Конец заблуждениям - Кирман Робин

– Все нормально. Одна порция «холеры» нас не убьет.

– Я серьезно. То, как мы тратим… а у нас еще месяцы впереди…

– Все нормально, – настаивал он и потянулся к ее руке как раз в тот момент, когда подошел официант, чтобы налить им воды и описать фирменные блюда вечера. Джина пыталась слушать, отбросив свои опасения, хотя и не могла поверить, что Дункану, который порой сочинял музыку бесплатно, вдруг заплатили достаточно, чтобы он мог все это себе позволить. Размышляя об этом, она заметила еще одно странное обстоятельство – незнакомый мужчина наблюдал за ней с другого конца комнаты. Она отвела взгляд, сосредоточившись на своем заказе, но и после того, как официант ушел, человек продолжал смотреть на нее. Это был коренастый мужчина с редеющими седыми волосами и розовым лицом.

Тем временем Дункан начал рассказывать об их маршруте:

– …кроме того, позже летом он будет переполнен, что является еще одной причиной начать оттуда.

– Переполнен?

– Юг Франции.

– Прости, я прослушала, – призналась она и, наклонившись вперед, добавила более мягко: – Тот мужчина беспрерывно смотрит на меня. Мы его знаем? В углу, с седыми волосами.

Дункан повернулся на стуле, чтобы проверить, и Джина увидела, как наблюдатель опустил глаза.

– Никогда его не видел. Но он кажется безобидным.

Через мгновение мужчина снова уставился на нее, и Джина начала ерзать на стуле. Она редко появлялась на публике после несчастного случая, некоторые последствия травмы заставляли ее чувствовать себя неловко. Ей вдруг захотелось посмотреть на себя в зеркало, поэтому она встала и сказала Дункану, что пойдет попудрить носик.

В зеркале над раковиной она увидела женщину лет двадцати пяти, ее вьющиеся каштановые волосы были подстрижены короче, чем обычно. Такая прическа делала ее моложе. Ничто не указывало на полученную травму, кроме небольшого шрама на одной скуле. Джина улыбнулась, просто чтобы убедиться, что ее улыбка симметрична, не как в первые дни в больнице. Это небольшое изменение, каким бы временным оно ни оказалось, привело ее в ужас, так как напоминало о матери, улыбка которой после инсульта исказилась навсегда.

Когда Джина снова зашла в зал, Дункана за их столиком не было. Она заметила его в углу, разговаривающего с тем самым мужчиной, который ранее пристально смотрел на нее. Поймав ее взгляд, Дункан резко встал и вернулся за их столик.

– Ты выяснил, кто он такой? – спросила она.

– Немецкий турист. Сказал, что видел твое выступление в Вене.

– Правда? – Подумав, она решила, что такое возможно: она провела два лета в Вене, танцуя на международном фестивале, хотя ее роли были не слишком большими. – Удивительно, что он запомнил конкретно меня из целой группы танцоров.

– Я бы тоже тебя запомнил, – улыбнулся Дункан.

Принесли еду. Джина заказала пастетли, мясной пирог, который ей, однако, уже не хотелось есть. Она внезапно разволновалась и снова заерзала на стуле. Ее первое турне по Вене, каким бы волшебным оно ни было, все же предшествовало кончине ее матери. За неделю до того, как Джина должна была вернуться домой, позвонил отец и сообщил, что случился еще один, на этот раз смертельный инсульт.

Джина почувствовала внезапный укол. «Тоска по дому», – подумала она. Время от времени у нее возникал порыв позвонить отцу, хотя Дункан напоминал ей о риске, связанном с этим. Ее отец наверняка впал бы в панику, узнав о несчастном случае. Потеряв жену, мистер Рейнхолд больше так и не женился. Джина стала для него всем. Он был бы в ужасе, узнав, что его единственный ребенок, находящийся так далеко от дома, получил черепно-мозговую травму. И если отсутствие вестей могло вызвать у него лишь небольшое беспокойство, то переживания, связанные с пробелами в сознании Джины и тем, что она совсем не тот человек, которым была при отъезде, привели бы его в ужас. И, безусловно, заставили бы вспомнить о потере жены и снова пережить боль.

– Ты в порядке? – спросил Дункан, отрываясь от своей тарелки.

– Да, в порядке. – Она не видела смысла портить все своими мрачными мыслями. – Так о чем ты говорил?

– О нашем путешествии, – Дункан заколебался, но после короткой паузы продолжил, – я подумал о Франции; полагаю, это должна быть Ривьера. Там есть несколько тихих мест, и их лучше посетить сейчас, нежели в июле или августе, когда регион переполнен. К тому же я говорю по-французски, так что нам будет легче ориентироваться. Что скажешь?

Джина не слишком задумывалась об их маршруте, хотя теперь, когда была упомянута Вена, она осознала, что хотела бы поехать туда снова и была бы непрочь повидать свою подругу Вайолет в Праге.

– Если мы направляемся на запад, может, есть смысл сначала посетить Вену и Прагу? Я бы хотела навестить Вайолет хотя бы на день или два.

Дункан слишком резко поднял бокал, и вино плеснуло ему на верхнюю губу.

– Ты не помнишь, что произошло между вами? Вашу ссору?

Нет, ни одно мимолетное воспоминание о какой-либо ссоре с лучшей подругой не приходило ей в голову, хотя не было ничего невероятного в том, что она могло произойти. У них с Вайолет были разные мнения о работе и о Дункане, которого та никогда не любила, но из-за их преданности друг другу они редко сталкивались лбами.

– Когда мы поругались?

– Когда она переехала в Прагу. По телефону. Я предполагаю, что она пренебрежительно отозвалась о статье, которую я написал. Ничего нового, но на этот раз она зашла слишком далеко, и ты прямо-таки кричала, сказала, что с тебя хватит и все кончено.

Вайолет, обвиняющая Дункана, – это звучало достаточно правдоподобно, хотя Джина не видела особого смысла продолжать сердиться, раз уж она забыла о причине раздора.

– В таком случае, вероятно, мне следует наконец позвонить ей. Воспользоваться шансом все исправить, раз уж я в порядке.

Дункан откусил кусочек запеканки и прожевал его, прежде чем ответить:

– Конечно, ты можешь позвонить, но, думаю, пока не стоит подвергать себя такому испытанию, это ведь будет напряженный разговор. Кроме того, по Праге не так-то просто передвигаться, так что, может быть, лучше начать с Вены?

Джина представила себе Вену, вспомнила ночи, которые провела там во время своего первого визита. Она и ее коллеги-танцоры выступали в Volkstheater[3], величественном здании, вытянувшемся на углу Артур-Шницлер-плац, словно притаившееся животное. Два яруса колонн, расположенных на передней части фасада, не давали и намека на внутреннюю роскошь: красные бархатные сиденья и занавески, хрустальные люстры, фреска на потолке. Возможно, сама красота этого места заставила Джину выкладываться на выступлениях в Вене больше, чем когда-либо прежде. Ее тело казалось сильнее и раскрепощеннее. У нее возникла мысль, что это был апофеоз, момент, когда ее талант танцовщицы достиг своего пика, и она станет оглядываться на те ночи годы спустя, вспоминая тот блаженный миг.

– Да, ты прав. Поездка в Вену пошла бы мне на пользу.

– Отлично, значит, решено!

Они чокнулись бокалами, и Джина сделала глоток вина. Вскоре она начала расслабляться – наслаждалась едой, уютной залой, – пока мужчина, который до этого пристально смотрел на нее, не поднялся из-за своего стола. Она видела, как он отложил салфетку, прошел мимо соседнего столика и направился в ее сторону. На мгновение ей показалось, что незнакомец готов заговорить с ней, но когда она подняла глаза, он отвернулся и исчез в темноте за дверью.

На следующее утро, прежде чем Джина очнулась ото сна, ее посетило видение. Она находилась в галерее, в просторном белом помещении, с картинами на стенах. Она пересекла комнату и остановилась перед их с Дунканом портретом. Это была картина, которую ее отец написал для них в подарок к свадьбе. Джина стояла лицом к картине в атмосфере печали, а затем к ней подошел высокий мужчина с песочными волосами. Он наклонился и прошептал ей что-то на ухо, и это заставило ее вздрогнуть. Она резко села на кровати. Лежащий рядом Дункан уже не спал и внимательно смотрел на нее.