Заколдованный остров - Алексей Корепанов

Влад, стиснув зубы, непонимающе смотрел на него, все еще находясь в плену у своих мыслей.

– Сегодняшняя газета, – чуть поморщившись, повторил паренек, предполагая, видимо, что горожанин сверх меры накачался пивом.

Или не только пивом.

Влад обвел взглядом столики. Бородачи уже удалились, но на открытой площадке кафе появились новые посетители – мужчины просыпались и шли встречать очередной день. Сообразив, наконец, что от него хотят, Влад кивнул и паренек тут же выложил газету на столик и поспешил обслуживать других.

«Ежедневная», – прочитал Влад отпечатанное витиеватыми черными буквами название, мрачно распростершееся над колонками сообщений.

Шрифт сообщений был мелким, слова казались грязными следами каких-то неприятных насекомых, вдоволь набегавшихся по сероватой бумаге. Навалившись грудью на столик, он неторопливо и равнодушно начал скользить взглядом по строчкам, не особенно вникая в смысл того, что читал: он знал, что нет и не может быть там ничего интересного.

Так оно и оказалось. Магистрат сообщал о начале работ по вскрытию мостовой и замене водопроводных и канализационных труб в одиннадцатом квартале. Влада это совершенно не касалось, потому что одиннадцатый квартал, насколько он помнил, находился на другом конце Города, далеко от его дома.

Праздношатающимся горожанам рекомендовалось не совать свой нос на поля и не мешать уборке урожая. Городским стражам давались соответствующие полномочия по пресечению желания праздношатающихся горожан поваляться в созревших хлебах. К Владу это тоже не относилось, так как, насколько ему помнилось, он никогда не испытывал потребности топтать злаки – ни во время уборки урожая, ни до и ни после.

Ткацкая фабрика извещала об изменении номера телефона своего отдела трудоустройства. И опять же Владу не было до этого никакого дела, поскольку он не собирался трудоустраиваться на ткацкую фабрику. У него даже не было уверенности, что он слышал когда-либо о такой фабрике. Он вообще не собирался никуда трудоустраиваться. Он был из прослойки «высших».

«Высших! – Влад невесело усмехнулся. – Особенно для этой сволочи Скорпиона…»

Какой-то ювелир из двадцать шестого квартала (это, кажется, по дороге к пастбищу) оповещал весь Город об имеющейся у него уникальной коллекции наручных браслетов и предлагал обменять ее частями или целиком на пряжки ремней – по согласию сторон. Это было уже кое-что. Влад не намеревался затевать никакого обмена, но был бы не прочь взглянуть на вещицы ювелира. Он перечитал сообщение и решил, что сходит сегодня к владельцу коллекции.

Только не сейчас, а попозже. Скорее всего, после обеда. Правда, вполне возможно, что ювелир несколько преувеличивает уникальность своих сокровищ

– просто хочется ему привлечь внимание к собственной персоне… Что ж, даже если и так, вряд ли стоит на него за это обижаться. А посмотреть не мешает.

Среди прочих нисколько не задевающих его материалов «Ежедневной»

Влад все-таки выделил еще два. Это тоже были объявления. В одном говорилось о том, что кулачные бои в амфитеатре начнутся в половине восьмого. Другое приглашало всех ценителей искусства на концерт Грустной Певицы в кафе возле общественных бань.

Влад отложил газету и подумал, что хоть какое-то разнообразие после обеда ему все-таки обеспечено. Он смутно помнил, что уже слушал Грустную Певицу, и что вроде бы песни ее производили двойственное впечатление. Они одновременно и успокаивали душу, и старались растерзать ее. Ну, а кулачные бои – это кулачные бои.

Весьма способствуют послеобеденному пищеварению и заставляют хоть на время отвлечься от невнятных серых мыслей, от болезненного сосущего томления, не позволяющего жить спокойно и радоваться тому, что ты появился на свет, что ты живешь… Хотя от кулачных боев, которые он посетил вчера – или позавчера? или два дня назад? – остались у него какие-то расплывчатые и, самое главное, неприятные воспоминания. Что-то случилось с ним на тех боях, что-то отнюдь не поднимающее настроение – если только он не перепутал кулачные бои с чем-нибудь другим…

И все-таки это был шанс на развлечение, и не стоило упускать его. Правда, и бои, и концерт должны были состояться только после обеда, а

сейчас стрелки часов, водруженных на верхушку фонарного столба, показывали всего лишь начало второго. Впереди простиралась безнадежная пустыня времени, которую нужно было как-то преодолеть. Он, конечно же, сразу подумал о Дилии, но для визита было еще слишком рано и, скорее всего, дом Дилии встретил бы гостя запертой калиткой.

Влад, ссутулившись, сидел за столиком, и его обволакивал вязкий шелест голосов, доносящийся со всех сторон. И не было у пьющих пиво горожан других тем для обсуждения, кроме Воды и Белого Призрака. Эти слова повторялись все чаще и чаще, в их зловещей тени терялись все другие слова, и Владу хотелось заткнуть уши, чтобы не слышать этого ненавистного, заполняющего все вокруг шелеста.

«Когда же они, наконец, замолчат?» – с тоской подумал он и прижал ладони к ушам. Но голоса, словно просачиваясь между плотно сомкнутых пальцев, продолжали звучать у него в голове, и он почувствовал, что еще немного – и весь его съеденный дома завтрак, и все выпитое здесь пиво извергнутся назад, обжигая горло потоком горечи…

Борясь с тошнотой, делая судорожные глотательные движения, он встал, чуть не опрокинув кресло, и на подкашивающихся ногах побрел прочь от кафе в сторону обрыва, и теплые плиты тротуара, казалось, шатались под его босыми подошвами.

Вновь дунул в лицо легкий ветерок и Владу стало немного лучше.

Перестала скапливаться во рту липкая слюна, прекратились позывы к рвоте и он, наконец, отдышался и вытер слезящиеся глаза.

«Мясо, что ли, было несвежее или пиво дрянное? – подумал он, отплевываясь над сточной решеткой. – Тухлятиной накормили милые слуги?»

Он знал, что дело тут не в мясе и не в пиве.

Не глядя по сторонам, не поднимая глаз на прохожих, Влад добрел до поворота и, окончательно придя в себя, оторвал, наконец, взгляд от камней мостовой. Улица шла немного под уклон, превращаясь впереди, через три дома, в обширную, тоже вымощенную камнями, площадку, окаймленную оградой, широкой дугой уходящей налево и направо. За оградой серела неподвижная поверхность Воды.

Эта ровная, без единой морщинки поверхность простиралась, как бескрайнее полотно, притягивая к себе своего двойника – такое же неподвижное небо, и в конце концов сливаясь с ним на подернутом неясной дымкой горизонте. Вода казалась гигантским зеркалом, отражающим небо. Небо казалось таким же зеркалом, отражающим Воду…

Влад дошел до ограды и опустился на каменную скамью. Такие скамьи через равные промежутки стояли вдоль всей набережной, опоясывающей Остров. Он не помнил, видел ли когда-нибудь, чтобы хоть кто-то сидел на этих скамьях. Здесь, в этой части Острова, Вода вдавалась в берег – Владу была хорошо видна часть набережной с все такими же глухими стенами домов и дворов. В глаза бросалось только одно отличие: к застывшей Воде не выходили ни одни ворота, ни одна калитка; дома горожан словно повернулись спиной к этому отражению неба, и в их серых оштукатуренных кирпичных стенах чувствовались напряженность и постоянное ожидание. Ожидание самого худшего. И Город, и поля, и пастбища были со всех сторон окружены Водой.