Четыре подковы белого мерина - Наталья Труш

Отсюда им открылся красивый вид на стену Старого города: белая широкая каменная лента ползла по холму в обе стороны, отделяя современность от библейской истории.

Автобус вскоре оставили и дальше отправились пешком. Под тем же палящим солнцем Земли обетованной, только без креста на спине, лабиринтом, уводящим за стену, узкими кварталами, населенными армянами, арабами и еще бог знает кем. Шустро сновали под ногами черноглазые ребятишки, готовые в мгновение ока утащить кошелек или фотоаппарат у зеваки-туриста.

Леонид уверенно вел их лабиринтами, и Лада удивлялась тому, как он помнит дорогу?! Впрочем, иностранцу, путешествующему по центру Санкт-Петербурга, тоже все показалось бы чрезвычайно запутанным. Заведи туристов, не знакомых с городом, на Дворцовую площадь с Невского, а потом выведи их на Миллионную, да заверни на Мойку, да прогуляй по переулкам… Тоже, наверное, покажется город сплошным запутанным лабиринтом. Так что удивляться сильно не приходится.

Так и все же не очень так. Все-таки европейский Петербург с его трехсотлетней историей и кварталы старого Иерусалима на подступах к храму Гроба Господня – это разное. Совсем разное. Вот и древняя римская улица Кард о, тянущаяся вдоль Еврейского квартала, только на глубине нескольких метров, подтверждение того, что «тот самый» город – город Христа, – он все же не на поверхности, а намного глубже, под культурным слоем, который археологи сняли лишь в одном месте.

Тут ли проходил тот страшный путь на Голгофу, где сейчас шли туристы, бог весть. Экскурсовод Леонид Нельман, улыбаясь своей снисходительной еврейской улыбкой знатока, развел руками:

– Все приблизительно, друзья мои!

Лада, поспешая за экскурсоводом, чтобы не пропустить ни единого слова, потеряла из виду своего нового знакомого. Потом поняла почему:

Леонид Нельман поставил Гронского замыкающим группы, вручив ему разноцветный зонт, чтобы опознавательный знак было видно всем, вот Павел и полз далеко позади, подгоняя всех отстающих.

Особенно его раздражали две до ужаса любопытные тетки, которые проявляли интерес не к истории и городу Христа, а к барахлу, которым были завалены мусульманские лавки. Они тормозили поминутно, рассматривая сувениры и прицениваясь к фруктам и серебряным изделиям.

На очередной остановке Гронский догнал экскурсовода и взмолился:

– Леонид, вторая смена! Предлагаю пастухом в хвосте поставить мужа одной из дам, которая не идет, а ползет! Умоляю! Я все-таки хотел бы ваш рассказ слушать, а не прайсами интересоваться!

Леонид рассмеялся:

– Отлично! Хорошее решение – привлечь к общественным работам мужа этой нерасторопной дамы!

На всякий случай Нельман продиктовал всем номер своего мобильного телефона и научил, как нужно действовать, если все-таки, отстав от группы, турист потеряется:

– Не пробуйте сами догнать и найти – не получится! Лучше всего в таком случае подойти к первому попавшемуся полицейскому, показать ему мой номер телефона и произнести магические слова – «гид Леонид». Полицейский сам сделает мне звонок, разберется, где мы находимся, и найдет способ доставить вас до группы.

Гронский передал зонтик новому дежурному, мужик распахнул его над головой и скомандовал своей неторопливой супруге:

– Валя, держи шаг строевой, а то я тебе буду на пятки наступать! И еще – всех касается, – зычно гаркнул мужик, – шаг влево, шаг вправо считаю побегом, за который расстрел на месте! Причем два раза!

Он смешно сделал ударение на втором слоге.

Леонид Нельман довольно хихикнул:

– Ну, теперь я за группу спокоен!

Гронский пробился к Ладе и сообщил ей радостно:

– Я уволен из знаменосцев! Как заваливший это серьезное дело.

Лада улыбнулась. Ей было приятно, что Павел Гронский догнал ее и что у него хорошее чувство юмора. Раньше ей казалось, что адвокаты люди очень серьезные, неулыбчивые, шуток не понимающие. Какие шутки в их деле?!

– Справедливость восторжествовала, – в тон ему ответила Лада. – Пусть заблудших овец пасет тот, кто это заслужил.

Путь тот к Храму Лада плохо запомнила. Да, собственно, и запоминать было нечего: кварталы налево и направо, узенькие улочки, лавка на лавке, зазывалы и шныряющие под ногами дети.

И дома, смотрящие подслеповатыми окнами в глаза друг другу, криво уходящие вверх, где между крышами нависали голубоватые лоскутки израильского неба, под которым трепетали на веревках стаи постельного белья.

С тех пор, как в субботу на Пасху в России начали показывать по телевизору схождение благодатного огня в Иерусалиме, Лада каждый год смотрела это чудо. Собственно, и поездкой этой «заболела» после такого вот первого просмотра. Прониклась. И умирала от желания хотя бы просто пройти по этому городу, прикоснуться к его камням, подняться на Голгофу и запалить пучок тоненьких свечей от необыкновенного огня. Ей всегда казалось, что именно тут будет услышана ее материнская молитва о сыне.

Глава 1

Димка был ее нечаянной радостью. С его отцом Сережей Долининым Лада училась в одном классе. Когда заканчивали десятый, их такая любовная карусель закружила, что Лада не успела охнуть, как оказалась в весьма интересном положении.

Сережа новость о том, что станет папой, воспринял спокойно: папой так папой, идем в ЗАГС. Свадьбу устроили скромную – маленькое застолье только для своих после совсем не торжественной регистрации.

Вопрос с жильем разрешился просто: Сережа взял сумку со своими вещами и переселился к Ладе, которая сразу после свадьбы осталась одна в трехкомнатной квартире.

Вообще-то до этого в квартире все комнаты были заняты. В одной жили Лада с мамой, в другой – брат Лады, в третьей – тетка Лады, мамина старшая сестра.

Старший брат Лады – Тимофей, Тимка – после службы в армии остался на севере служить сверхсрочно. Мамина сестра – тетя Лиза – уехала на другой конец города – нянчить свою внучку Юльку.

Мама Лады – Изольда Алексеевна – даже рада была резкому повороту в жизни дочери. Она уже три года фактически жила на два дома: у нее была любовь – Анатолий Семенович Комар.

Свою смешную фамилию дядя Толя произносил с ударением на первом слоге – Комар, но все остальные «ударяли» там, где надо, и огромный, как телефонная будка, Анатолий Семенович вынужден был носить свою маленькую смешную фамилию, которая просто комично была приставлена к такому большому мужчине. И ладно бы был он каким-нибудь малозаметным человеком, тогда бы никто и внимания не обращал на его фамилию, кроме кассира, который деньги выдает. Но Анатолий Семенович был директором большого завода железобетонных изделий. И все, от главного инженера до уборщицы бабы Маши, с юмором говорили про него: «Комар летит!»

Мужиком он был добрым. В отличие от своих «родственников» никого не жалил, не зудел. Фамилией своей гордился и менять ее не собирался, потому что славный род украинских Комаров представлял, и в корнях у него были известные в старину купцы и промышленники.

Изольда Алексеевна, которая после смерти мужа приняла ухаживания Анатолия Семеновича, фамилии его стеснялась, а когда он сделал ей предложение руки и сердца, она его приняла, но сказала, что фамилию менять не будет, останется при фамилии первого мужа.

– Да оставайся! – согласился жених. – Я-то все равно тебя Комарихой звать буду.

И звал. И еще постоянно он звал Изольду Алексеевну к себе на Васильевский остров, в двухкомнатную квартиру в старинном доме с мансардой и выходом на крышу – в солярий, где летом можно было загорать под фикусом. Он звал, а она упиралась – Ладу не хотела одну оставлять. Так и жила на два дома, летая из одного конца города в другой, оправдывая фамилию мужа, которую он так ловко переделал под женский род – Комариха.

Словом, несмотря на некоторый шок от дочкиного выверта со срочной свадьбой, Изольда Алексеевна была даже рада, что так все разрешилось. «Вот теперь у молодых семья, так пусть и кувыркаются сами!» – думала она, собирая свои вещи.

Сияющий дядя Толя Комар таскал в машину чемоданы и сумки и подмигивал Ладе и Сережке:

– С внучком нянчиться будем! Слово даю! – и посмеивался в пушистые усы.

Как в воду глядел Анатолий Семенович: у Лады и Сергея родился мальчик, Димка. Правда, пока этого дождались, молодые едва не разбежались, поскольку в своей семейной жизни дошли до крайней точки кипения. Они ссорились по любому поводу и без повода, а поссорившись, собирали вещи и писали заявление на развод. И хоть примирение всякий раз было таким сладким, в сердце у Лады оставалась зарубка. Но с каждой новой ссорой ранка на зарубке открывалась и саднила невыносимо: Лада вспоминала все свои обиды на Сережу и оплакивала судьбу. Маме она не жаловалась, предпочитая делиться с близкими людьми только хорошим, а плохое носить в себе. И это плохое никуда не уходило, не выплескивалось в разговорах, а оседало в душе мутным осадком. И по всему выходило, что хорошего в семейной жизни было куда меньше, чем плохого. И Лада понять не могла – почему?!! Ведь еще вчера все было так хорошо!