Бойтесь, данайцы - Сергей Эс

«Ну, ты сказал, — сдавлено проговорил Андрей, — что мы найдем их всех. Мы — это кто?»

Джон устремил на Андрея пристальный холодный взгляд.

«Мы — это Соединенные Штаты Южной и Северной Америки!» — ответил он после некоторого молчания.

«И Европы!» — добавил он, выдержав еще одну паузу.

Перед уходом Джон окинул Андрея очень странным взглядом. Будто провожал в последний путь покойника.

Оставшись один, Андрей еще несколько минут стоял в оцепенении…

До чего же достала икота!

Да и диван!.. Воняет чем-то.

Джон сполз с него.

Блевотиной что ли воняет? В задницу такой диван!

Кое-как встав и с трудом сориентировавшись в пространстве, Джон направился к холодильнику за новой бутылкой.

Через несколько дней после последней встречи с Джоном Андрей получил странный приказ от своего руководства. Ему было дано распоряжение передать все материалы ярославского дела людям, которых пришлет Джон. Причем оставлять копии документов категорически запрещалось.

Два крепких молодых человека, пришедшие от Джона и представившиеся членами всемирной организации здравоохранения, тоже оказались американцами. Однако разговориться с ними не удалось, так как они недостаточно свободно владели русским. И все же их молчаливость не помешала им подчистить все, в том числе и изъять документы из той ячейки, о которой Андрей сразу даже не подумал. Это были письма главврача ярославского роддома в министерство здравоохранения. Из той же ячейки было также извлечено письмо, которое главврач адресовал какому-то генералу ФСБ. Тут гости проявили полную бесцеремонность, не дав Андрею заглянуть в это письмо. Более того, для акта изъятия, который составлял Андрей, они продиктовали совсем не ту фамилию генерала, чем та, которая, как успел прочесть Андрей, была в письме.

Они ушли, прихватив с собой не только коробки с документами, но еще и экземпляр акта изъятия, который должен был остаться в архиве. Правда, Андрей отдал акт только после дополнительного звонка руководства.

За окном стояла абсолютно черная ночь. Большой город спал. Впрочем, этот сон очень походил на убежище — убежище от свалившейся на людей беды. Люди будто прятались от нее под покровом ночи. Однако ночь имеет свойство заканчиваться. Через несколько часов наступит утро. Из мрачных помещений надо будет выходить.

Выходить куда? И, главное, зачем?…

Воистину: бойтесь данайцев, дары приносящих.

Часть II. Триста лет спустя

Из окна лондонской квартиры Чарльза был хорошо виден Биг-Бен. И, быть может, именно поэтому Чарльз являлся одним из немногих людей в городе (да, наверное, и во всем мире), кто умел определять время по стрелочным часам. Конечно, в школе показывали всем, как это делается, но кто держит в голове школьные знания, если они впоследствии не применяются и не напоминают о себе? Чарльз же посматривал на старинную башню ежедневно и, благодаря такой тренировке, мог толково объяснить, почему, например, одна стрелка на часах длиннее другой. Правда, однажды и он встал в тупик, когда один знакомый показал ему часы с тремя (!) стрелками, причем третья бежала весьма шустро.

Вообще-то Чарльз совсем не отличался интересом к раритетам. Он в свои двести лет был человеком очень продвинутым (как говорил его сын: продвинутым пользователем жизни), постоянно находился в курсе всех новинок и ни на один час не отставал от прогресса. И, быть может, именно из-за этого однажды он испытал сильный конфуз, когда пра-пра-пра-…внук застукал его за чтением одной древней-предревней книги. Хотя то, что он читал, книгой можно было назвать только условно. Когда-то это, действительно, было книгой — самой настоящей книгой, то есть печаталось на бумаге, производимой из живого дерева, а сейчас это представляло собой нечто, возникающее из ничего при дефрарировании виртабука. Правда, не условным было само чтение, то есть это было чтением в прямом смысле этого слова — не тремульгированием, а смотрением на буквы и складыванием их в слова.

Чарльз сидел в полной тишине, погруженный в процесс сложения букв, когда вдруг услышал за спиной приглушенный свист удивления. Чарльз вскочил, как ошпаренный, успев, тем не менее, разгофринировать виртабук.

Сорокалетний оболтус стоял совсем рядом, и поэтому Чарльз, подпрыгнув, нечаянно саданул своего пра-пра-пра-…внука по подбородку.

Хольц (так звали юношу) вскрикнул от неожиданной боли. Из прикушенной губы профантанировала кровь, но рана тут же затянулась, не оставив после себя ни малейшего следа.

— Ты чего, предка? — хныкнул Хольц.

— А ты чего…? — выпалил Чарльз. — Ты чего… так громко… свистишь?

— Губа… больно же!

— Не свисти! Слышишь! Катафак Ю! Не свисти…! — Чарльз сильно разволновался.

Хольц посмотрел на предка исподлобья.

— Денег что ли жалко?

— Каких денег? — не понял Чарльз.

— Ну, которых не будет, если свистеть… — съязвил пра-пра-пра…внук.

Чарльз обмяк. Он выдохнул из себя большую порцию воздуха и слегка дернул головой.

— Ну все? — спросил через некоторое время Хольц. — Успокоился предок?

Надо заметить, что в слове «предок» (или еще «предка») не было ни насмешки, ни иронии. Так повелось еще с тех времен, когда продолжительность жизни начала резко расти. К дедушкам один за другим начали приклеиваться предлоги «пра», и возникли неудобства в обращении. «Пра-прадед» еще не сложно было выговаривать, но еще одну приставку «пра» язык уже не смог вынести, и поэтому постепенно всех прадедов, у кого было три и более таких приставок, начали называть просто предками. Так повседневный язык обогатился словом, гулявшим когда-то только в научном и жаргонном обиходе.

— А читал-то ты что? — как бы между прочим обронил Хольц.

Он с прищуром посмотрел на предка.

— Читал? — опять разволновался Чарльз. — Ну этот… как его… доклад читал!

— Да не дрейфь, предка! Никому не скажу!

Хольц опять через прищур, но уже покровительственно посмотрел на Чарльза.

— Ничего я не др… не дрельфлю! — вскинулся предка. — Тьфу-ты! Где ты слов таких нахватался, катафак Ю?

— Доклад это был! — снова повторил он.

В ответ Хольц хитро взглянул на Чарльза.

— Доклад, который «Словом» зовется, — проговорил он.

Чарльз поднял на Хольца взгляд.

— Ну «Слово»! — сказал он с вызовом. — Ну и что?

— Но ведь не просто «Слово», — Хольц продолжал смотреть исподлобья. — «Слово о полку…»

Он выдержал паузу и добавил:

— Как там этого русского звали? Игорем, кажется?

Чарльз отвел взгляд.

— Не ожидал, предок, — проговорил Хольц, — от тебя не ожидал.

Он усмехнулся и, измерив предка взглядом, вышел из комнаты.

Чарльз остался один. Настроение было совершенно испорчено.

Да, он действительно читал старую русскую книгу. И, действительно, от него такое совершенно нельзя было ожидать. Вернее, когда-то нельзя было ожидать.

Русские книги не то что запрещено было читать, но просто не принято было это делать. И когда-то Чарльз был твердым поборником сего правила…

Чарльз очень долго прожил на этом свете. Надо сказать, что было время, когда люди вообще столько не жили. Не всякие жизненные принципы испытывают подобное испытание временем. Особенно такой принцип. Но неспроста он читал сегодня древнюю русскую книгу. Еще по молодости ему довелось стать свидетелем того, как этот большой народ полностью ушел в небытие.

Вообще-то, это должно было случиться за пятьдесят лет до его рождения. По крайней мере, так это планировалось. Но в контрольный срок откуда-то из тайги вышли неучтенные приверженцы какой-то секты. Самым большим сюрпризом оказалось то, что у них сохранилась способность к деторождению. Они начали активно плодиться.

Однако законы истории неумолимы. Особенно, когда эта история творится самими людьми. С сектантами церемониться не стали. Осуществить поголовную стерилизацию было лишь делом техники. Это сделали прямо из космоса. Ну а затем обеспложенным людям дали возможность спокойно дожить до старости.

Остатки империи доживали свои последние дни уже при Чарльзе, и он в те годы ходил преисполненный чувства радости и гордости. Это было осознание торжества исторической справедливости, перемешанное с самыми высокими чувствами благородства. Ведь с диким народом, являвшим собой исчадие зла, поступили очень и очень гуманно. На него не сбрасывали атомные бомбы, его не сжигали в крематориях, просто остановили процесс его воспроизводства, и все. Огромная держава спокойно, без страданий и горя ушла в историю.

Это было даже очень трогательно. Миллионы людей плакали у экранов телевизоров во время прямой трансляции из больничной палаты, где умирала последняя представительница нации. Древняя старуха до самой последней минуты была в ясном уме и находила в себе силы разговаривать с посетившими ее президентами всех стран мира. Когда она испускала дух, у ее изголовья сидел президент Соединенных Штатов Южной, Северной Америки, Нидерландов и Японии (сокращенно: СШЮСАНЯ. Заметим еще в скобках, что вместо слова «Нидерландов» в этом названии должно было бы стоять «Европы», но так произошло, что в обиходе американцы называли эту часть света «Нигерландией», а то, что бывает в американском обиходе, иногда по недосмотру попадает и в их Конституцию. Ну а затем, чтобы не тратиться на большие изменения, ошибку слегка подредактировали, тем более что, как выяснилось, страна с похожим названием и в самом деле входила в состав Европы).