Полное собрание сочинений. Том 10. Река и жизнь - Василий Песков

Бедность всегда была спутником Фабра. Но, возможно, она и не дала ожиреть беспокойному, любознательному уму. На своем Пустыре Фабр чувствовал себя независимым, не вовлеченным в мелкую суету. К концу его жизни в доме появились кое-какие приборы, редакция, по тем временам, похожая на чемодан, кинокамера. И до этого, как волна популярности захлестнула Пустырь визитерами, тут побывали истинные друзья исследователя. По их воспоминаниям можно представить кое-какие черты сугубо земного Фабра.

Просыпался он рано, и сразу – за дело. Только человек, не знающий характера хозяина Пустыря, мог звонить в часы до полудня. Это время для Фабра было святым – работал.

Любил тишину. Иногда в раздражении останавливал даже большие часы – «мешают сосредоточиться». К соловьям относился без уважения – «орут под самым окном». Даже стрелял иногда в темноту – распугать.

Главным учителем считал природу – «архитектура Лувра менее содержательна, чем раковина улитки». Любил природу самозабвенно. Однако с таким же энтузиазмом, с каким мы встретили первый спутник, Фабр приветствовал появление паровоза и даже написал по этому случаю оду.

Любовь к насекомым была у него безграничной. Об этом мире он хотел знать все, что возможно. Даже за обедом устраивал эксперименты. Так, однажды он пожелал проверить: прав ли был Аристотель, утверждавший, что нимфы цикады съедобны и даже «сладчайши»? Заключение: «Жевать от нечего делать еще куда ни шло, но восторгаться тут нечему…» Во время болезни на 56-м году Фабр почувствовал себя умирающим. Последним желанием его было увидеть любимцев. Сын принес к постели отца грудку мерзлой земли. Ожившие в тепле насекомые зашевелились. «Фабр не мог двинуться, но глаза его с живой радостью следили за просыпающейся жизнью». Кто знает, возможно, такие минуты действуют на людей лучше любого лекарства?

В еде и одежде был крайне неприхотлив. Горсть изюма, хлеб, сыр, яблоко – и он уже сыт. С широкополой шляпой не расставался всю жизнь. Садился в шляпе даже за обеденный стол.

Фабр дорожил всем, что вмещает в себя понятие Дом. После смерти первой жены, в возрасте шестидесяти лет, он снова женился на девушке двадцати лет Жозефине-Мари. Разумеется, были толки и пересуды. Но семья состоялась. Дом снова наполнился щебетом ребятишек (их родилось трое). После обеда Фабр возился с детьми – рисовал, сочинял для них сказки и музыку. Сын Поль, когда вырос, прилежно помогал отцу и любил его дело, но второй Фабр все же не вырос на Пустыне – яблоко от яблони в этом смысле падает чаще всего далеко.

Любимым словом ученого на всем протяжении было латинское лаборемус – за дело, работать!

Таким он был, сын прованского мужика Жан-Анри-Казимир Фабр. Об этом человеке сказано много хороших и сильных слов, написаны книги воспоминаний, исследований, докторские диссертации и стихи. «Это один из тех французов, который меня больше всего восхищает», – сказал Ромен Роллан. Стараясь представить мысленно, кого бы мог иметь в виду Роллан вслед за Фабром, вспоминаешь почему-то Экзюпери и Жерара Филипа.

В России у Фабра было много друзей, хотя он, скорее всего, мог об этом только догадываться, получив известие об избрании его почетным членом энтомологического общества.

Тем, кто хотел бы больше узнать о замечательной жизни, советую книгу Евгении Васильевой и Иосифа Халифмана. В 1966 году она издана «Молодой гвардией» в серии «Жизнь замечательных людей».

Вспомнить Фабра сегодня следовало не только в связи с круглой цифрой календаря. В этом году Нобелевские премии по биологии присуждены ученым, прославившим себя работами о поведении животных (Карл Фриш, Конрад Лоренц, Нико Тинберген). Отдавая должное таланту этих людей, важно напомнить: Фабр первым открыл страницу науки, ими продолженной.

Фото автора. 16 декабря 1973 г.

Снимают ученые

Окно в природу

Три этих кадра сняты учеными…

Ранее в экспедицию непременно брали художника – даже очень подробная запись и самый аккуратный дневник все же бедны без зрительных образов, без точной фиксации увиденного. Художник в экспедициях делал наброски растений, животных, людей, пейзажей, рисовал камни и насекомых. Работа его была благодарной, ибо и сотней слов нельзя передать того, что сразу понятно при взгляде на несколько даже беглых штрихов. Карандаш, однако, требовал времени. А в экспедиции, бывает, и минуты нельзя задержаться на месте. К тому же зверей и птиц не заставишь позировать. Надо ли говорить, каким необходимым прибором сразу сделалась в путешествиях фотокамера. В первые годы существования фотографии пришлось, правда, возить громоздкое снаряжение – целый походный цех для полива и проявления после съемки тяжелых и хрупких стеклянных пластин. Но шли и на это – документальная точность снимка окупала все хлопоты.

Сегодня возможности фотосъемки огромны – моментальность, цветная пленка, богатый набор объективов, компактность аппаратуры, возможность оставить камеру-автомат в нужном месте (на дереве, например), послать ее в космос, на дно океана, соединить с микроскопом. Благодаря фотографии мы увидели Землю со стороны и убедились: да, это шар. Снимки нам показали, как выглядит с близкого расстояния Марс.

На снимках живой природы мы хотим уже видеть не просто «портреты» зверей и птиц. Фотокамера позволяет подсмотреть многие тайны животных – моменты их отношений друг с другом, повадки и образ жизни. Техника съемки доступна сегодня практически всем. И, конечно, любая экспедиция непременно имеет в своем снаряжении «фотоглаз». Для ученого снимок – это регистрация наблюдений, редких и необычных встреч и находок, доказательство в спорах, свидетельство: «Да, это было вот так», «Это мы видели», «А это опровергает прежние утверждения». Бывает, снимки ученого для ученых только и интересны. Но не всегда. Вспомните фотографии зоолога Гржимека, географа Хейердала, вулканолога Тазиева, исследователя глубин Кусто. Их снимки расширили наши представления о Земле, помогли заглянуть в ее сокровенные уголки. Три этих снимка взяты из трудов советских ученых. Они подтверждают, как интересно нам заглянуть в экспедиционный багаж.

Андрей Григорьевич Банников, путешествуя в Африке, сделал много хороших снимков саванны. Мы выбрали этот (главным образом потому, что надеемся: он не будет убит газетной печатью) – аисты марабу собрались на ночлег. Я видел саванну и могу свидетельствовать: фотография точно передает настроение африканского вечера.

На втором снимке – находка: череп и бивень мамонта. Фотография сделана в 1948 году на Таймыре и представляется нам удачной – ничего лишнего, и есть в кадре все, чтобы почувствовать безлюдье холодной земли, атмосферу раскопок. Череп и бивень обретают некий одушевленный символ минувшего. Разглядывая снимок, вспоминаешь картины Рериха, посвященные древности. Очень удачная фотография! (Автор ее, к сожалению, нам не известен. Но надеемся, он откликнется и расскажет обстоятельства этой таймырской находки.)

Третий снимок мы взяли из недавно вышедшей книги орнитолога К. А. Воробьева. Фотографическая удача принадлежит охотоведу из Кирова Геннадию Николаевичу Севастьянову. В гнезде – сова, бородатая неясыть. Пересылая нам снимок, К. А. Воробьев сообщил: «Севастьянов подкараулил удачный момент. Сова спокойна. Фотограф не потревожил ее. Обычно неясыть не просто взлетает, она смело защищает гнездо. Мне известны случаи, когда с человека, влезавшего на дерево, сова сбивала шапку, оставляя следы когтей на спине…»

Публикуя три этих кадра, мы просим обладателей редких снимков: давайте покажем их в нашем «Окне». Сообщите (недлинно) обстоятельства съемки и не забудьте пометить конверт: «Окно в природу».

Фото из архива В. Пескова. 22 декабря 1973 г.

1974

Открытка

Окно в природу

Самодельные открытки, хотя и не такие нарядные, как фабричные, все же чем-то приятней, теплее их. Этой маленькой мудрости меня научил давний друг, от которого я получаю под Новый год то клочок бересты, то снимок или какие-нибудь каракули. Штемпеля, марка, адрес придают этому творчеству особо забавный вид. Разглядывая открытку, я живо представляю себе человека, сидящего вечером у огня, в смешном рисунке вижу его характер и даже настроение минуты. «Кустарь» приучил и меня к такой же работе. Правда, занятие это можно позволить себе только под Новый год. И, понятное дело, излишне почту загружаешь – только друзьям!

На этот раз разослана карточка с этим снимком, сделанным из окна. На обратной стороне фотографии, вслед за словами, какие мы говорим обычно друг другу под Новый год, было написано: «Работаю сейчас за городом. А это – мои друзья. Появляются каждые полчаса. С начала зимы успели съесть запас сала, мешочек орехов и зерен, дюжину яблок, кусок говядины, большой пакет сухарей и пригоршню калины. Синицы, если еду не выложил, стучат в окно. Дятел во время моей отлучки в Москву перетаскал к себе в «кузницу» эти шишки…» Но к этому можно было кое-что и добавить.