Необычайные похождения царевича Нараваханадатты - Сомадева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
После этого раджа Калингадатта поведал божественной Тарадатте еще одну историю, сказав при этом: «Вот что еще, божественная: сколько души в дело вкладывается, такой и плод будет. Ведь богатство идет следом за добродетелью. Слушай, расскажу я тебе интересную повесть
о царе Викрамасинхе и двух споривших брахманахЕсть в стране Аванти прославившийся по всей земле город Удджайини [45] — жилище Махакалы [46], сверкающее беломраморными дворцами, подобными вершинам Кайласы, собравшимися для поклонения великому богу [47]. Город подобен беспредельному океану, и, когда сотни армий вступали в него, казались они реками, впадающими в тот океан, а водой в нем был Истинный повелитель [48], окруженный дружественными ему царями.
Царствовал в Удджайини раджа Викрамасинха — истинный лев доблести, по заслугам так названный, ибо перед ним любой враг становился робкой газелью и не мог противостоять ему. А раз никто не мог противиться славному радже, не было и битв и не мог он показать ни ловкости во владении разным оружием, ни ратной доблести и очень оттого мучился.
Узнав об этом, сказал ему однажды во время беседы министр Амарагупта: «Не трудно царям причинить себе вред, если стремятся они укротить врагов с помощью высокомерия, порожденного или чрезмерной мощью, или упоением от мастерского владения оружием. Так вот, в давние времена асура Бана [49], возгордившийся тем, что была у него тысяча рук, просил Шиву дать ему для битвы достойного врага. Бог согласился и дал ему в противники самого Вишну [50], а тот и отсек асуру все его руки. Потому не сокрушайся, что нет войны! Никогда не следует жалеть, что нет противника! А если хочется тебе показать, как мастерски владеешь ты оружием, показать свое молодечество, то самое лучшее место для этого — лес. Покажи-ка все это на охоте. Царям надлежит проводить время на охоте, в разных телесных упражнениях и в подобных занятиях, иначе не преуспеть им в военных походах! Хищные звери стремятся опустошить землю, и потому царю следует истреблять хищников. Но и этим занятием нельзя увлекаться сверх меры — страсть к охоте погубила Панду и других царей[51]». Кончил многомудрый министр Амарагупта, и сказал Викрамасинха на это: «Так тому и быть».
На другой же день покинул он город и отправился на охоту. Всю землю покрыли лошади, пешие воины, охотничьи собаки, и все четыре страны света были оплетены взлетавшими сетями и силками, а небо загудело от радостных кликов охотников. Ехал Викрамасинха на слоне, и, когда слон вынес его из города, увидел раджа в пустом храме, в безлюдье, двух людей, стоявших друг подле друга и о чем-то ожесточенно споривших. Поглядел на них раджа, но останавливаться не стал, а поехал в лес охотиться. Вот он мечами пронзает дряхлых тигров, средь гор-долин тешит слух свой львиным рыком.
Всю землю усеял он семенами своего мужества — сверкавшими словно зерна жемчуга костями львов, истребителей слонов. Вверх и вправо, вниз и влево метались газели, но легко и без промаха разил их раджа одну за другой и радовался всякий раз, как стрела настигала цель. Затемно закончилась охота, и Викрамасинха, все слуги которого утомились, а тетива лука умолкла, поздно возвращался в Удджайини. И у того же храма вновь увидел он тех же двоих, которых видел, отправляясь на охоту.
«Кто эти двое и о чем они так долго спорят? Наверно, они оба — соглядатаи и ведут такой долгий разговор, обсуждая какую-то тайну!» Рассудив так, велел он своему стражу схватить обоих и связать. Привели их на следующий день во дворец и спросил раджа: «Кто вы такие и о чем вы так долго толковали?» Тогда один из связанных, попросивших смилостивиться, заговорил: «Да соизволит повелитель выслушать то, что я расскажу. Жил в этом городе брахман Карабхака. Совершил он великое жертвоприношение богу Огня ради того, чтобы родился у него сын-герой, а я, махараджа, и есть сын этого брахмана, изощренного в знании священных вед. Еще был я ребенком, когда умерла моя мать, а за нею и отец, и хоть овладел я науками, но сбился с предназначенного мне пути. И стал я играть в кости да заниматься фехтованием. И то сказать: кто не собьется с пути, если в детстве лишен поучений наставника? Детство мое прошло, и однажды я, опьяненный силой своих рук, пошел в лес метать стрелы. В то же время из города выезжала в паланкине некая жена, окруженная многочисленными служанками. Вдруг откуда ни возьмись примчался слон, порвавший узы, и в ярости кинулся на женщину. В страхе разбежались все ее спутники, вместе с ее мужем убежали и евнухи — кто куда! При виде этого в смятении возмущенно подумал я: «Что же это все ее покинули, несчастную! Так я же защищу ее от слона, беззащитную! Разве не мужское дело защищать лишенных защиты?» Кинулся я с воплем на слона, а он, оставив женщину, бросился ко мне. Увел я слона далеко от перепуганной женщины. А когда попался мне на пути большой густой баньян, спрятался я за его висячий ствол[52] и, так легко сбив слона со следа, спасся, а он искрошил тот ствол в прах.
Тогда поспешил я к женщине и спросил ее, перепуганную, о том, как она себя чувствует. Она же, одолеваемая горем, увидав меня, отвечала: «Что уж говорить об этом, коли отдана я в жены трусу — в такой беде бросил он меня, а сам куда-то сбежал! Возвратилось ко мне здоровье, когда увидела я тебя целым и невредимым. Отныне не он мне муж, а ты, не убоявшийся за свою жизнь, чтобы вырвать меня из пасти смерти!
А вот и муженек мой со слугами явился. Ты ступай пока следом за нами — будет удобное время, скроемся мы куда-нибудь».
Согласился я на это — хороша она, да и сама отдается. Что из того, что она чужая жена? Таков путь зрелого мужа, не влюбчивого юнца! А тут подоспел муж, умолил простить его, и отправилась она с ним и слугами дальше. Я же шел всю дорогу позади, так, чтобы меня не замечали, и питался тем, что она мне тайно передавала. Красавица, притворяясь, будто после нападения слона все тело у нее ноет и всякая косточка болит, не позволяла мужу даже прикоснуться к ней. Какая женщина, охваченная страстью, испепеляемая пламенем любви, не попытается отомстить? Какая змея, исполненная ядом, не укусит?
Приблизились мы наконец к городу Лоханагара[53], где был дом ее мужа, промышлявшего торговлей, и остановились у храма, расположенного вне городской стены. Там-то и встретился я с этим брахманом, и с первого же взгляда почувствовали мы друг к другу привязанность — видно, помнит душа любовь к тем существам, которых любила в прежних рождениях. Поведал я ему свою тайну, а он, выслушав всю историю, вот что говорит мне: «Есть средство тебе помочь, и хорошо, что ты сюда пришел. Есть у этого купца сестра. Полюбила она меня и готова убежать отсюда, забрав свои сокровища. Если мы это сделаем, то благодаря этому осуществится и тобой желаемое». Так сказал мне брахман, а сам пошел к жене купца и ее золовке и условился, что и как надлежит сделать.
На другой день, как было условлено, привела та золовка жену купца в храм. Пока мы там были, переодела она своего возлюбленного, а моего друга, в платье жены купца, и, устроив все для нас, пошли они в город в дом купца. Я же с моей возлюбленной, переодетой в мужское платье, пошел прочь от города и после долгого странствия пришел сюда, в Удджайини.
Они в ту же ночь, когда все люди и слуги в доме спали, упившись на пиршестве хмельным, тоже бежали и после трудного и опасного пути тоже пришли сюда. Здесь мы и встретились. Так обрели мы наших юных возлюбленных, золовку с невесткой, полюбивших нас по своей воле. Опасаемся мы, божественный, где-либо поселиться — у кого сердце не тревожится от таких дел? Вот и рассуждали мы про то, где жить нам и чем жить, когда ты, царь, заметил нас издалека, а как увидел, то подумал, что мы соглядатаи и велел схватить нас и связать. Сегодня же божественный изволил спросить, и рассказал я всю нашу историю. Что далее с нами будет, на то воля царя!» Этими словами и закончил он свой рассказ.
Обратился раджа Викрамасинха к брахманам с такой речью: «Доволен я! Без страха живите в моем городе! Дам я вам достаточно денег» — и пожаловал им столько, сколько требовалось. Стали жить при нем брахманы вместе со своими супругами.
Таким-то образом цари бывают щедры даже к тем хитроумным, чьи дела не согласуются с добродетелью и чье единственное достояние — дерзость.
Как бы ни назывался этот мир, божественным или не божественным, но всегда и всякий в нем наслаждается плодами своей кармы, порожденной этим или прежними рождениями, доброй или недоброй.
Так что, божественная, и тот огонь небесный, который, как тебе приснилось, проник в твое чрево, непременно не простой огонь, а душа кого-то из небесных жителей, обреченная силой кармы на земное рождение!»
Услышала все это из уст своего супруга божественная Тарадатта и возрадовалась.
Волна вторая
День ото дня становилось тяжелее бремя царицы Тарадатты, жены раджи Калингадатты, и, когда приблизилось время ей разрешиться, побледневшая, с тревожными глазами, подобна она была восточной стороне неба, на которой вот-вот должен взойти тонкий серп юного месяца. Родила она дочь такой бесподобной красоты, словно творец собрал для ее создания все, что есть прекрасного на свете. Все светильники в покоях Тарадатты потрескивали, как бы говоря: «Ах, почему бы не родить ей сына такой же красоты?!»