Осенний марафон - Александр Моисеевич Володин

class="p1">— Зачем?! Просил же тебя не тратиться на это!

— А я хочу, чтобы ты у меня модный был. Вот, в ней и беги.

Бузыкин замялся.

— Пусть она пока здесь побудет, ладно? А то приду, что скажу?

Он снял куртку, снова надел пиджак.

Алла снова легла, отвернулась к стене.

— Ты обиделась?

— Я же понимаю: там все можно, здесь ничего нельзя. Иди, иди!

Бузыкин сел на стул, скрестил руки на груди, вытянул ноги.

— А ну его! Не пойду.

— Но ведь неудобно! Раз тебя ждут. Тебе перед всеми неудобно. Кроме меня.

— Что я, не имею права с больным человеком посидеть?

— Не знаю я твоих прав! Уходи!

— Только позвоню, чтобы не волновались.

— Тогда уж потише, чтобы дядя Коля не слышал.

Бузыкин вышел в коридор к телефону. На кухне у плиты стоял дядя Коля.

— Ты что, в туалет? Иди, не стесняйся.

Бузыкин зашел в туалет, постоял, вышел.

— Хочешь вымыть руки? Там полотенце чистое висит.

Вымыл руки, вернулся в комнату.

— Позвонил? — спросила Алла.

— Да.

Ночной Ленинград был тих. Поплескивала Нева. Вот камни набережной начали светлеть.

Бузыкин проснулся. Он лежал в постели с Аллой. Посмотрел на часы, ахнул. Стал вытаскивать руку из-под ее головы. Алла недовольно помычала.

— Спи, спи, — шептал он.

Бузыкин бежал по сумрачным еще предрассветным улицам с подаренной курткой в руке. Бежал по утреннему городу с подаренной курткой на плече. Мимо, распустив веера воды, ехала поливальная машина. Он замахал шоферу. Машина вобрала в себя струи воды, остановилась. Бузыкин подбежал, поговорил с водителем, залез в кабину. Машина развернулась, поехала в обратную сторону. Бузыкин бежал с подаренной курткой по двору. В дом вошел тихо, прикрыв за собой дверь. Огляделся, поднял крышку пианино, стал запихивать куртку.

— Андрей!

Жена стояла у двери балкона, смотрела на него. Она, видимо, не спала ночь. Ждала его. Бузыкин был беззащитен и виден ей насквозь. Он вытащил куртку обратно, крышка захлопнулась, инструмент музыкально загудел.

— Это Евдокимова куртка… Ему мала, я подумал, может, Виктору подойдет?

— Где ты был?

— Я? У Евдокимова. У него был день рождения, я хотел тебе сообщить, почему-то не соединяли, а потом развели мосты… Прости меня.

Нина стояла у окна, спиной к нему.

— Иди спать, я тебе на диване постелила.

— А куртку я в пианино положу, — предложил Бузыкин. — Лена с Виктором придут, начнут играть — звука нет. Что такое? Будет им сюрприз.

— Никому я не нужна, — проговорила Нина не оборачиваясь.

— Что?

— Никому!

— Нина! Ну пошел мужик на день рождения к институтскому приятелю. Что такого?

— Как это страшно, когда ты никому не нужна!

— Ты мне нужна. Ты на работе нужна. Ты Леночке нужна. Ты всем нужна!

— И Леночке я не нужна. Купила им занавески, а они меня прогнали, говорят, у них свой вкус. Я всем мешаю. Я всем только мешаю!

Тогда Бузыкин сказал:

— Нина, я не был у Евдокимова.

Жена обернулась к нему. Она ждала. Сейчас он скажет правду.

— А где?..

— Это стыдно, мне трудно выговорить…

— Говори, мужик… Теперь трудно — зато потом будет легче всем.

Бузыкин молчал. Жена смотрела на него в слезах.

— Я был в вытрезвителе.

Нина показала на куртку.

— А это… Что, там выдавали?

— Я же сказал, это Евдокимов привез…

Нина протянула руку за курткой.

— Можно?

— Конечно!

Она брезгливо повертела ее, бросила на пол, наступила ногой, уцепилась за рукав и рванула.

Рукав затрещал. Взялась за другой рукав, стала отрывать и его. Подняла куртку и вышвырнула в окно.

— Вот так, вот…

Комната дочери. Матрас на полу, гитара, запасное колесо к мотоциклу.

— А почему я должна вешать в комнате то, что мне не нравится! — возмущалась дочь.

— А потому, что нельзя быть эгоисткой! — возмущался отец. — Нельзя только брать! Надо что-то и отдавать!

— А я как раз не беру, а отдаю. На!

Она сунула отцу свернутые занавески.

— Лена, перестань дурачиться. Сейчас же повесь занавески и вернись в институт! Неужели тебе не жалко мать? Посмотри, до чего ты ее довела! Это уж, не знаю, садизм какой-то!

— А может быть, это не я ее довела? — сказала дочь.

— Что ты имеешь в виду?..

— Да мне к вам приходить неохота! У вас там нежилая атмосфера! Отрицательные биотоки носятся!..

Бузыкин стоял в телефонной будке.

— Алла, я сегодня не смогу прийти.

— Почему?

— Тут такие дела…

— Приходи после дел.

— Будет поздно. Я тебе завтра позвоню, тут уже стучат…

Билл бежал гордо, гарцуя, как цирковой конь. За ним тянулся Бузыкин. Прохожие провожали их взглядами.

— Темп, Андрей! Темп! — покрикивал через плечо профессор.

— Пошел к черту, — бормотал Бузыкин.

Нина, войдя в прихожую, замерла. Все было загромождено стульями. Билл работал на углу столика, на кухне.

— Здравствуйте, Билл! Что происходит?

— Маленький рас-кар-даш!

Она прошла в комнату. Мебель была сдвинута, шторы сорваны с окон, книги свалены на тахту.

Бузыкин стоял на стремянке, оклеивал стену газетами.

Нина села на стул, не понимая еще, чем это ей грозит.

— Решил переклеить обои, — сказал Бузыкин. — А то слишком мрачно. Посмотри там. Других не было.

Ничем это не грозило ей. Наоборот…

— Эти? — спросила она.

— Да.

— Красивые…

Смотрела на мужа благодарно.

Бузыкин проводил занятия. Хмуро смотрел в листок студенческой работы.

«— Ну что ты на меня так смотришь, дружище? Думаешь, мне легко, парень? — малодушно сказал он Смиту и потом бегал от него и убегал…» Извините, Лифанов, но это подстрочник, а не перевод.

— Почему это подстрочник? — обиделся Лифанов.

— Вот, скажем, у вас тут написано «убегал». И рядом «бегал». Неужели так трудно поискать что-нибудь еще? Прошу вас, — обратился он к студентам, — припомните родственные слова.

— Мчаться, — предложила студентка.

— Припуститься.

— Носиться.

— Удирать.

— Улепетывать.

— Драпать.

— Драпать. Допустим. Как именно драпать? Лифанов.

— Ну… быстро. Не знаю.

— Кто больше?

— Во весь мах.

— Во всю прыть.

— Во весь дух. Во весь опор.

— Еще?

— Дунуть, дернуть.

— Унести ноги. Дать стрекача.

— Опрометью. Без оглядки. Сломя голову…

Бузыкин глянул в окно — у ворот стояла Алла. Лицо его сразу утратило волевой склад. На институтском дворе было тихо. Осень перекатывалась по деревьям. Студентки стояли у стены, как подсолнухи обратив золотые головки к солнцу.

Он подошел к воротам.

— Алла?

— Да, Алла. Ты здоров?

— Здоров.

— Ты меня бросил?

— Понимаешь, так сразу все навалилось — и институт, и перевод мой, и Билл…

— Но хоть позвонить ты мог? Всю неделю как привязанная сижу у телефона. В магазин боюсь выйти, вдруг ты позвонишь?..

Рядом остановилась машина Шершавникова.

— Здорово, Бузыкин! — крикнул он.

Бузыкин поздоровался.

— Могу подвезти. Вам куда?

— Спасибо,