешку поменьше. Я смотрю, как он трудится, плененная еще одной из бесконечной череды мелких, но при этом завораживающих миниатюр, скрашивающих мои будни в Чэнду.

Когда лодка с рыбаком и его птицами смещается дальше по течению и пропадает из виду, я иду принять душ, одеваюсь и отправляюсь на поиски местечка, где можно было бы позавтракать. Выходя, желаю доброго утра пожилому вахтеру у ворот общежития для иностранных студентов и не спеша прохожу вдоль высаженных в ряд платанов. Мимо меня, предупреждая звонками, проносятся на велосипедах студенты и преподаватели. На балконах приземистых домов развешано белье и висят клетки с птицами. Вся эта картина слегка приглушена мягкими полутонами сычуаньского тумана. Кампус — тихое, окутанное листвой место — являет собой оазис спокойствия посреди города, где то и дело раздаются сигналы такси, перекрывающие крики и гомон уличных торговцев.

Невдалеке, сразу за административными зданиями университета, есть палатка-закусочная, которую я могу отыскать по запаху. По всему общежитию расползается божественный аромат гокуй — лепешки, в которую завернута смесь из рубленой свинины, зеленого лука и сычуаньского перца. Эти лепешки готовит пожилая супружеская пара, не отличающаяся многословием. Женщина на деревянной промасленной доске месит тесто и скручивает из него шарики. Основанием ладони она давит каждый шарик, превращая его в длинный, напоминающий язык, кусок теста, который потом смазывает топленым салом, а поверху кладет перченую свинину. После этого она его скатывает, придает округлую форму и передает мужу. Обжарив гокуй до золотистого цвета в масле, он кладет его на раскаленную решетку, под которой тлеют горячие угли. Гокуй обязательно надо есть горячим — он хрустящий, сочный, острый: сычуаньский перец жжет губы, отчего они начинают подрагивать. Ничего вкуснее на завтрак влажным осенним днем и придумать нельзя.