Секреты поведения людей - Павел Таранов

Но в сообществе мы сталкиваемся, живя, еще и с нормативной кодексовой моралью. Вот ее-то амфиболичность будет пострашнее. И не дай Бог испытать на себе или попытаться кому-то противостоять, если такое идет «рукотворно» от нас, когда обе морали — случись так переплетутся воедино.

— Амбивалентная нравственность не просто «раздваивает» человека, но она убивает в нем основу всей последующей «человечности» подобно тому, как разорванная купюра дает лишь видимость двух бумажек, а на деле уничтожается ее возможность быть покупательным средством.

Послушаем на этот счет неравнодушного англичанина Герберта Спенсера (1820–1903):

"Альтруистические чувства возможны не иначе как на основании симпатии. Под симпатией следует разуметь способности воспроизводить в своем уме чужую душевную жизнь, чужие удовольствия и страдания, наблюдая внешние телесные проявления их и вспоминая свои аналогичные переживания. Развитие симпатических чувств задерживается, пока человеческие общества находятся во вражде друг с другом, не перешли еще к чисто промышленной организации, но сохраняют военный строй или переходный военно-промышленный строй. В таких обществах одновременно действуют два противоположных друг другу кодекса морали: один в отношении своих сограждан, другой в отношении к враждебному государству: "Ненавидь и губи своих собратьев-людей, раздается повеление в эту минуту; люби своих собратьев-людей и оказывай им всякую помощь, слышится новое повеление в следующую минуту. Пускай в ход все средства для обмана, говорит один кодекс; будь правдив и верен в слове и в деле, говорит другой кодекс" и т. д.".

Расскажите человеку о том, как что-то есть или якобы бывает, будьте при этом назидательно подробны, исчерпывающе компетентными… можете быть спокойны: стерпеть любой уверенности или устает, или сотрется до слома.

Уж не знаю, какие такие цели преследовала известная американка, психотерапевт Джанетт Рейнуотер, но когда она в своей книге "Это в ваших силах" (1989) говорит о любви с позиции знающего эту беду человека, то результат получается совсем не в пользу "заболевших любовью". Вряд ли ее читателям доведется теперь схватить за хвост птицу счастья. Судите сами:

"К сожалению, большинство людей, которых я встречала, спрашивали меня не о том, как научиться любить, а о том, как сделать, чтобы любили их. Но, дорогие мои читатели, у меня нет волшебного ответа на этот вопрос. Я не знаю никаких чудесных средств, которые заставили бы кого-то полюбить вас. И если вы считаете, что сможете найти такие средства, будьте осторожны. Результатом может быть не настоящая любовь, а преходящее влечение, желание обладать вашей красотой, вашим вниманием, вашим умением готовить, вашей сексуальностью, вашими способностями и вашим умом. И когда вы перестанете соответствовать его требованиям или ее ожиданиям, то с горечью обнаружите, что любимы не по-настоящему.

Любовь — цветок свободы. Если вы попытаетесь захватить или удержать ее, она погибнет, как цветок, срезанный и поставленный в вазу, или как бабочка, пойманная и приколотая булавкой.

Любовь нельзя схватить, если за ней гнаться.

Любовь расцветает, только когда отсутствуют требования.

Любовь исчезает, когда начинают сравнивать.

Любовь нельзя удержать или сохранить, как деньги, которые вы для обеспечения своего будущего держите на счету в банке.

Никакая страховая компания не даст вам гарантию сохранения любви.

Любовь — это совсем не то, что вы думаете".

Два века назад в Англии вышло сочинение Эдмунда Берка "Размышление о французской революции". Книга сразу же стала манифестом европейского консерватизма.

В ней отстаивался тезис, что никто-де не имеет права, даже из самых благих намерений, рушить государственные институты, созданные предыдущими поколениями. Никто и ни под каким предлогом! Усовершенствовать — ради Бога, но ни в коем случае не ломать, не крушить, ибо рухнувшие балки придавят не только совершивших сие непотребство (то бишь революцию), но и массу невинноголюда.

Да, радикализм привлекателен, энергичен, заводящ. Он не бывает стар, ему присуще горение. Но человек, люди, общество. Бойтесь безоглядного натиска радикалов. Их …???.… Но разве далеко от огня до пожара? А, это значит, что быть пепелищу. Их призывы блестящи. Однако разве не блестит лед, на скользкой дороге которого нам суждено потерять равновесие? И упасть. И разбиться.

Мне нравится пафос одной из публикаций в газете «Труд». Ее автор — Руслан Киреев. Называется она "Исповедь консерватора". Это хорошее пояснение к закону "антирадикализма".

"Я убежден: нормальный человек в душе всегда консерватор. Он тянется к семье, к городишку, к горячим пирогам с капустой и, с любопытством присматриваясь к новому, прикидывая, нельзя ли чего позаимствовать (а почему и нет?), боится как огня крутых перемен. Но это нормальный человек, а таких у нас становится все меньше и меньше. Не мудрено! Трудно сохранить незамутненность духа, когда тебя тащат то на референдумы, то на митинги, то на ночную столичную площадь, запугивая страшными последствиями, если не придем, и суля лучезарное будущее, коли явимся.

И мы верим. Мы все живем под знаком ожидания перемен, наивно полагая, что это будут обязательно перемены к лучшему. С самоубийственной легкостью готовы радикально изменить свой образ жизни на прямо противоположный.

Но радикальные перемены не бывают к лучшему. Все радикальные перемены — только к худшему, последние несколько лет еще раз доказали это. А нам, дуракам, все мало.

Наши нынешние реформы любят сравнивать с операцией, причем с операцией без наркоза что, полагают, придает ей особый шик и размах. Но ведь даже самый смелый хирург, если только это действительно хирург, а не мясник, не станет без оглядки кромсать больного. Постарается сохранить все, что можно сохранить. А уж законы анатомии для него, само собой, священны. Любые же законы подлинные, рассчитанные на долголетие законы, а не впопыхах принятые решения — в основе своей консервативны. Они охраняют, они сохраняют; собственно, слово «консерватизм» происходит от латинского conserve, что означает: охраняю, сохраняю.

Консерватор, будьте уверены, никогда не возьмет в руки автомат, чтобы под дулом заставить соотечественника изменить образ мыслей. Консерватор никогда не станет покушаться на добро, нажитое праведным трудом, дабы раздать это самое добро тем, кто, зажмурив глаза, бежит от всякого труда. Консерватор никогда не пойдет свергать законно избранную власть, но никогда не станет и лебезить перед властью. Консерватор… Но стоп! Моя исповедь переходит, кажется, в проповедь, а это уже другой жанр. Хотя проповедь консерватизма, реабилитация самого этого слова, стирание с него комьев грязи, коей его остервенело забрасывают, — самое, быть может, насущное сейчас".

Сейчас и всегда! Добавим мы.

Речь идет об основном требовании к людям в рамках их главного дела. Требования, выражающем человеческую натуру. Требовании без исключений, для всех равноодинаковом при любых обстоятельствах. Требовании, решительно и без оглядки рвущем хилую паутину заграждений приторного "гуманизма".

В качестве комментария к этому закону зададимся злободневным и все еще малораскрытым таким вопросом: что же именно недооценивали классики марксизма в современном им капиталистическом обществе, каким именно ресурсам, рычагам, источникам его саморазвития не придавали должного значения?

Из возможных ответов отдадим предпочтение мнению Юрия Буртина. Вот что он пишет (причем обратите внимание на отчеркнутое нами место в его рассуждениях):

"На первый взгляд это весьма мудреный вопрос, допускающий очень разные и лишь предположительные ответы.

Однако сдвоенный опыт семидесятилетнего параллельного существования социализма и капитализма позволяет отвечать на него столь же уверенно, сколь и однозначно. Достаточно самой элементарной логической операции: нужно просто-напросто выяснить, какие рычаги прогресса, в соответствии с представлениями Маркса и Ленина устраняемые, отключаемые социалистическим обществом, продолжают успешно действовать в условиях современного капитализма, затем, сравнив результаты развития обеих систем, посмотреть, какая из них оказалась в выигрыше, а какая внакладе, — вот вам ответ. Данный не кем-нибудь — самой историей.

Сегодня уже можно считать едва ли не общепризнанным, что таких главных рычагов, к крайней своей невыгоде утраченных "реальным социализмом", — два. Первый из них — механизм конкуренции, вытекающий из рыночных отношений.

Коммунизм и рынок — это для Маркса и Энгельса абсолютно взаимоисключающие понятия. Товарному производству они не оставляют места уже на "первой фазе коммунистического общества".