Возвращение мессира. Книга 1-я - Владимир Лисицын
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Сейчас же закрой окно!! Сам же видишь, что гроза не кончилась!
Гроза никогда не кончится.
Что ты мелешь??
Мелете, извиняюсь, вы, Пётр Григорич. Гроза может пройти,.. утихнуть. Но она бесконечна.
Обессилевший физически и сломленный морально, Голицын дрожащими руками уцепился в чашку и стал молча хлебать чай частыми, мелкими глотками. Повисла пауза, в которой наступила полная тишина – без шума дождя, без грома, без рёва самолётов. Только вспыхивали редкие зарницы уже безобидной молнии, освещая кухню и два мужских силуэта – один сгорбленный, припавший руками и губами к чашке, другой – прямо сидящий, держащий чашку с блюдцем у рта, с изящно расставленными в стороны локтями рук. И один глаз у него – сверкал. Это-то сверкание и бросилось в поднятые на миг глаза Голицына. И он, почему-то успокоившись, мирно продолжил беседу.
– Ну, и как же дома? Там – на Украине?
Тот ответил стихами, —
«Скажи мне, Украйна, не в этой ли ржиТараса Шевченко папаха лежит?Откуда ж, приятель, песня твоя —«Гренада, Гренада, Гренада моя?»»
И добавил, – Да-а, весёлый был человек.
Кто?
Михаил Светлоф-ф, – ответил он с немецким акцентом. – Человек и пароход.
Так, как дома-то? Где живёшь? Тебя же родные твои братья и отец родной – выгнали из дома, после смерти матери.
Да. – Очень утвердительно ответил тот.
Но так, где же?
И в отсвете вспыхнувшей молнии Голицын увидел обаятельную, с дьяволинкой, улыбку собеседника и его посеребрённые виски чёрных волос. И, сверкнув глазом, заговорил тот бархатным баритоном:
Но если вас так интересует Лёха,.. то он живёт в гараже своего приятеля, и всё бьётся за организацию своего бизнеса. Чудило
Голицын тоже улыбнулся.
Тщательно же вы готовили свой приход.
У меня не приход, у меня появление. Или возвращение. Я возвращаюсь – как турист на свои излюбленные места. А ещё – я вселяюсь, как гофорят у фас.
Да-а: сначала одна лампа погасла, потом другая, за ней третья,.. телевизор… А зачем подсвечник-то ломать?
А чтобы ты не мечтал о женщине, сидящей в твоей комнате в свете свечи, горящей в этом дешёвом подсвечнике. Не время. Да и не место.
А вы, оказывается, седой.
С вами поседеешь.
Да, уж.
Голицын как-то успокоился и даже повеселел в душе.
Значит, после Михал Афанасьича, вы решили – ко мне, Мессир.
Признаюсь, мне понравилось – как вы его нарисовали. И причём – понравилось, что именно акварелью. Акварель на бумаге – живая, масло на холсте – музей. А ведь это я вас заставил выбрать фотографию мистера Булгакова – с самым неудобным ракурсом, для рисования.
Вы?? А я полагал, что…
Не надо сейчас врать ни мне, ни себе. Вы называли это – ни к чему не обязывающим и обобщённым словом – «небо». А я «его» представитель и есть. Но это я не в укор, это я так – к слову. А доволен я тем, что вам хватило ума – не пытаться рисовать МЕНЯ или ЕГО – в вашем сюжете, на «Патриарших».
Ну, зачем же. Там ведь показано рождение сюжета, возникающего из фантасмагории жёлтой жары и невыносимой духоты.
Вот только не надо о «фантасмагориях». Не люблю!, как изволили давеча выражаться вы.
А сюжет о НЁМ вам понравился?
Художник жаждет комплиментов?
Нет,.. ну…
– Название длинное. Как оно звучит? – наиграно фальшиво спросил Мессир.
Просто: «Иисус Христос».
Да, «33», а ещё и добавка: «Предчувствие». Зачем же пояснять. Пусть прочтут по изображённому вами лицу. А, кстати, «предчувствие» чего?
Ну, это же ясно.
Мне не ясно. Чего?
Распятия.
Вот. Врёте. Опять врёте. То, что вы сказали – лежит на поверхности. Это есть в за-
тёртом до дыр Евангельском сюжете. Скажите честно – что вас подмывало?
– .Что подмывало?
А то самое. Вы возликовали, соединив в своём сознании – теософский сюжет из Евангелия, и произошедшее на Манхеттене в 2001 году – изобразив, на другой картине – свой чёрный самолёт!
Голицыну стало плохо и стыдно.
Мессир сверкнул глазом и, улыбнувшись, сказал:
Я скажу банально: вы готовы провалиться сквозь землю, не так ли?
Возникла и повисла в душном воздухе тяжёлая пауза. Потом Голицын потянулся к своей чашке, сделал из неё сухой, пустой глоток, и поставил её обратно в блюдце.
Может ещё чаю, – сказал он невнятно и неуверенно.
Спасибо. Я не любитель.
На кухне было всё также темно из-за перекрывших всё небо чёрных туч.
Не вставая, и не трогаясь с места, Голицын пробурчал:
Я закурю. Пойду в комнату, возьму сигарету.
Фу. Я знаю – какую гадость вы курите.
Я закурю с фильтром.
Такому качеству не поможет никакой фильтр. Но здесь и сейчас я не могу предложить вам ничего взамен. Но в другом месте и в другое время я вас угощу хорошей сигарой».
@ @ @
Виталий вздрогнул от внезапного появления матери, которая тронула его за плечо и сказала громко, как будто обращаясь к глухому:
Окно, говорю, на кухне закрывать?! А то уже поздно. Во дворе никого нет. А я спать ложусь.
Ложись! Кто тебе не даёт, – ответил он так же громко и нервно, – я сам закрою!
Она ушла к себе, он закурил «Приму», затянулся глубоко, вышел на кухню к раскрытому окну, дотянулся носом до самой сетки, выдохнул дым и вдохнул в себя свежей воздух.
Вгляделся в ночь. Было тихо, ничто не сверкало. Но тут же он услышал спокойный гул и увидел огни идущего на посадку самолёта. «Что же делать-то, Господи?! Чертовщина какая-то! Куда звонить? Кому звонить? ФСБ, КГБ, МЧС??? Примут за дурочка. Это ведь как с той звездой, с той звёздочкой в ночном небе: она светилась, как все звёзды, а потом вдруг стала разгораться до ослепления глаз,.. я угнул голову, но тут же поднял глаза, хоть и был в тихом ужасе, а она так уменьшилась, что стала крохотной среди остальных звёзд, и быстро улетела. Таких скоростей и прожекторов на Земле нет. Но кому я это расскажу? Кто мне поверит? Может, и правда – это ОН мне мигал, сверкая своим глазом. А ведь был и первый раз, когда я такое увидел – у Петровича, на даче. Сашка тому свидетель. Но он был ещё пацан, может, и забыл. Я показывал ему созвездия, мы стояли средь двора, задрав головы в ночное, усеянное звёздами небо. И, вдруг, вспышка! Вспышка мгновенно сделалась такой же крохотной звёздочкой и быстро полетела по небу. Это потом я осознал, что уж дюже быстро она полетела, у нас так не летают. А тогда, я сказал Сашке: «Гляди, нас сфотографировали».
Виталий перевёл дыхание, почувствовал, как жжёт ему пальцы сигарета, но всё же сделал несколько торопливых затяжек и только тогда загасил, распотрошил окурок в пепельнице!
– Тем более надо что-то делать. С тем ужасом. С тем кошмаром.
Он вернулся в свою комнату, компьютер был в режиме ожидания – на экране монитора была заставка из чёрного неба и летящих в сторону Виталия крохотных звёздочек. Он тут же тронул мышку, заставка исчезла и открыла текст. Пламя свечи играло на нервах. Он накрыл его горлышком пузырька. Свеча погасла, распространяя специфический запах, сейчас он был противен. Виталий повращал пузырьком горлышком вверх, освобождая его от колечек дыма погасшей свечи. Сел на табурет. Белый лист с чёрными буковками светил с экрана, резал глаза
Надо что-то делать. В Интернет я уже сто лет не выхожу. Теперь у меня нет ни карты, ни, даже, адреса. Может попробовать по горячей линии? Но я не знаю номера телефона. Надо позвонить в справочную и узнать.
И в это самое время – вдруг, экран монитора совсем погас, запищал «бесперебойник», мигая зелёной лампочкой, хотя красная, показывая, что напряжение есть, горела. Виталий растерялся, он ничего не понял – что происходит? И тут, вдруг, заверещал телефон! Заверещал на весь дом не прерываясь! Виталий бросился к нему, схватил трубку, поднёс её к уху, там были короткие гудки! Виталий бил по рычажкам, но гудки не прекращались! Он с силой положил трубку на рычажки – заверещал звонок! К двери комнаты подбежала мать, в ночной рубашке, крича: «Ты что – с ума сошёл?!!» Виталию ничего не оставалось, как выдернуть из розетки телефонную вилку. Стало тихо.
Я не виноват. Оно ни с того – ни с сего.
С тобой чокнешься! Это ж надо – разбудил. Не усну теперь.
Иди, спи. Иди.
«Иди», – и она пошла к себе в комнату, продолжая ворчать и возмущаться.
А на экране монитора, сам собою, шёл процесс перезагрузки. Прозвучало приветствие, и открылся рабочий стол. Виталий снова смотрел на экран монитора, как на новые ворота. Но это уже был – глубокий шок.
2. Сны Виталия
В ту ночь Виталий больше не открывал файла «ДИТЯ». Он вообще выключил компьютер и обессиленный морально и физически, лёг спать.
Уснул он быстро, как провалился. А провалился он в сон. А во сне перед ним, как в старом фильме «Дом, в котором я живу», вставала, запомнившаяся с детства, охваченная пламенем надпись.., только горел в огне не «1941 год», а :
