Черное зеркало - Юрий Волузнев

Выпитый стакан благополучно прижился и безмятежно блаженствовал в желудке, передавая Игорю свое умиротворенное состояние. Резкие грани начинали постепенно сглаживаться. Окружающее радужно расцвечивалось яркими красками. От сердца отлегло. На душе заметно светлело. Сознание того, что рядом в комнате лежала, скажем так, неживая Лариса, мало-помалу притуплялось и все меньше и меньше давало о себе знать. Это, конечно, было не совсем нормально. Но… В конце концов, лежит так лежит. Дело хозяйское, добровольное…

Жаль, конечно. Чисто по-человечески.

По большому счету, неплохая баба была…

Ну, так и поминаем… Царствие ей небесное…

А Толик — молодец. Не надул. Водка оказалась действительно удачной…

Вот уж и полночь, однако…

Игорь до отказа вывернул ручку радиотранслятора. Он любил, когда что-то бубнит над ухом, создавая иллюзию общения. Но сейчас из динамика доносились лишь сухие щелчки метронома. Словно кто-то постукивал ногтем по картонной коробке. Зато с утра пораньше заголосит на всю квартиру, оповещая всех и каждого о том, что случилось в мире за прошедший день и минувшую ночь.

А что, собственно, происходило в минувшую ночь?..

Они почти не спали прошлой ночью. Но, услышав будильник, заставили себя встать. Поскольку работа, на которой во что бы то ни стало необходимо было появиться, пусть даже с некоторым опозданием, была такой же неотъемлемой частью его жизни, как и любовь.

Илона отказалась, а он допил остатки «Алазани» прямо из горлышка. Затем — по чашке крепкого кофе. Сигарету в зубы… А теперь, поскольку еще не горело, продлевал кайф, развалясь на диване. И, размеренно плывя в звуках старого блюза, с удовольствием любовался отражением в зеркале. Словно заключенным в овальную раму портретом кисти Ренуара… А в том (другом!) зеркале отражалась Илона.

Она молча улыбалась чему-то, старательно укладывая и фиксируя невидимками тяжелые, отливающие старинной бронзой длинные пряди, упрямо норовившие выскользнуть из ее тонких пальцев. Небрежно накинутый кремовый с белыми воланами халатик распахнулся спереди, позволяя вовсю любоваться сочной, зовущей к бесконечным наслаждениям грудью. Загорелые упругие бедра, длинные стройные ноги…

Сознание того, что вся эта красота принадлежала ему, что всей этой роскошью он полностью обладал сегодня ночью и теперь будет обладать всегда — в чем он ни на секунду не сомневался, — приятно ласкало самолюбие и возбуждало Игоря.

Метроном стих.

Первый стакан, казалось, заскучал в одиночестве. Душа просила добавить. Ну так давай, приятель, второй — составь собрату компанию. Затем колбаска… Сигарета…

Как там поется в песне? «А жизнь продолжается»?.. Вот и мы продолжим.

Тем более что никакая зараза не едет…

Кажется, он что-то сказал. Потому что Илона вдруг резко откинула голову и захохотала, отчего несколько прядей вырвались и, разрушая прическу, раскрывшимся веером упали на плечи. Упругие груди запрыгали в ритме веселого смеха.

— А как же Лорочка, твоя античная красавица? — наконец спросила она.

— Ну как?.. Как и все остальные, — пожал плечами Игорь. — В конце концов, развод — дело совершенно обычное. Подадим заявление, я или она. Разделим шмотки и разбежимся в разные стороны. А на все ее старинные побрякушки я не претендую…

— Мне кажется, у нее для развода больше оснований, — вновь засмеялась Илона. — Супруг весь в работе. В творческих командировках. А вот теперь и в ночных… — Она помолчала немного. — Ерунда. Помиритесь…

— Нет, Илонка, не помиримся. Тем более что никто из нас этого и не хочет. — Он снова закурил. — Вчера мы такого друг другу наговорили…

— Ну вот и выговорились. Теперь еще дружнее станете.

— Нет уж…

— Ну-ну… — Илона фыркнула. Достала сигарету и тоже закурила. Выпустила тоненькую струйку дыма. — Вот выйдешь за тебя сдуру, а потом бегай тут… Ищи да вызванивай по всему городу. Да выясняй, куда тебя в очередной раз услали… А я, между прочим, в отличие от некоторых баба ревнивая. Это уж с Лоркой смирилась, поскольку она, так сказать, твоя подруга жизни…

— С какой же стати за мной бегать? Вот он я — весь при тебе.

— Ох-хо-хо! Какие мы вдруг образцово-показательные стали!

— А может, и прежде были бы. Образцово-показательными… Если бы было кому оценить. И вообще… Раз уж на то пошло, то от добра добра не ищут.

— Ин-те-рес-нень-ко… — насмешливо протянула Илонка и развернулась к Игорю, отчего ее крупные упругие груди нахально уставились на него. — А я, значит, оценила… Надо же!..

Она снова затянулась, выпустила дым и продолжала, пристально глядя Игорю прямо в глаза:

— Выходит, что ты от злой, бесчувственной Лариски сбегаешь, а ко мне, добренькой, пристроиться хочешь? Ну-ну…

Шутки шутками, но настроение у Игоря начинало портиться. Слова Илоны вселяли в душу определенный дискомфорт, разочаровывали и больно ущемляли самолюбие. Радужные грезы теряли свое обаяние, быстро заволакивались чем-то сереньким и противным. Но Илона, казалось, не заметила перепада в его настроении. Она вдруг погрустнела. Задумчиво опустила глаза.

— Ладно, Игорек. Не бери в голову… Просто мне что-то тоскливо сегодня, — тихо произнесла она. — Словно кошки на сердце скребутся… Предчувствие какое-то… — Она помолчала. Мотнула головой, словно отгоняя навязчивую мысль. Вздохнула. — Оценила, конечно… О чем тут говорить… Только ничего у нас с тобой не получится. Увы!.. — Она подняла голову. Усмехнулась. — Скажу тебе в утешение, что я ведь тоже не подарок. Сама знаю. И честно тебе в этом признаюсь. Я, понимаешь, только потому такая добренькая, что свободная. И оттого, что ты мужик что надо. И оттого, что приходящий… Извини, конечно… И оттого, что каждая наша встреча — приключение. В этом-то и весь шарм. А ну как будем мы с тобой каждое утро нос к носу…

— Ну так и что? — с раздражением в голосе спросил Игорь.

— Да ничего, милый… Понимаешь, любовь любовью, а семья — дело ответственное. Сам знаешь… Я ведь, как помнишь, тоже обожглась в свое время… — Илона встрепенулась и снова переключилась на шутливо-ироническую волну. Она широко улыбнулась и, словно не обращая внимания на разочарованную физиономию Игоря, с увлечением принялась развивать тему: — Вот считается, что все бабы воют от одиночества. С одной стороны это, может быть, и справедливо. Но!.. Хотя одиночество — вещь, разумеется, преотвратительная, однако, как и все другое, обладает некоторыми плюсами. Тут одна, сама с собой, и повздыхаешь иногда расслабишься… Лишний раз посуду вымыть лень — да и пусть она в раковине валяется. Никто не видит. Зато к твоему приходу — вот она я! Веселая, красивая и даю хорошо… Правда ведь, что хорошо даю?

Илона расхохоталась.

— Не то слово, — кивнул головой Игорь.

Сказано было искренне. Но с нескрываемым унынием в голосе.

— Во! А допустим, заживем мы с тобой в одной клетке — тут и хвори всякие. И мигрени. И раздражение. Ну и… всякое такое бабское… Да что я тебе все это рассказываю, будто девочке! Не дурак вроде.

— А мы не будем ссориться… — попытался возразить Игорь.

Илона подозрительно покосилась на него. Фыркнула:

— Прости, ошиблась.

— В смысле?..

— В смысле, что не дурак.

Она всплеснула руками. Повернулась к зеркалу. И с деланным возмущением обратилась к собственному отражению:

— Посмотрите на этого человека! Отпад! — Снова посмотрела на Игоря: — Ну как же это так! А на кого же свое раздражение выплескивать? А? Да на тебя и придется. Потому что рядом. А раз так — то и всему виной… Ну а ты, естественно, — на меня. Мы же нормальные, надеюсь, люди. А не какие-то вечно радостные, зомбированные, бесчувственные идиоты!

Она помолчала немного. Закурила другую сигарету. И спокойно, уже без шутовства спросила:

— Да чем тебе Лорка-то не угодила? Я понимаю, что по мне это как бы и к лучшему. Но просто любопытно… Я ж ее уже сто лет знаю. Во-первых, далеко не дура. Во-вторых, красивая. В нее и в школе все парни втрескавшись были. Да только она ото всех шарахалась… Это же как бы и не женщина. Это какая-то древнегреческая статуя.

— Вот именно поэтому. Потому что статуя, — раздраженно резюмировал Игорь, сильно вдавливая окурок в дно керамической пепельницы. Тонкая голубая струйка прощально взвилась к потолку и растаяла.

— Ну так и оживил бы. Как Пигмалион Галатею.

— Не получается. Я уж с ней и так и этак… Я, как тебе известно, у нее первый. И, думаю, единственный… Да и вообще иногда мне кажется, что в постели она лишь отбывает трудовую повинность… Действительно — статуя. Целуешь — только ресницами хлопает. И улыбается. Чему — непонятно. То ли виновато, то ли снисходительно…

— Действительно, любопытно… — протянула Илона. — Очень любопытно… И как только ты умудрился жениться на ней!