Поезд на Ленинград - Юлия Ли

class="p1">Из-за спинки одной скамьи на его голос выглянула закутанная в полушубок девушка с мужским тряпичным картузом на голове, натянутым по самые глаза. Она сидела, вся утопая в тюках, узелках, картонках и чемоданах, – вещи не поместились на верхних полках и потому были сложены на скамейке перед ней, в ее ногах и даже отчасти занимали проход.

Феликс остановился рядом с ней, выбрав себе место на скамье справа – это был аккурат центр вагона, и здесь совершенно ниоткуда не дуло.

– Кузов вагона длиной четырнадцать метров с базой в восемь целых две десятые метра имеет в каждой боковой стене восемь окон, – обратился он к девушке, переложил в одну руку и газеты, и кубок с чемоданом, а другую вытянул вперед, раскрытой ладонью повел сначала в одну сторону от продольного прохода, где размещались деревянные скамьи, рассчитанные на трех пассажиров, а потом и по другую – где сидели по двое и где собирался устроиться он сам. Девушка любопытствующе позыркивала из-под потрепанного козырька на странного вида чудака, держащего такой большой букет газет, что казался почтальоном, потерявшим сумку и вынужденным таскать свою бумажную ношу прямо в руках.

– Раз, два, три… все восемь. Восемь окон! – посчитал Феликс.

– Эй, ти чэго пристал? – на месте у окошка, за девушкой, оказывается, сидел парень, которого шахматист не заметил. Одетый в старомодное, хорошо сохранившееся, с широким хлястиком английское пальто нараспашку, он сдвинул со лба на затылок барашковую шапку и глянул на Феликса, яростно сверкнув светлыми, близко посаженными глазами.

– Я просто очень люблю поезда. И впервые в новом вагоне, – извиняюще ответил Феликс, снимая с себя шапку-ушанку и разматывая шарф. Ворох газет он уложил на скамейки, заняв все четыре сиденья целиком – свое, соседнее и два напротив, а чемодан и жестяной кубок поставил на пол между ботинок. На макушке кубка красовался кустарно расписанный красками советский герб с серпом и молотом, а под ним вилась лента надписи: «Пролетарское спортивное общество “Динамо”» и еще ниже: «Шахматно-шашечная секция. 1-е место».

Феликс огляделся, переместил взгляд в конец вагона и стал, водя пальцем по воздуху, пересчитывать скамьи. Пересчитал, с довольством отметив, что всего в вагоне ровно семьдесят два места для сидения – как оно и положено, а высота кузова, похоже, действительно имеет два целых семьдесят пять сотых метра. Чтобы проверить и это, он попробовал достать пальцами деревянный потолок. Сам он был достаточно высок – метр восемьдесят ростом плюс вытянутая рука от головы до кончиков пальцев – шестьдесят сантиметров, не хватило до потолка на глаз сантиметров тридцать. И Феликс опять посмотрел вдаль вагона, теперь проверяя, на месте ли уборная – в одном конце сбоку от двери, ведущей в тамбур, размещался маленький клозет. Кроме него из удобств в вагоне имелось отделение с котлом водяного отопления справа от двери в тамбур, поэтому в вагоне было довольно тепло – можно и расстегнуть шинель.

– Между прочим, а вы знали, что хребтовая, боковые, буферные и средние поперечные балки рамы изготовляют из швеллера № 26, а четыре промежуточные – из швеллера № 18? Вагон имеет двойное рессорное подвешивание, состоящее из листовых рессор и цилиндрических пружин, что обеспечивает большую плавность хода. Объем вагона ни много ни мало двадцать одна с половиной тонна, – поднял он палец, обращаясь с высоты своего роста к парню в барашковой шапке.

– Ну и что? – огрызнулся тот.

– Даже несмотря на то, что мы поедем в последнем вагоне, сильно качать не будет.

– Вот приклэился! Иди своей дорогой, э.

– Нам с вами, между прочим, Новый год встречать. Зачем грубить? – обиделся чудак и стал неловко забрасывать чемодан на полку. Получилось с пятого раза, трижды чемодан шлепнул его по макушке, прежде чем улегся как полагается.

Девушка, глядя на его попытки расположиться, наконец заливисто рассмеялась.

– Ой, да он же вылитый «Маленький Бродяга» Чарли Чаплина, только без усов, – хохотала она. Феликс обернулся через плечо, увидел красивый изгиб темных бровей, молочную полоску лба и два рядка ослепительно-белых зубок. – Даня, помнишь, мы ходили на «Малыша», а потом на «Парижанку»?

Феликс Белов повернулся к девушке, посмотрел в ответ с дурацкой улыбкой во все тридцать два зуба, не понимая, добрый это смех или над ним опять потешаются. Соскользнувший с полки чемодан громко шлепнулся на его голову.

– Да, это, наверное, потому вам я показался на него похожим, – сказал Феликс, вновь под хохот пары водружая поклажу на полку, – что мне ботинки велики и их приходится менять местами. Чарли Чаплин тоже по этой причине менял местами свои башмаки. Моего размера мужских ботинок не достать. Приходится выходить из положения.

Барашковая Шапка и его спутница, хохоча, одновременно посмотрели на ботинки Феликса и столь же дружно принялись хохотать еще громче. Смешавшись, Белов поднял свои газеты со скамьи, чтобы освободить для себя место, заметался из стороны в сторону, не зная, куда их пристроить, случайно пнул кубок, споткнулся, чуть не упал. Хотел было уложить газеты к чемодану наверх, но те посыпались на него дождем, пришлось ползать по проходу, собирать и складывать их на пустую скамью. Девушка, смеясь, нагнулась, подняла несколько листков и переложила их с пола на скамью.

– Да, нэ хватает толко пианино… – сказал Даня, утирая глаза от слез. – Веселая поездочка нас ждет.

– А как так случилось, что вы оказались в новогоднюю ночь в поезде? – спросил Феликс. Так никуда и не пристроив газеты, он сел, часть их продолжая держать в руках, а остальные листы все еще лежали на полу под его ногами и на скамье напротив.

– Э, никак! Отстан. – И парень вдруг нахмурился, натянул на глаза шапку, скрестил на груди руки и отвернулся к окну. Он так и сидел, когда Феликс вошел, поэтому тот его не заметил.

– Даня, ну, – тронула его за плечо девушка, посерьезнев. – Чего ты опять злишься?

– А чего он чужим женам в вагоне экскурсию при живом муже устраиват, паяц, – вспылил Барашковая Шапка. Говорил он с кавказским акцентом, наверное, грузин – характерное западание букв «ы» и мягкого знака. А с виду не скажешь. Волосы, как у Феликса, чуть темнее русого, глаза тоже, как у Феликса, – васильковые, только черты лица выдавали в нем кавкасионский тип – тяжелые надбровные дуги и крупный нос с горбинкой. А вот жена его больше на грузинку походила – это стало видно, когда она чуть потянула свой картуз назад, открыв взору беломраморный лоб и прядку черных, блестящих, как отполированная агатовая диадема, волос. Но говорила без акцента совершенно.

– Белов, – Феликс сбросил газеты и протянул ему с улыбкой руку, – шахматист-любитель.

– Даниэл Сергеевич Месхишвили, – смягчившись, нехотя сказал тот и