Пробуждение - Анастасия Вербицкая

— А Гоголь? — послышался чей-то смелый голос.

— Сальность, — резко и властно прозвучал ответ.

— А Некрасов? — раздалось уже тише из того же угла.

— А Некрасов с Писаревым — камские разбойники, — невозмутимо объявила начальница.

Почему именно камские, а не муромские или другие какие-нибудь, ведала только она.

Немудрено, что Нелли не знала ни Байрона, ни Шелли, ни Диккенса, ни Щедрина. Ни горечи, ни сатиры, ни слёз!

Зятя своего Нелли сперва чуждалась, боясь его жёлчных речей и сурового взгляда, но скоро они сблизились, благодаря чтению.

— Что ты читаешь? — полюбопытствовал раз Литовцев, застав Нелли в саду за книгой.

Оказалось, что Лили знакомила сестру с литературой Маркевича, Авсеенко и К°.

— Брось это, — резко сказал Литовцев. — Пойдём ко мне… Я дам тебе хорошую книгу, которая заставит тебя думать…

Он выбрал ей «Семью Головлёвых».

Нелли казалось, что она спала сном без грёз и видений… И вот её разбудили грубо, насильственно… Она испуганно озирается кругом и видит безобразные лица, злые или искажённые страданием… А кругом — глухие стоны и затаённые проклятия… И ей опять хотелось заснуть.

«О Боже мой!.. Неужели это всё правда?..» — в ужасе спрашивала она себя.

— Что ты делаешь с сестрой, Поль? — накинулась Лили на мужа, влетая в его кабинет.

— А что я делаю? — невозмутимо отозвался Литовцев, не отрываясь от газеты.

— Она плачет над противным Щедриным… Зачем ты отравляешь ей душу? Придёт время, и своего горя будет много… Успеет наплакаться…

— Нет, отчего же… Это полезно даже — над чужой бедой поплакать, хотя б и в книгах, если не в жизни… Это её отрезвит, с облаков на землю спустит.

— Merci… Значит я, по-вашему, в облаках витаю?

— Ты? — Литовцев поглядел на жену. — Ну, ступай, пожалуйста… Я тут интересную статью читаю.

Газета полетела на пол.

— Вы с ума сошли с вашими интересными статьями!.. Отвечайте на вопрос!.. Откуда у вас явилась эта супружеская манера — не слушать жениных слов?

Литовцев закряхтел, и лицо его сморщилось в жалкую гримасу. Он потянулся, было, за газетой, но Лили предупредила его и, скомкав бумагу, швырнула её под кресло, в котором комфортабельно уселась.

«Начинается», — с видом жертвы решил Литовцев.

Действительно, началось…

В течение десяти минут Лили доказывала мужу, что он — животное, не умеющее ценить счастья, выпавшего на его долю… Что у неё — золотая головка, золотое сердце, талант… И, притом, она — не рохля, вроде Нелли, а живчик, огонь. Она его страстно любила когда-то, но теперь пришла к убеждению, что не стоит для него зарывать себя в глуши, быть верной, когда не ценят. Кончено! Они расстанутся… Если он будет удерживать её, она, всё равно, тайком сбежит в столицу. О, не беспокойтесь!.. Там она не пропадёт… Такие, как она, не пропадают. Пусть его остаётся со своей больницей и возлюбленными мужичками!

— Мм… — мычал Литовцев, захватив голову руками и раскачиваясь на диване всем корпусом как человек, страдающий зубной болью.

О!.. Она давно замечает, что он увлекается её сестрой… Ну и пусть!.. Оставайтесь вдвоём и ступайте в народ… Несомненно, он погубит эту милую девочку своими бреднями…

— Романистка!.. — презрительно процедил сквозь зубы Литовцев.

— Что-о? — завопила Лили и подскочила на своём кресле. — Бессердечный вы человек!.. Чудовище!.. Идиот!.. Нет… нет… Конец моему терпению!

Она нагнулась, выхватила газету из-под кресла и, скомкав её, кинула в лицо мужу.

Тот только инстинктивно сгорбился и вытянул перед собой руки.

Елизавета Николаевна передохнула только через две комнаты, остановилась и хлопнула вдруг себя пальчиками по лбу.

— А, ведь, идея недурна. Да, да… очень даже эффектна… Женатый человек влюбляется в свояченицу… Сколько драматических положений, сценических моментов!.. Положим, что тема избитая. Но, с другой стороны, где взять новые темы? «Ново только то, что забыто», — сказал кто-то… Кто? Ну, да всё равно! А ещё лучше — пьесу написать!

И она увлеклась…

Но Литовцев не унялся. К выходкам жены он привык, как привыкают к неизлечимой болезни, к глухоте, горбу и т. п.

— Не дать ли тебе ещё книгу в этом роде, Нелли? — спросил он её на другой же день.

— Дайте, Поль… Прочту…

Он принёс ей «Три письма из деревни», Г. Иванова. Нелли целую неделю бродила, словно потерянная. Потрясающий образ юноши, загубившего собственную жизнь, право на счастье, чтобы спасти заброшенных и уже испорченных детей и поставить их на настоящую дорогу — и всё это тихо, без фраз, без рисовки, — этот образ неотступно стоял перед Нелли и будил её уснувшую, было, старую, беспредметную тоску и зажигал слёзы в её глазах. Но теперь эта тоска уже имела причину. Как бледна, как бесцветна казалась рядом с этим подвигом её собственная жизнь и жизнь других!

Она невольно высказала эту мысль зятю, когда он спросил её о впечатлении.

«Славная, славная девушка, — часто и упорно думал Литовцев после этого разговора, внезапно сблизившего их. — Ах!.. Жаль, жаль»…

Чего жаль?.. Он сам себе не договаривал.

Он захотел, однако, идти дальше одного чтения.

— Поедем со мной в больницу, Нелли, — предложил он девушке раз при жене.

Лили вскипела.

— Вы помешались? Курсистка она, что ли, чтобы по больницам бегать? Мало вам того, что вы на себе всякую заразу домой несёте?.. Не пущу!.. Не пущу ни за что!.. Она — сирота. Я ей мать заменяю. Я за неё Богу ответ дам…

— Ты хочешь сделать из неё эгоистку?

— Нет… ничуть… Но всё в меру… Мало ли есть способов любить ближнего? Вот кстати… Я устраиваю концерт в пользу бедных… Нелли так мило поёт…

Литовцев махнул рукой.

В дверях он с ожиданием и тоской оглянулся на Нелли.

Но та молчала, поникнув головой. Авторитет Лили был так силен, что девушке и в голову не приходило открыто восстать против неё.

III

— Скажи, пожалуйста, какие между вами отношения? — начала Елизавета Николаевна, входя к сестре в это утро и бросаясь на кушетку, обитую прелестным бледно-розовым кретоном.

В этой девичьей комнатке всё было изящно, свежо, поэтично, как и сама хозяйка. Нелли давно уже прибежала сюда из гостиной, оставив сестру с Вроцким.

Теперь она стояла у стола, отчаянно теребя и тиская N «Нивы», который попался ей под-руку.

— Он тебе нравится?

— Кто?

Девушка так и вспыхнула.

— Ну, понятно кто… Жорж Вроцкий?

— Н-не совсем…

— А ты ему?

— Не… не знаю, — совсем шёпотом бросила Нелли, отворачиваясь и вся красная. — Кажется, да…

В самом деле, как она сумела бы ответить на это? Вроцкий клялся, что любит её. Иногда ей казалось, что это так, и эта мысль была ей приятна… Он так красив, так хорошо говорит, эти страстные речи так новы для Нелли… Но иногда он вдруг становился ей противным и чужим… Её удивляло, зачем он лжёт, если любит? Зачем скрывает свою любовь? А главное… главное… главное… Как можно, любя одну, смотреть такими гадкими глазами на другую? Он думает, что она ничего не замечает, и флиртует с Лили… Она не ревнует, нет!.. Но ей стыдно за него! Здесь есть какая-то фальшь… Кому-то из них обеих он лжёт… Но кому? И зачем?

Елизавета Николаевна спустила ноги с кушетки и глядела, молча, на сестру.

«Удивительно хороша!.. Мадонна какая-то!.. Но рохля… рохля… Впрочем, как и подобает мадонне… Она не знает… Ей кажется… Как вам это понравится?.. Я с восьми лет уже влюблялась»…

— Брось «Ниву», дитя!.. Ты её уже совсем смяла… И сядь сюда… Слушай… Хочешь, я за тебя доскажу остальное? Он начал с того, что называл тебя самородком, исключительной натурой, сфинксом… Так?

— О, Лили!.. Ты подслушала…

— Ха-ха!.. Невинное дитя!.. Нет, я никогда не подслушиваю, но я знаю всё, знаю сердце мужчины… Недаром я писательница… и психолог…

Елизавете Николаевне стало чуть-чуть совестно, но она тотчас вернула свой апломб.

— Потом он читал тебе стихи-экспромт, посвящённый тебе… конечно, — язвительно добавила Лили. — Начинается он так, кажется:

   Весны свежей, моложе утра…

— О, Лили… Но почему же?

У Нелли дрожали слёзы в голосе.

Лили прыснула со смеха.

— Нет, каков гусь!.. Хоть бы из осторожности разнообразил свой репертуар!.. Потом, Нелли, он рассказал тебе всю свою жизнь, полную падений (о Боже, как всё это глупо!), ошибок, ложных увлечений… и кончил клятвами в том, что ты — его первая чистая страсть, что ты — его ангел-хранитель… и тому подобную чепуху, которую говорят каждой из нас.

Нелли молчала, низко опустив голову. Лицо её пылало от стыда.

— Потом он просил первого поцелуя… Нелли, ты плачешь? — вскинулась Лили. — О, поверь, дитя моё, такие люди не стоят ни одной твоей слезинки!