Обращенный в Яффе - Марек Хласко

Официант даже не шелохнулся; он разглядывал вначале меня, а затем нашего пса, которого я держал на поводке. Потом вытащил из-под стойки какую-то газету; я видел, что он не читает ее, а только рассматривает фото. Это продолжалось довольно долго; наконец он аккуратно сложил газету, спрятал в ящик, не посмотрев на нас, подошел к стене и повернул выключатель; лопасти вентилятора замерли.

- Это вы, - сказал он.

- Да, - сказал Роберт. - Это мы. Дай три бутылки «Голд стар» и включи вентилятор.

Официант неподвижно стоял за стойкой, глядя на нас с полным безразличием. Я чувствовал, как пот струйками стекает у меня вдоль позвоночника, и посмотрел на девушку, но ни на ее лице, ни на теле и капельки пота не заметил. Наш пес лежал на каменном полу и тяжело дышал.

- Дай нам три раза «Голд стар», - сказал я официанту, но он отрицательно покачал головой. Тогда я полез в карман и положил на стойку деньги. Он пересчитал их; сунул в ящик и, подойдя к стене, включил вентилятор; через минуту в тишине послышался шум резиновых лопастей. Ну, и поставил перед нами три пива «Голд стар».

- Ты читал про нас в газете, да? - спросил я официанта.

- Дела идут хреново. Времени полно - читай сколько влезет.

- Мы всегда платим.

- Значит, можете всегда приходить.

- Всегда или только когда при деньгах?

Он опять посмотрел на нас, а потом на пса, лежащего с высунутым языком.

- Всякий раз, когда будете с собакой, - сказал он.

- Они у нас долго не задерживаются. Только привыкнешь к одной, сразу надо заводить другую.

- Скоро дожди зарядят, - сказал официант. - Вы ничего не заработаете.

- У нас еще есть целый месяц.

- И куда вы теперь?

- В Тверию.

- Красивая хоть?

- Ты б отказался от американской валюты? - спросил Роберт.

- А что вы делаете, если она уродина?

- Это плохо. Приходится каждый раз его накачивать. Тогда с грехом пополам получается. Сам знаешь, как оно бывает.

- Нет, - сказал официант. - Знаю, как оно бывало. - Он опять посмотрел на нашего пса. - Я принесу миску воды, а ты его спусти с поводка, - сказал он. - Поводок коротковат, собака мучается. У нас тоже был пес, да сдох. Но миска, наверно, найдется.

Он вышел, а я отпустил собаку, и в ту же минуту мы поняли, что плакали наши восемьдесят фунтов, которые заплатил за нее утром Роберт; пес бросился длинными скачками в темноту улицы, а мы втроем стояли в дверях ресторанчика с бутылками холодного пива в руках и смотрели на нашего пса, пока его след не простыл.

- Как его зовут? - спросила девушка.

- Ты хотела сказать, как звали, - ответил я. - Его звали Лузер [2].

- Что это значит?

- Лузер - тот, кто постоянно проигрывает. Неудачник.

- Это ты ему придумал такую кличку? - спросила она.

- Я, - сказал я.

Она подошла и прижалась ко мне.

- Минуточку, - сказал Роберт. - Человек едет работать. Отложите это на потом.

Но она не отошла; не выпуская из рук бутылки, она обняла меня, а я опять, как в автобусе час назад, почувствовал ее горячее дыхание, и это чистое горячее дыхание перебивало запах жареной рыбы, запах моря и запах карболки.

- Придумай мне какую-нибудь кличку, - сказала она.

- Хорошо, - сказал я. - Ты будешь называться Кошка Чародея.

- Почему?

- Не знаю, - сказал я. - Попробуй выдумать что- нибудь получше. Всех шлюх зовут Барбара или Марни, а в Германии у каждой второй русское имя. Не знаю почему. Но во всем Израиле не найдешь ни одной, которую бы звали Кошка Чародея.

И тут она отстранилась, а я смотрел на ее губы, повторяющие придуманное мной для нее имя. Одного только она не могла знать: что так я называл Эстер, когда мы еще были вместе, а она жила в кибуце и выносила мне жратву, и я ел тушенку ножом прямо из банки. И не могла знать, что только благодаря Эстер я спал. Но теперь Эстер уже не было, а я действительно не мог спать и каждый день глотал эти проклятые барбитураты. Ну, и еще одного она не могла знать: со всякой другой женщиной я заставлял себя все время думать об Эстер и повторял ее имя до самого конца, потому что иначе у меня ничего не получалось. Да, она об этом не знала; и Роберт тоже не знал; и не знала ни одна из наших невест, которые спасали мне жизнь и строили для меня мост, чтобы я мог по нему перейти в лучезарное будущее. Но не в том дело; ничего этого не знала даже Эстер. А я готов был рассказать людям о себе все, что им хотелось услышать, но только не это.

Девушка поставила свою бутылку на стойку и сказала:

- Этот пес специально выдрессирован. И не из Яффы он, где вы его купили, а отсюда, из Хайфы; в Яффу, к торговцу собаками, его привезли только позавчера. Сверните в первую улицу направо, третий дом, тоже по правой стороне. И постучите в дверь на первом этаже.

- Спасибо тебе, - сказал Роберт. Я видел, что он искренне растроган. - Знаешь, собака стоила восемьдесят фунтов. И еще пришлось бы ее откармливать. Это не наша Клякса. - Он повернулся ко мне: - Помнишь Кляксу?

- Я ее убил четыре дня назад.

- А эту когда убьете? - спросила девушка.

- Чем скорей, тем лучше, - сказал Роберт. - Но наверняка, конечно, не угадаешь. И неделю можно проканителиться. - Он задумался и, помолчав немного, добавил: - А то и две. Что было бы полной катастрофой.

- Только не для собаки, - сказала девушка. - Ей так и так конец.

- Она об этом не знает. Это было бы катастрофой для нас. Мы начинаем работать самостоятельно. Раньше работали втроем, а иногда и вчетвером. А тут решили рискнуть. Если выгорит, все башли поделим поровну на двоих. Дай-то бог, чтобы выгорело.

Мы расплатились и вышли, а я все смотрел на ее сильную шею, и прямой нос, и брови вразлет, и подумал о том мужике, который будет ее трахать в Тверии и которому она будет говорить, что он лучше всех; и если не лучше всех, то уж по крайней мере очень хорош. И представил простыню у них на кровати, которая намокнет от пота, но потеть будет он, а не она; ее тело останется сухим, и сильным, и твердым; а у этого малого не только не затвердеет, когда он уже будет кончать, а совсем размякнет, и потом он облепит ее этим своим телом, но не утомит. Не знаю, почему я об этом думал; может, слишком много выпил в автобусе, и такое полезло в голову. Но отогнать эти мысли не мог, еще я подумал, что у меня уже полно седых волос, как у тощ который ждал ее в Тверии и которого она еще не видела. Может быть, он вообще лысый. И потом, уже возле дома человека, который выдрессировал нашу собаку, я подумал, что даже если совсем поседею, у меня никогда не будет такой, как она - прямоносой, темноволосой и крылобровой.

Мы постучали в дверь, и в ответ раздался лай нашего пса. Человек, который нам открыл, стоял на пороге, широко расставив ноги; свет падал сзади, и лица его мы не видели, но он нас видел.

- Послушайте, - сказал он. - Я мало кого знаю в этом городе. Зато знаю самых отпетых.

- Забавно, - сказал Роберт. - Мы тут, в Хайфе, тоже никого не знаем. Зато знаем кучу людей в Тель-Авиве, в Эйлате. Даже пару-тройку в Содоме. - Роберт повернулся ко мне. - Наверно, невежливо с ним так разговаривать. Но ведь он заявил, что знает самых отпетых. А мы знаем лучших из лучших. То есть тех, на которых когда-то пробы негде было ставить, а теперь они в большом порядке. Но их-то как раз и надо остерегаться. - И опять обратился к человеку в дверях:- Давай собаку.

- Я вам верну деньги, - сказал тот. - Не хочу его продавать. Передумал.

- Почему?

Он усмехнулся.

- Ты говоришь, ваши дружки были когда-то подонками, а сейчас ангелы. То же можно сказать про этого пса. - Он внимательно посмотрел на нас, а потом добавил: - Я вам его не продам. Известно, что вы с ним сделаете.

- Здесь, в Хайфе, я не знаю ни одного торговца собаками, - сказал Роберт. - А мне надо завтра утром быть в Тверии, притом с собакой. Без собаки я не работаю. Зачем тебе этот пес? И не все ли равно, что мы с ним сделаем? - Роберт шагнул вперед, и теперь они стояли нос к носу: оба толстые, бледные и грузные - можно было подумать, откуда-то приехали, а не живут в этой стране, где солнце сжигает волосы и кожу и одежда быстро теряет цвет. - Ты знаешь, что добрая половина людей на свете недоедает? - спросил Роберт. - Что в Индии до сих пор матери на улицах всовывают в руки туристам грудных детей, потому что их нечем кормить? Ты подумал о том, что рабочий за железным занавесом может купить себе один дрянной костюм в месяц? Стоит ли переживать из-за какого-то пса?

- Я его не продам, - сказал тот. - Возьмите обратно деньги.

- Но я не умею работать без собаки.

- Вы не предупредили того малого в Яффе, у которого купили пса, что собираетесь с ним сделать.

- А он нас не спрашивал. Его интересовали только башли. Башли он получил, а нам нужна собака.

- Всех собак не перебьете. Но коли уж убиваете, моих не трогайте.

- Да ведь ты сам мелкий жулик. Продаешь специально натасканных собак, которые к тебе возвращаются.

- Жулик, это точно, - согласился он. - Но ты меня плохо знаешь. У каждого человека есть слабое место. Я не позволю убить этого пса.