Сталин: тайны власти. - Юрий Жуков

Анализируя причины возникновения тех трудностей, которые непреодолимой преградой вставали на пути достижения безопасности в мире, советское руководство не могло не осознавать главного — все неудачи проистекали, прежде всего, из-за того, что мировое сообщество не признавало Советский Союз своим достойным и равноправным партнером, а считало его «анфан террибль», выпадавшим из круга всех остальных европейских стран. СССР выглядел одиозным, постоянно подчеркивая классово-революционную позицию, выражавшуюся не в речах отдельных дипломатов и государственных деятелей, не в каких-либо декларациях, которые можно было в конце концов дезавуировать и от которых можно было и отойти при обычном пересмотре внешнеполитического курса, порожденного очередной сменой правительства, а в Конституции СССР 1924 г.

Именно в ней, в первой фразе первого же раздела, провозглашалось: «Со времени образования советских республик государства мира раскололись на два лагеря, лагерь капитализма и лагерь социализма… Неустойчивость международного положения и опасность новых нападений делало неизбежным создание единого фронта советских республик перед лицом капиталистического окружения»[3]. Так, прямо и недвусмысленно, выражался основополагающий принцип — не просто дистанцирование СССР от всего мира, но и будущее столкновение между ними. После подобной констатации, после прямой помощи революционным движениям — пусть через Коминтерн, но ведь никто всерьез не отделял его от все той же Москвы, от ВКП(б), его секции и одновременно правящей партии страны, от Молотова, совмещавшего посты главы правительства Советского Союза и Исполкома Коминтерна, — западные демократии вполне справедливо, со своей точки зрения, отказывались идти на установление тесного политического сотрудничества с Кремлем и не связывали с ним обеспечение мира и стабильности.

Следовательно, советскому руководству хотя бы на тот период, пока он в запланированном рывке не сумеет создать достаточно мощной оборонной промышленности и не вооружит на самом современном уровне армию и флот, предстояло сделать очень многое: убедить западные демократии в своей надежности как партнера и возможного военного союзника, доказать, что с СССР следует обращаться так, как он того заслуживает в силу своего геополитического положения и экономического потенциала. А для того необходимо было не на словах, а на деле отрешиться от прежней одиозной позиции в обеих ипостасях своей внешней политики — и коминтерновской, и государственной — и вместе с тем максимально приблизиться по политической системе к стандартам демократии.

Сразу же наиболее заметными и очевидными оказались перемены, затронувшие Коминтерн. В начале 1935 г. Молотова на посту генерального секретаря ИККИ сменил Георгий Димитров, человек, снискавший широкую популярность и симпатии как мужественный и стойкий антифашист, сумевший на Лейпцигском процессе противостоять нацистскому «правосудию», заставивший признать свою невиновность и, следовательно, всю надуманность обвинения, подтасовку фактов и провокационность самого повода для процесса — поджога здания рейхстага.

Но собственно кардинальная смена курса Коминтерна, его тактики и стратегии, произошла несколько позже, в июле 1935 г., на далеко не случайном последнем, 7-м конгрессе. Именно тогда и была провозглашена самая главная задача международного коммунистического движения — предотвращение угрозы новой глобальной войны. Отказ от раскола рабочего движения, его партийных и профсоюзных организаций, единство действий с социал-демократами, Социнтерном, сплочение и со «средним классом», создание на его основе народных фронтов должны были защитить мир, защитить безопасность не только СССР, но и всех стран, не допустить агрессии со стороны Германии, Италии, Японии. Словом, 7-й конгресс Коминтерна потребовал сделать основной ту форму борьбы, которую сам же отвергал и даже прямо запрещал еще осенью 1934 г., ибо расценивал ее как отказ от принципов интернационализма, скатывание к национализму.

В конце ноября 1937 г., за три с половиной месяца до назначения на пост министра иностранных дел, лорд Галифакс по личному поручению нового британского премьера Невилла Чемберлена встретился с Гитлером и изложил тому идею своеобразного альянса: в обмен на согласие в скором времени заключить с Лондоном договор по широкому кругу вопросов предложил Германии свободу действий. Галифакс сначала весьма прозрачно намекнул — «не должны исключаться никакие возможности изменения существующего положения в Европе», а затем и прямо назвал потенциальные объекты нацистской агрессии, которые встретят «понимание», —Данциг, Австрия, Чехословакия. Настаивал он при этом на одном: «Англия заинтересована лишь в том, чтобы эти изменения были произведены путем мирной эволюции и чтобы можно было избежать методов, которые могут причинить дальнейшие потрясения, которые не желали бы ни фюрер, ни другие страны»[4].

Гитлер не заставил себя упрашивать и поспешил использовать предоставившуюся возможность. Опираясь на австрийско-германское соглашение от 11 июня 1936 г., разрешавшее возобновление деятельности в альпийской республике местной нацистской партии, он потребовал от последней ускорить подготовку путча и, тем самым, аншлюса. А чтобы подтолкнуть ход событий, вызвал в Берхтесгаден канцлера Австрии Курта фон Шушнига и во время переговоров с ним 12 февраля 1938 г. в ультимативной форме стал настаивать на полной передаче власти, да еще не позже, нежели через неделю, нацисту Зейсс-Инкварту. В противном случае, пригрозил фюрер, ему придется использовать силу.

Не дождавшись в установленный им самим срок смены канцлера в Вене, 20 февраля Гитлер выступил в рейхстаге. Он провозгласил, что отныне Третий рейх не считает себя связанным какими-либо международными обязательствами или договорами и незамедлительно приступит к объединению в одном государстве всех немцев, где бы они ни проживали: семи миллионов — в Австрии, трех миллионов — в Судетской области Чехословакии. Лондон, как и обещал, прореагировал весьма мягко. Министр иностранных дел Антони Идеи в знак протеста подал в отставку, а Чемберлен дважды, 28 февраля и 3 марта, заявил, что Гитлер не намерен посягать на международную систему, нарушать Сен-Жерменский договор, хотя последний прямо запрещал аншлюс.

Несмотря на ухудшавшуюся с каждым днем ситуацию, отсутствие признания его правоты с чьей-либо стороны, Шушниг пытался сопротивляться неприкрытому давлению. Он отверг ультиматум Гитлера и объявил о проведении 13 марта плебисцита, твердо рассчитывая на поддержку со стороны подавляющего большинства австрийцев. И хотя в самый последний момент, под прямым нажимом со стороны Муссолини, Шушниг отказался от плебисцита и подал президенту прошение об отставке, Гитлер приступил к исполнению намеченного. Вечером 11 марта части вермахта перешли границу, а утром следующего дня заняли Вену. Так завершился очередной акт европейской драмы, предрешенный политикой «умиротворения». Перестала существовать, была стерта с карты мира первая из европейских стран, преданная своими гарантами, превратившаяся в провинцию Третьего рейха.

Столь же агрессивные намерения в те дни продемонстрировала и Польша. Официальным ультиматумом она потребовала от Литвы признания законности оккупации ею Виленской области. А еще раньше мировая печать вдруг стала муссировать слухи об имевшемся якобы тайном сговоре Берлина и Варшавы и их намерениях разделить между собою территорию независимой Литвы. Германия должна была вернуть себе Мемельскую (Клайпедскую) область, а Польша — все остальные земли. 19 марта президент Литвы Антанас Сметона безоговорочно принял ультиматум и отказался от прав Литвы на Виленскую область в пользу Польши.

В столь напряженной, взрывоопасной обстановке нарком иностранных дел СССР М.М. Литвинов срочно созвал 17 марта пресс-конференцию. В выступлении он отметил, в частности: «Если случаи агрессии раньше имели место на более или менее отдаленных от Европы материках или на окраине Европы… то на этот раз насилие совершено в центре Европы, создав несомненную опасность не только для отныне граничивших с агрессором 11 стран, но и для всех европейских государств, и не только европейских… В первую очередь возникает угроза Чехословакии… В сознании Советским правительством его доли ответственности, в сознании им также обстоятельств, вытекающих для него из устава Лиги Наций, из пакта Бриана-Келлога и из договоров о взаимной помощи, заключенных им с Францией и Чехословакией, я могу от его имени заявить, что оно со своей стороны по-прежнему готово участвовать в коллективных действиях, которые были бы решены совместно с ним и которые имели бы целью приостановить дальнейшее развитие агрессии и устранение усилившейся опасности новой мировой бойни. Оно согласно приступить немедленно к обсуждению с другими державами в Лиге Наций или вне ее практических мер, диктуемых обстоятельствами»[5].