Тени. Бестиарий - Иван Наумов

Розыскать и задержать — крупным кеглем. Не опечатка, конечно, а самая что ни на есть ошибка. Пусть и в неродном шведском языке. Непростительно, вообще-то. Зато успели в срок, пол-Стокгольма отоварено. А теперь этот рэйнджер Донован прискакал на всё готовенькое — только ленточку перерезать.

Время, которое ночью и утром летело со скоростью курьерского поезда, к вечеру вдруг замедлилось, заболотилось, обволокло Дэвида тугим покрывалом. Секунды словно склеились и неохотно отлеплялись одна от другой. Круг стрелки по циферблату — целое путешествие.

Неприметная машина Батлера была припаркована на кривой улочке Улагатан, повторяющей поворотами силуэт береговой линии. По правой стороне дороги вразнобой стояли особнячки и коттеджи, слева — какие-то хозяйственные постройки, будки, гаражи. Кое-где между ними под горку уходили деревянные мостки и лестницы — по ним можно было выйти к прибрежным валунам и лодочным пирсам.

Батлер не был склонен к оперативной работе, но разбираться особо не стали — всех, кто мог выйти из посольства и имел необходимый допуск, привлекли в помощь Доновану без лишних разговоров. И шведов задействовали какое-то неимоверное количество, но не для совместной работы, а как-то самих по себе, без взаимодействия. Батлер подозревал, что не случайно.

Так что приходилось сидеть и во все глаза следить за неподвижным пейзажем. Статуя секретаря в ожидании появления Клиента. Мрамор, жесть, уличная подсветка.

Батлер не знал, что за важная птица такая — Карлсон. С виду — лет тридцати пяти, белобрысый скандинав. Полноватый, улыбчивый, лицо открытое, даже чуть-чуть глуповатое.

«Розыскать и задержать». А ниже, шрифтом помельче: «Разместите эту фотографию на видном месте». Такое обычно на ориентировках не пишут. Любой коп внимательно рассмотрит разыскиваемого, запомнит приметы, да и сунет листовку в бардачок — или во внутренний карман. А тут — «на видном месте». Зачем?

Батлеру едва исполнилось двадцать семь, и в Стокгольме он работал первый год. Но секретарь умел выделять из проносящейся мимо информации «самое сладкое». Собственно, этот навык и привел недавнего выпускника Массачусетского Технологического на службу в разведку.

Вторым любопытным фактом Батлеру показалось использование сейф-пакетов. Дорогая одноразовая вещь. Плотная бумага, хаотично штрихованная изнутри, чтобы нельзя было изучить содержимое на просвет. Совсем не канцелярский клей, схватывается намертво. Картонный замок со встроенной микросхемой. Невидимые часы остановятся в момент открытия замка. Чуть ли не годовой запас конвертов — на ветер!

На каждом сейф-пакете — текст-напоминание: «Вскрыть второго декабря строго в 21:45, конверт вернуть непосредственному руководителю по окончанию смены». Больше похоже на армейские штучки. Ребята из шведской «полис», наверное, здорово удивились, получив такие послания от собственного начальства при выходе на смену.

И это третий занятный момент: если к задержанию привлечены местные, то для чего городить огород, присылать из-за океана кураторов? Почему нельзя было согласовать операцию без непосредственного присутствия Донована и его помощника Холибэйкера, больше похожего на рестлера, чем на аналитика из Агентства? Две тысячи участников или две тысячи два — велика ли разница?

Но раз эти двое здесь, значит, разница есть. Прибыли они, конечно, по-пижонски: не в Арланду, а на военный аэродром в Уппсалу. Читай: персональным рейсом. В обход всех мыслимых правил. Батлер имел отношение к вопросам взаимодействия с вояками, поэтому был уверен: на сегодняшнее утро никаких плановых прилётов не предполагалось. Вывод: срочное прибытие Донована вызвано экстренной необходимостью.

А когда возникает срочность? Только когда появляется быстро устаревающая информация: или ты успеваешь ею воспользоваться, или с сожалением отправляешь её в утиль. Раз цель операции — задержание Клиента, срочность может быть вызвана лишь двумя причинами: либо изменением его статуса, либо тем, что о Клиенте вообще стало известно только что. Под «статусом» подразумевались самые разные вещи — владение знаниями или материалами, вероятность ухода из-под наблюдения, готовность к контакту… Но если бы за объектом следили уже долгое время, то ни к чему были бы ориентировки и сейф-пакеты. По крайней мере, подготовка вряд ли бы шла в посольстве США. Отсюда вытекает, что второе предположение более достоверно.

Батлер довольно потянулся. «Вы следите за ходом моей мысли?» — вечно спрашивал на лекциях по математической логике престарелый маразматик Кэллоган. Путался, возил сухой тряпкой по доске, пачкал рукава мелом… Переписывал формулы, пачкал рукава мелом…

Так, не спать! Сказывалась бессонная ночь: стоило устроиться поудобнее, мысли сразу начинали вихриться и уносили сознание прочь — как летающий домик в страну Оз. Не спать, Дэвид Батлер!

Он сел по стойке смирно и влепил себе пару пощёчин. Ясность мысли постепенно вернулась.

Припозднившийся прохожий с сумкой через плечо перешёл улицу прямо перед капотом. Внимательный к мелочам секретарь успел разглядеть на пешеходе вязаную шапку с помпоном, чуть поблескивающую синтетическими нитями в тусклом свете фонарей.

Как много можно сказать о человеке по его помпону, подумал Батлер. Яркие пушистые шарики на девчачьих беретиках — беззаботность, шалость, доверительный шёпот на ушко, курчавый локон, падающий на лицо… Он даже заулыбался, такой светлый и одновременно соблазнительный образ нарисовался к простому помпону.

Другое дело — унылые и неопрятные мятые ежи-мочалки из длинной шерсти. Выцветшие мечты, развеянные иллюзии. Такой помпон сопровождает стареющего владельца в загородный сад, укрытый первым снегом, или на утлом баркасе — в неспокойные воды осенней Балтики, сидит с ним у костра или над бурлящей рекой, — этот помпон умрёт вместе с хозяином, как верный пёс.

А вот флотские помпоны… Белая палуба, белая форма, загорелая кожа, сигнальные флажки свисают с мачт разноцветными гирляндами…

Дэвид Батлер крепко, безнадёжно крепко спал. Звонко тикали встроенные в приборную панель часы. Чуть дрожала от горячего потока воздуха фотография, приклеенная скотчем над шторками обдува: широколицый скандинав с открытой располагающей улыбкой. Розыскать и задержать.

Батлер очнулся лишь от пятого звонка зуммера, и заозирался вокруг, пытаясь сообразить, как это с ослепительной палубы военного парусника он так неудачно перенёсся в затхлую малолитражку, припаркованную на пустынной улице засыпающего жилого района. Сигнал вызова не унимался, и стоило нажать кнопку приёма, раздражённое шипение Донована хлынуло в салон, аж под обивку залезло:

— Батлер, что у вас там происходит? Куда вы ушли от рации? Почему не докладываете обстановку?

Какую обстановку? Что докладывать? Батлер совсем растерялся. Правильные и естественные вопросы Донована требовали немедленного ответа. Как школьник в поисках шпаргалки, Батлер суетливо огляделся. Вот дома за окном — это Стокгольм, да, он же теперь живёт в Стокгольме. Плотная полоса машин, припаркованных на ночь, — хорошо ещё, что нашлось свободное место…

— Батлер?!

И тут взгляд прилип к фотографии на приборном щитке. Рябая шапочка, помпон…

— Донован! — Батлер едва удержался от крика. — Клиент прошёл мимо машины.

— Вы уверены? Только что? Вы ещё видите его? Не смотрите подолгу! Объект не должен на вас обратить внимания!

— Нет… Не вижу. Он… ушёл!

— Батлер, хватит мямлить, отвечайте по порядку: как давно он прошёл мимо вас, в какую…

— Я не знаю.

— Что?!

— Я не знаю, Донован! — сумка, спокойная чуть усталая походка, сплетение ворсистых нитей — всё стало кусками собираться в мозаику. — Он что-то сделал… Я не знаю.

— Холибэйкер! Джереми, ответь! — на другом конце линии Донован пытался вызвать помощника, видимо, по другой рации.

Батлер окончательно пришёл в себя, и теперь как в замедленной съёмке пересматривал короткую историю своего позора: вот Клиент идёт по тротуару, издалека и не торопясь, вот спускается на мостовую, вот пересекает разделительную полосу… Да что же это за наваждение?

Где-то неподалёку раздался громкий металлический звук — то ли лязг, то ли звон, — его было слышно даже через закрытое окно.

— Где Холибэйкер? — страшным голосом спросил Донован. — Батлер, мать твою, где мой Холибэйкер?!

Джереми Холибэйкер впервые за долгое-долгое время чувствовал себя в своей тарелке.

Как же давно это было — без малого пять лет назад! — молодой капрал, грудь колесом, руки по швам, — застыл перед неприметным штатским с безликим бэйджем: ни названия организации, ни логотипа, ничего — одна фамилия: Донован.

— Разрешите обратиться! — гаркнул капрал, и голос не подвёл, прозвучал раскатисто, будто зенитная ракета ушла со стапеля.