Куда подевались все мамы? - Дэвид Олсон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Впервые за долгое время он не оказывал на нее магического действия. Одно время ей казалось, что Боб через фото глядит на нее из могилы, особенно, когда она вновь начала встречаться с парнями. Но сейчас магия кончилась, и Боб стал всего лишь воспоминанием из ее прошлого.
* * *«Кофе не хочешь?» спросил д-р Эванс. «Я тормознул у пекарни и прихватил пирожные, которые ты так любишь». Д-р Эванс был очень добрым человеком и всегда мог сделать что-нибудь галантное.
«Что ж, прекрасно», – сказала Мона, поднимаясь со своего места и направляясь вслед за д-ром Эвансом в его лабораторию или «кухню», как она ее называла. «Конечно, если вспомнить о калориях… «
«Брось, Мона, мне уже давно известно, что ты знаешь, куда эти калории потратить».
Д-р Эванс уже положил ее пирожное на бумажную салфетку рядом с чашкой. Мона следила за тем, чтобы чашки были фарфоровые; в бумажных стаканчиках кофе сто лет будет горячим. К тому же пить из настоящих чашек с блюдцами еще и удобнее.
«Насчет приема не беспокойся», – сказал д-р Эванс. «Я оставлю дверь открытой. Миссис Роджерс должна вот-вот подойти».
Мона сняла кофейник с огня и наполнила чашки. Д-р Эванс не садился – он вообще редко это делал.
«Снова миссис Роджерс? Неужели нет ничего, чтобы ей помогло?» спросила Мона.
«Видимо, да. Ей лучше переехать в менее загрязненный район».
«А может она просто тайно любит своего доктора», поддразнила Мона.
«Это у тебя одна любовь в голове после бурных выходных в Санта-Барбаре. Завтракай, давай!»
Моне нравилось дразнить д-ра Эванса. И ему тоже это нравилось. В свои пятьдесят один он выглядел на сорок, разве что красиво седеющие волосы выдавали его возраст. Как многие врачи он был сторонником здорового образа жизни. Не Чарльз Атлас, конечно, но просто приятной внешности. Он уже выливал остатки кофе в раковину, когда дверь в приемную открылась.
«Доброе утро, миссис Роджерс! – крикнул он, даже не выглянув, чтобы проверить, кто пришел. Он был прав. И в первый раз сегодня миссис Роджерс привела с собой маленького Билли.
«Доброе утро, д-р Эванс!» – отозвалась миссис Роджерс.
Д-р Эванс вышел к двери и облокотился о притолоку. Он стоял здесь так часто, что даже краска в этом месте стерлась. «Боюсь, что сегодня опять не ваш день, не так ли?»
«Дело в том, что это и не мой город!» – ответила миссис Роджерс.
«Думаю, вы правы. Особенно в такой день как сегодня. И я вообще не уверен, что Лос-Анжелес подходит хоть чему-нибудь живому.
«Джим просил о переводе», – сказала миссис Роджерс. «Есть вакансия в Бейкерсфилде, но кому хочется переезжать в Бейкерсфилд?
«Это могло бы избавить вас от насморка».
«Ну уж, если выбирать между насморком и Бейкерсфилдом, я уж лучше останусь с насморком», – ответила миссис Роджерс, в энный раз за сегодня вытирая нос. Красавицей ее назвать было нельзя, поэтому ни красный нос, ни опухшие глаза особо ее не портили.
«Вижу, сегодня у вас и моральная поддержка имеется. Это, наверное, и есть Билли». Д-р Эванс присел на корточки, чтобы быть на одном уровне с Билли. Мальчик прижался к матери, стараясь спрятаться за нее, и не отвечал. «Ладно, пойдемте в кабинет и посмотрим, что можно сделать», сказал д-р Эванс, вставая.
Миссис Эванс направилась к двери, потом повернулась к Билли. Он перестал прятаться за нее, как только увидел коробку с игрушками и комиксами. «Хочешь пойти со мной или останешься здесь?»
«Здесь останусь», ответил Билли, даже не поворачиваясь. «Там воняет».
«Билли!»
«Там правда воняет!»
Д-р Эванс улыбнулся. «Да уж, как это ни печально, но искренности у детей не отнимешь. Там точно воняет».
Мона кивнула миссис Роджерс, приветствуя ее, и вышла их кабинета. Два других пациента уже сидели в приемной на стульях. Билли захватил весь диван и с шумом гонял машинку взад-вперед по кофейному столику.
Мона снова села на свое рабочее место и раскрыла журнал записи пациентов. «Вы должно быть г-н Эллисон», сказала она, глядя на пожилого джентльмена, сидящего у двери. «Да, мне назначено на 9.15».
«А я миссис Вейзак», добавила другой пациент, «В-Е-Й-3… «.
«Да, у меня записано. Вы приглашены к 9.30», сказала Мона.
«Вы слышали?» – спросила миссис Вейзак, поворачиваясь к – г-ну Эллисону. «Пятнадцать минут! Вы только представьте себе! И он берет за это 25 долларов. Это 100 долларов в час. А вы не хотели бы делать такие деньги? Мистер Эллисон не ответил. Он был старьевщиком и делал такие деньги. Мона улыбнулась и продолжила работу. Она улыбнулась, потому что от нее ждали именно этого, а не потому, что была согласна со сказанным. Миссис Вейзак, скорее всего, была ипохондриком, которые только и делают, что бегают по врачам и жалуются. Может быть, она и пришла-то пораньше, потому что знала, что в приемной у нее будет аудитория.
Мона начала печатать записки-напоминания для пациентов. Единственными звуками в комнате был шум печатной машинки и машинки Билли. Он проводил ее по столу, по сиденью дивана, вниз по ножкам стола и затем по спинкам стульев. Миссис Вейзак неободрительно поглядывала на него из-за журнала. Билли вдруг затих. Но не из уважения к чувствам миссис Вейзак, а потому что отлетели задние колеса у машинки. Несколько раз он пытался вставить их обратно, но один из зажимов, удерживающих ось, сломался. Он собрал машинку и колеса и направился к столу Моны. Сначала, занятая работой, Мона не обратила на него внимания.
«Она сломалась!» – сказал он.
Мона повернулась к Билли, начала что-то говорить и осеклась. Она знала о его присутствии в комнате, но вблизи еще не видела. Теперь же, когда он стоял у стола и смотрел на нее, сердце у нее вдруг бухнуло и застучало. Она снова попыталась что-нибудь сказать, но не смогла.
«Ты можешь ее починить?» – спросил Билли. Мона все еще не могла сказать ни слова и продолжала пристально смотреть на него. Билли обескуражено шагнул назад.
«Я не хотел ее ломать», – пояснил он. «Я нечаянно».
Мона едва слышала его. Она продолжала молча смотреть на него. У Билли были белокурые с рыжиной волосы, свисающие со лба на одну сторону. Нос и щеки в светлых веснушках. Высокие скулы. По глубокой ямочке по обе стороны рта и одна на подбородке. У него был вид симпатичного малыша, обычного пятилетнего ребенка, ничего особенного, если не считать того, что он выглядел как тот, кого она так хорошо знала. И чье фото стояло у нее на столе.
Билли снова вернулся к дивану и сел, пытаясь понять, что он сделал не так. Мона не знала, куда и смотреть. Она переводила глаза от фотографии на столе на печатную машинку, а затем на стену перед собой. Она попыталась попечатать, но об этом не могло быть и речи. Снова вернулась к портрету Боба – белокурые волосы, россыпь светлых веснушек, ямочки по уголкам рта, высокие скулы. И самое главное – эта ямочка посередине подбородка. Мона ни разу не видела ее у кого-нибудь другого. До сегодняшнего дня!
Она попыталась вернуться к работе, напечатала четыре буквы и снова невидяще уставилась в стену. Воспоминания нахлынули на нее – воспоминания, которыми она так дорожила, но которые так хотела оставить в прошлом. С ними вернулось и чувство вины – то, что она в первый раз почувствовала, когда стала забывать. Но воспоминания были беспорядочными; просто смешение отдельных событий, чувств… Она видела Боба, смотрящего в океан, указывающего на что-то. Он поворачивается и что-то ей говорит. Она уже не может вспомнить, что это было… Она видит его, сидящего напротив в ресторане, он ест фондю и весь измазался сыром. Он слизывает сыр и смеется над собой… Видит его могилу… . Как он наваливается на нее и как ее руки охватывают его голый зад… Она видит разбитую машину, скорую помощь, похороны.
На столе у Мона зазвонил телефон и вернул ее к реальности. «Доброе утро», ответила она автоматически, «Нет… не на этой неделе. Вы уже были у нас? Так… Может записать вас на четверг… А как насчет пятницы – в 2.15? Хорошо, миссис Рэлей».
Мона положила трубку, заполнила журнал записи пациентов и еще раз пристально посмотрела на Билли. Что это – сон или реальность? Это была реальность. И она снова отключилась и так глубоко погрузилась в свои мысли, что не заметила, как д-р Эванс и миссис Роджерс вошли в приемную.
«Хорошо, доктор, я попробую это», сказала миссис Роджерс, осушая нос. «Должна признать, что чувствую себя подопытной крысой. Ничего не помогает».
«У вас очень чувствительные носовые пазухи», пояснил д-р Эванс. «Не так-то просто вам помочь. Удивительно еще, что таких как вы не так уж и много».
«Ну что ж, придется продолжить над собой опыты».
«Или переехать», предложил д-р Эванс. «Только не переборщите», сказал он, указывая на рецепт у нее в руках. «И я хочу увидеть вас в начале следующей недели и посмотреть, как вы на это лекарство реагируете». «Посмотри, пожалуйста, когда миссис Роджерс можно будет зайти в понедельник или вторник, минут на пять, не больше», попросил он, поворачиваясь к Моне. Мона не двигалась и, казалось, не слышала.
