Психология развития и возрастная психология - Галина Абрамова

Исследователь может осознать, передать другим людям, как организовано его видение, но как происходит смотрение осознать бывает очень сложно, почти невозможно.

Видение ученого-исследователя, изучающего факты жизни человека, активно и организовано не только с помощью его собственной рефлексии (его собственных усилий, направленных на акты своего же собственного отношения к фактам жизни), но и с помощью методик.

Методики – это средства получения фактов, характеризующих закономерности жизни человека. Эти средства могут быть, как созданы самим исследователем, так и заимствованы у коллег, живущих или живших в разные с ним исторические времена. Так, сегодня мы можем работать с задачами Ж. Пиаже, которые были сформулированы им много десятилетий тому назад, и т. д.

Методика внешне может выглядеть по-разному: словесный опрос, рисунок, действие, движение и тому подобное. Основное отличие ее от аналогичных продуктов деятельности человека в том, что, во-первых, она (методика) включена в контекст решения научных проблем; во-вторых, она предполагает соотнесение получаемого факта с системой гипотез, то есть с научной теорией; в-третьих, она всегда существует в свете конкретных задач конкретного автора и отражает его теоретическую позицию; в-четвертых, в содержании методики осознаны ограничения в построении гипотез на основе фактов, получаемых с помощью этой методики.

Другими словами, ученый-исследователь, применяя методику для получения фактов, осознает роль и место этих фактов как в своем собственном мышлении о них, так и в жизни исследуемого человека.

Мы уже говорили, что возрастная психология имеет дело с проблемами психического развития. Без понимания того, что же такое психическое, что такое психическая реальность, к этой глобальной проблеме подойти практически невозможно.

Психологам приходится опираться на философские идеи о сущности человека, для того чтобы на уровне теоретической гипотезы оформить собственное представление о предмете своего же научного исследования.

С этой точки зрения важным представляется то, как видит исследователь свою собственную роль в получаемых и анализируемых им фактах, более отстраненным и, насколько это уместно для науки, благоговейным.

Может быть, бесчисленное множество вариантов проявления философской позиции исследователя, но основная линия различия между ними проходит, думается, через осознание зависимости исследуемого факта чужой жизни от собственной жизни.

Заинтересованного читателя прошу остановить свое внимание, на явлениях – трансфера и контртрансфера, присутствующих в психотерапевтической практике. Индивидуальный характер отношений, возникающий у исследователя и исследуемого (врача и пациента тоже), ставит под вопрос возможность изучения их экспериментальными, требующими воспроизведения, повторения факта, методами.

Так в истории изучения человека человеком возникла особая проблема – проблема взаимодействия, суть которой кратко можно было бы сформулировать так: исследуемый и исследователь изменяют друг друга в их совместном действии (чувстве, движении).

Особенно сложной становится ситуация с формирующим экспериментом, его ролью и местом в получении психологических фактов. Известно, что формирующий эксперимент возникает при следующей схеме организации научного исследования:

– констатирующий эксперимент – получение системы фактов;

– формирующий эксперимент – организованное контролируемое воздействие на систему фактов;

– контрольный эксперимент – фиксация изменений в системе изучаемых фактов.

Сложность анализа результатов воздействия состоит в том, что сам экспериментатор является важнейшим источником возможных изменений. В свою очередь любые возможные изменения со стороны испытуемого во многом будут определяться его отношением к экспериментатору и к самому себе. Уместно предположить, что, например, большинство проблем в обучении детей чтению связаны с отношением ребенка к обучающему его человеку и к самому себе.

Проблема формирующего эксперимента, связанная с возможным воздействием одного человека на другого, как думается, не только обостряет внимание к содержанию фактов, которыми оперирует возрастная психология, но и делает необходимым понимание контекста жизни исследователя, обращающегося к этим фактам. В этом контексте содержание его жизненной философии, его возможности воплощения собственной сущности в отношениях с другими людьми являются одной из важнейших составляющих построенной им теории, разработанной методики или просто рабочей гипотезы.

Сошлюсь еще раз на Э. Фромма: «…Мир имеет для него (человека. – Г. А.) определенный смысл, и совпадение его собственной картины мира с представлениями окружающих его людей является для него лично критерием истины, … Собственную позицию он считает логичной»[3]

Сопоставление своей позиции с позицией другого человека, выделение, осознание ее содержания отличает работу ученого-исследователя в области возрастной психологии от реагирования людей разного возраста друг на друга.

Проявление содержания позиции требует средств для ее удержания. Такими средствами в научном обиходе становятся понятия.

В современной возрастной психологии появляется всё больше теоретических и исследовательских работ, где исследователь занимает феноменологическую позицию.

В русле этих работ большое внимание стало уделяться нарративному методу исследования, суть которого в том, что человек рассказывает о событиях его жизни, а исследователь фиксирует и анализирует его рассказ. Это – один из методов изучения продуктов человеческой деятельности, ставший наиболее интересным в свете меняющихся ценности в самом научном знании.

Интересно то, что в возрастной психологии наиболее отчетливо проявляется различие в позициях авторов как различие в языках описания, Так, Ж. Пиаже пользуется языком математики и биологии («группировка», «операция», «ассимиляция», «адаптация» и тому подобное)[4], а З. Фрейд широко применяет язык медицины и философии («бессознательное», «сознание», «страдающее Я» и тому подобное)[5].

Примеров использования неспецифического для возрастной психологии языка других сфер научного знания для постановки и решения конкретных и общих проблем можно было приводить очень много. Так и существуют эти маркировки в разных вариантах: Ж. Пиаже – «стадии интеллекта», З. Фрейд – «Эдипов комплекс», К. Юнг – «архетипы», Э. Фромм – «бегство от свободы», Д. Штерн – «самость», В. В. Давыдов – «теоретическое мышление», Л. С. Выготский – «культурно-историческая теория» и т. д. Это большая честь для ученого и признание его места в науке, когда его позиция зафиксирована и определена. Таким образом, она может соотноситься с другими позициями в историческом времени науки.

Позиция любого человека (не только ученого) по отношению к этим фактам и закономерностям проявляется в его рассуждениях о людях вообще, о возрасте человека, о его возможностях изменения и тому подобное.

Для ученого существует проблема удержания предмета своего изучения, чтобы не впасть в «дурную» бесконечность взаимосвязи всех факторов со всеми, бесконечно осложняющей построение системы научного знания. Для людей других профессий и родов занятий использование фактов происходит на уровне реагирования через собственные изменения или изменения другого человека.

Возможность видеть эти изменения, чувствовать их является условием адекватного восприятия другого человека и себя. Ригидность, ориентация на стереотип, фантом, а не на живую реальность, разрушают взаимодействие, делают его однонаправленным воздействием, деформирующим его участников.

Интересующий нас предмет возрастной психологии может быть проявлен в позиции ученого или любого другого человека как ориентация на факты и закономерности психического развития здоровых людей.

Таким образом, в каждом из нас возрастная психология начинается там и тогда, когда мы в своей жизни (а ученый – в своей профессиональной деятельности, и это может длиться десятилетиями) погружаемся в проблемы неравенства между людьми. Неравенство это фиксируется строго и требовательно в любом языке (разговорном и научном) как возрастное отношение между людьми: старше – младше, а потом уже варианты: погодки, ровесники, люди одного поколения, люди первой половины XX в., люди прошлого, а также люди будущего.

Интересно то, что при всей однозначности этого отношения в XX и XXI вв. наблюдается удивительное явление, которого не было в прошлые века, – возраст человека не является однозначным показателем его информированности и компетентности. Эта ситуация становится еще сложнее, когда речь идет о владении конкретными навыками – общекультурными и профессиональными.