Гардарика (историческая сказка) - Елена Чудинова

После краткого отдыха, ближе к полудню, шел я на другие уроки, на уроки книжные. Увы, теперь уж не любимая матушка давала мне их, а строгий монах по имени Паисий. Теперь учился я не только читать, но и писать. На навощенной табличке выводить буквы было легко, ведь любую неверную загогулину тут же можно было затереть плоским концом серебряного стилоса. С тончайшею розовой берестою надлежало обращаться бережнее. Ну а кожаный пергамент, на коем пишут краскою настоящие книги, слишком дорог, чтоб его пачкали школьники. Действия арифметические и геометрические весьма занимали меня, равно как и языки иных земель вместе с церковными языками. Но больше всего полюбил я читать книги. Любимой книгою моей была тогда «Александрия», в особенности - беседы Александра с индийскими любомудрами. Любимого моего вороного коня я назвал Букефалом, в честь коня великого полководца.

Иной раз доводилось мне исполнять новую для меня обязанность: быть на судебных разбирательствах. Ох, и скучно же было мне сидеть в низкой нижней палате на отцовском месте, пытаясь слушать, как зачитывают длинные грамоты да спорят по ним! Все решенья принимали бояре и князь Глеб. Первый год моего княжения я только старался изо всех сил не дремать, тешась про себя мечтами о псарне и голубятне, либо вспоминая прочтенные накануне книги. Но единожды ненароком вслушался я в спор о наследстве меж молодой вдовою одного горожанина и взрослыми его сыновьями от первого брака. Неожиданно дело их предстало мне в виде арифметической задачи, и я легко уразумел для себя, кто сколько добра должен унаследовать. К моему удивлению, князь Глеб рассудил как-то иначе. Я подумал тогда, что в судебных делах есть правила, которых я еще не изучал, и порадовался, что не поспешил выказать своего невежества вслух. Однако с этого случая я старался внимательно вникать в разбор дел, ведь через несколько лет мне придется разбирать их самому!

Событие, в корень изменившее дальнейшую жизнь мою, произошло незадолго до моего двенадцатилетия.

Была майская ночь. Я лежал без сна и смотрел на мерцающий огонь лампады перед святыми ликами. Окна в горницу были распахнуты, веяло прохладой черной весенней ночи. Доносились далекие лесные шумы, не иначе, тешилась нечисть. Мне захотелось почитать какую-нибудь книгу, я вспомнил, что в хранилище книг, на столе, лежит оставленный мною «Физиолог», книга о диковинных зверях и чудовищах, живущих в далеких странах. Я встал, засветил огонь, оделся (в белокаменных наших палатах холодно по ночам). Осторожно ступая по скрипучим половицам, я шел, думая, как помнится мне сейчас, о дивной птице Феникс, которая никогда не умирает, а бросается каждые пятьсот лет в пламя костра, чтобы воскреснуть из его пепла.

Неожиданно мне послышались голоса. В такой час? Кто это мог быть? В хранилище горел свет.

Я задул свечу и подкрался к двери. Дверь была полуоткрыта.

- Лихое дело задумал ты, княже, грех великий. Одумайся! Ужели нельзя без греха такого обойтись? - голос показался мне знакомым. Это был боярин Бермята, тивун.

- Не коли мне глаза грехом, Бермята! Мало жизнь надо мной тешится… Ненавидел меня Ростислав люто, кровью половецкою попрекал, да накликал на себя стрелу. Долго думал я: у Ростислава с Софиею детей нет, все одно мне княжить. Придет мой час! Нет! - голос князя Глеба (это был он) задрожал от ненависти. - Мальчишка, только от груди, князем сел, волчонок Ростиславов!

- Ты - опекун его княже. Замыслы твои и сейчас исполнимы… Посылай гонцов к половцам, шли дары хану, не пройдет и года, как все будет готово к походу. Будут соседские земли под нами. Укрепится сила княжества, в чьих руках власть будет? Авось и Ярослав крепок, да ведь Бог весть, как повернуться все может… Владимир не будет помехою, придется ему уступить стол тебе. Не уступит добром - вспомни, как согнал с Киевского стола брата своего Владимир Красное Солнышко. У кого сила - у того и стол.

- Пойми, Бермята… Пройдет еще год - Владимиру сравняется тринадцать… А если подготовка затянется? В нем - властность Ростислава. Не будь он умен не по годам, будь он мягче - можно было бы вершить дела его руками, а потом спихнуть его… Но он не таков. К тому же - тайна, которая лежит на его рождении… Сейчас он еще не ведает о ней, станет юношей - откроет. И тогда мы не совладаем с ним. Владимира надо убрать с дороги, покуда он мал.

- Убить дитя? Речи твои разумны, но сердце мое ропщет. Когда я вижу как вздыбливает этот мальчик коня - только русые волоса стелются по ветру - горько становится… Но он растет в отца, а Ростислава я ненавидел не менее твоего… Почему стоит он на дороге?!

- Ты мягок, боярин, - князь Глеб негромко рассмеялся. - Неужто жизнь Ростиславова волчонка не стоит соседских земель?

Я стоял у двери, стараясь не дышать. «Убийцы! Повторить позор Святополка Окаянного мыслят!» Не сразу пришло мне в голову, как тяжело мое положение - возмущение было первым моим чувством.

- Будь по-твоему, княже, - ответил Бермята.

- Утро близится. Успеем обдумать, как убить Владимира. - Послышался звук отодвигаемого кресла, я отскочил от двери. Бермята и князь прошли мимо меня, не заметив в темноте. Затем вернулся к себе и я. Так и не уснул я в ту ночь. «Бежать, - думал я, - бежать отсюда! Лучше бортничать в лесу, пахать землю-целину, укрыться в монастыре, но только жить! Жить… А князь Глеб соединится с погаными и займет мой стольный град?! Этому не бывать! Но что могу я сделать? Ясно одно - я князь, я не должен бежать. Не свою жизнь, а свое княжество мне должно спасти. Меня считают младенцем. Пусть… Я выведаю все их планы и расстрою их. Ведь они уже сейчас боятся меня, говорили о какой-то тайне… Не зря боятся!

С этого дня я усилил свои упражнения в стрельбе из лука и в борьбе на мечах, и не клал в рот ни кусочка яства, не бросив из того же блюда собакам. Прошло не более двух недель. Однажды, когда я сидел на крыльце, поправляя на своем луке тетиву, ко мне подошел князь Глеб.

- Дурные вести, княже, - сказал он. - В степи видели половцев, число - неведомо. Велишь повести дозор?

Рука моя сама потянулась к мечу, с которым не расставался я с тех пор, как узнал о заговоре.

- Незванных гостей я привечу сам, - сказал я.

Почему не заметил я, как блеснули маленькие глаза князя Глеба злобной радостью?

- С войной ли они пришли, княже? - спросил он. - Не лучше ли отправить разведку - у меня есть один разведчик - из наемников - муж осторожный и храбрый.

«Ты не обманешь меня, князь, - подумал я. - Низкий человек, ты сам сказал мне о врагах, чтобы усыпить мои подозрения: я все равно узнал бы о них. Ты хочешь оттянуть время, вступить с ними в переговоры…»

- Я сам пойду в разведку с твоим человеком, - сказал я тоном приказа.

- Твоя воля, княже, - князь Глеб низко поклонился мне и я не увидел выражения его лица.

Глава вторая.

Мы выступили на рассвете… Наемник оказался из варягов: это был рыжеволосый высокий человек с грубым жестоким лицом. Звали его Асмунд.

Чистым было небо над степью, легкий ветер шевелил золотистые метелки трав… Мы ехали долго. Чиста и спокойна была степь: никаких следов большой рати.

- Посмотри, княже, свежий след копыт! - Асмунд мечом показал мне на землю.

- Не вижу… - я обернулся как раз затем, чтобы увидеть со свистом рассекающий воздух меч… Это длилось одно лишь мгновение, но мне показалось - часы… На мне не было ни шлема, ни бахтерцов - только легкая стальная кольчуга, способная защитить против стрелы или ножа, но не против такого удара мечом. «Предательство!» - понял я прежде, чем на меня обрушился удар. То, что последовало за этим до сих пор вызывает у меня невольную дрожь по телу: я остался невредим, меч скользнул по ладанке, которую я с младенчества носил не снимая, и не зная, что в ней: умирая, матушка молила меня никогда не снимать эту ладанку и не заглядывать в нее. Но как только меч коснулся ладанки, произошло страшное: красный огонь застлал мне глаза, неведомая сила вторглась в тело.

…Мною овладело странное ощущение безудержного стремления куда-то.

- Господи помилуй!! - услышал я страшный крик Асмунда. - Каюсь!! Польстился я на золото, поднял меч на дитя!!!

Какой бескрайней стала вдруг степь!..

Не сразу понял я, что превратился в степного орла, и парю в поднебесьи. Захватывающе новым было ощущение полета, но не было радости в моем сердце: я понял, что на мне лежит проклятие… Я, рожденный благочестивыми и честными родителями, неужели я… Я ничего не понимал.

Казалось, кто-то невидимый подсказывает мне направление полета: долго летел я легкокрылой птицей… Над городом… (виден был княжий терем)… позади остался город, последний раз сверкнули на солнце золотые купола церквей… над лесом… Как хорошо было лететь!

Уже давно подо мной лежал бескрайний лес… Я замедлил полет над еле заметной сверху поляной - она была скрыта густыми ветвями деревьев. Что-то заставило меня приземлиться… Едва коснувшись земли, я снова почувствовал красный вихрь, застилающий мне очи.