Штрафбат. Закарпатский гамбит - Юрий Гайдук

«Господи, неужто именно здесь ихняя явка? – жаром отдалось в голове. – И если здесь…»

Тукалин даже не успел до конца сформулировать свою догадку, как вдруг приоткрылась дверь подсобки и в полутемной щели сначала обозначилась женская фигура, рядом с которой просматривался какой-то мужик. Переступив порожек, официантка кивнула ему на угловой столик, за которым сидел радист, и тут же шмыгнула за дверь, которая вела в святая святых чайной.

Облокотившись на буфетную стойку, Тукалин попросил буфетчика налить ему кружку пива и, уже стоя вполоборота к гудящему растревоженным ульем залу, смог наблюдать за угловым столиком, к которому неторопливой походкой уставшего человека шел вызванный из подсобного помещения невзрачный мужичок.

На первый прикид ему было лет сорок пять, не меньше, и по тому, с каким усердием он вытирал о замызганные порты руки, можно было догадаться, что в этой подсобке он не чаи распивает, а перебирает закупленные у селян овощи, и… судя по его суетливости, это не резидент.

Но в таком случае кто? Связник? Тоже неплохо, хотя работенки прибавлялось.

Мужичка, видимо, неплохо знали в этом заведении, и он, то и дело здороваясь с сидящими за столиками завсегдатаями, подошел к угловому столику, за которым сидел Драга. Еще раз обшарпав о штаны ладони и, видимо, окончательно убедившись, что они вполне пригодны для того, чтобы поручкаться с радистом, он подал ему руку, и когда Драга показал ему на свободный стул, кивнул благодарно.

Потягивая пенистое пиво, Тукалин наблюдал за встречей, анализируя в то же время поведение этого невзрачного, в грязных портах и такой же рубашке мукачевского мужичка, которому была доверена весенняя переборка заложенных с осени овощей. Обычно подобным делом занимаются женщины, и можно было только предполагать, что его воткнули в эту чайную как связника, на которого можно было выйти с раннего утра до позднего вечера.

Видимо привыкший к палочной дисциплине в тех войсках, где он служил до того, как осел в Мукачеве, а возможно, что и в разведшколе, он знал свое место в иерархической цепочке, не «тянул на себя одеяло», как это случается со многими связниками из молодых да ранних, и Тукалин уже не сомневался в том, кто есть кто.

Связник! А это значило, что он сегодня же должен будет выйти на резидента или заложить необходимую для него информацию с радиограммой в «почтовый ящик».

За угловым столиком между тем уже договорились о чем-то, и Драга, предварительно прощупав зал глазами, сунул правую руку в карман и тут же, прощаясь, подал ее связнику.

«Почта!» – зафиксировал Тукалин и, наскоро допив пиво, неторопливым шагом уставшего до чертиков человека направился к выходу.

Новиков дожидался его в скверике напротив, и Тукалин, вкратце пересказав ему суть увиденного, приказал следовать за связником, как только тот появится в дверях, а сам вернулся к чайной, чтобы обойти ее по внешнему периметру. Надо было срочно перепроверить, нет ли в ней запасного выхода, которым в данном случае мог воспользоваться связник.

На всякий пожарный случай. Как не устают твердить в разведшколах, береженого Бог бережет.

Да, была еще одна дверь, которая, видимо, вела сразу же в подсобное помещение, и Тукалин, подав условный знак Новикову, отошел на безопасное расстояние, чтобы не засветиться ненароком.

Ждать пришлось недолго. Не прошло и десяти минут, как скрипнула дверь подсобки и в проеме нарисовался связник. Уже переодетый во всё чистое и как бы даже ставший выше ростом. Оглядевшись по сторонам, он аккуратно прикрыл за собой заскрипевшую массивную дверь и, еще раз осмотревшись, направился спорым шагом в сторону центральной части города. Показав Новикову на удаляющегося связника, на голове которого красовалась гуцульская шапка, и убедившись, что лейтенант «взял след», Тукалин переместился в скверик.

Не исключалась возможность и того, что радист попытается встретиться еще с кем-нибудь или же будет дожидаться возвращения связника.

Улица в этот час была малолюдна, и Новиков, пропустив связника на двадцать метров вперед, постарался вписаться в неторопливый ее настрой. Из огороженных невысоким штакетником палисадников свисали уже оживающие после зимней спячки ветви размашистых вишен, слив, яблонь, груш, столь же размашистых абрикосовых деревьев и грецкого ореха. Однако явно психующий связник то прижимался к заборам, переходя со спорого шага на шаг фланирующего бездельника, то, внезапно оглянувшись, из-за чего Новикову приходилось чуть ли не приседать на корточки или уходить под ветвистые кроны тех же яблонь, вишен и груш, и, прощупав глазами чуть ли не каждого человечка позади себя, делал «скок» на проезжую часть, мощенную где брусчаткой, а кое-где и просто булыжником, и тут же прибавлял скорости, переходя на легкую рысцу.

«Идиот! Шизофренник чокнутый! – беззвучно шевеля губами, поносил его лейтенант, поимевший на краткосрочных курсах «Смерша» едва ли не самые начальные азы наружной слежки. – И кто же тебя, козла такого, связником поставил?! Психопат какой-то, а не человек. Урод в жопе ноги».

Не понимая внутреннего состояния этого «психопата и шизофреника», который, по всей раскладке, должен вести себя совершенно спокойно в данной обстановке, он и сам начинал порой психовать, то срываясь на неподобающую его комплекции рысь, то переходя на «шаг с ленцой», из-за чего мог привлечь ненужное ему внимание мукачевских мужиков и баб, направлявшихся в сторону центра. Однако, кажется, на него никто не обращал особого внимания, и Новиков, словно привязанный, двигался за связником, то отпуская его на расстояние видимости гуцульской шапки, то выдвигаясь поближе, когда можно было раствориться в толпе.

И еще Бога молил, чтобы эта игра в прятки с «козлом-психопатом» закончилась как можно быстрее.

До конца улицы оставалось не более сотни метров, как вдруг связник резко свернул в какой-то проулок, почти зажатый заборами, и Новикову, чтобы только не потерять его из виду, только и оставалось, что на рысях броситься за ним. Когда он свернул в проулок, связник был метрах в тридцати от него. Почти вжимаясь в тень заборов и штакетников с нависшими над ними ветвями, Новиков облегченно вздохнул, внутренне расслабляясь, и двинулся за ним. Казалось бы, всё в порядке, как вдруг…

Лейтенант Новиков и сам себе потом не смог объяснить толком, что же произошло в те считаные секунды, когда до улицы, которая выходила на центральную площадь города, оставалось не более пятидесяти метров.

Этот неврастеник, которому, по твердому убеждению лейтенанта, место было в психиатрической больнице, но никак не в боевой националистической группе, тем более связного, который держит связь с радистом, неожиданно обернулся, на какую-то секунду застыл, словно превратившись в каменное изваяние. Было видно, как в нервной гримасе дернулось его лицо и он, вопреки всем наставлениям более опытных и более спокойных учителей, схватив в руку свою гуцульскую шапку, бросился бегом к спасительной, как ему казалось, улице.

Новикову ничего не оставалось, как броситься за ним в надежде заломить связника, чтобы уже на скоротечном допросе с пристрастием выбить из него необходимые показания. Он уже почти догонял его, как вдруг этот ненормальный пулей вылетел на проезжую часть улицы и…

Зубовным скрежетом зазвучали тормоза полуторки, раздался дикий женский крик, затем крики и вопли моментально собравшейся толпы. У Новикова вдруг помутилось в глазах и словно сотни раскаленных иголок впились в височные доли.

Еще не до конца осознав, что же случилось на самом деле, но уже понимая, что произошло нечто страшное и непоправимое, Новиков заставил себя выйти из стопорного состояния и бросился к месту происшествия.

Не надо было иметь семи пядей во лбу, чтобы нарисовать мысленно картинку происшедшего.

Выскочивший из-за высоченного забора связник врезался в передок полуторки и, соскользнув с радиатора, ногами вперед вошел под днище машины. Всё это произошло в единое мгновение, так что водитель даже не успел затормозить, и…

Обезображенный труп лежал на середине дороги, и вокруг него расползалось огромное кровяное пятно, тут же всасываемое пылью. Окрашенная в зеленый цвет битая-перебитая полуторка, видимо прошедшая все дороги войны, замерла чуть впереди, а ее водитель, уже довольно пожилой старший сержант, с усами, как у товарища Буденного, сидел на металлической подножке, зажав седую, как лунь, голову ладонями.

Что в этом наезде не было его личной вины, было ясно любому здравомыслящему человеку, и какая-то хохлушка жалела его чисто по-бабьи, пытаясь надеть на сержанта упавшую на дорогу пилотку.

Пробившись сквозь собравшуюся толпу охающих и ахающих людей, Новиков всмотрелся в лицо связника, которого он только что вел, с надеждой выйти на более крупную птицу, и на вот тебе: как говорится, мертвее не бывает.