Преступление отца Амаро - Жозе Эса де Кейрош

– Меня поправил горный воздух. – И он принялся рассказывать о своей печальной жизни в первом приходе, в маленьком горном местечке, где приходилось жить в зимнюю, суровую пору одному среди пастухов. Каноник наливал ему вино, высоко подняв бутылку, чтобы вино пенилось в стакане.

– Пейте, голубчик, пейте. Такого винца вы, небось, не пивали в семинарии.

Сеньора Жоаннера поставила на стол блюдо с печеными яблоками.

– Экая прелесть! Печеные яблоки! Этому блюду мы окажем должную честь. Наша сеньора Жоаннера – чудная хозяйка, мой друг, идеальная хозяйка.

Сеньора Жоаннера смеялась, обнажая крупные, пломбированные зубы. Она принесла графинчик с портвейном, положила с жеманным благоговением Диасу на тарелку мягкое яблоко, посыпанное мелким сахаром, и сказала, похлопывая его по плечу полною, рыхлою рукою:

– Это у нас святой, падре, поистине святой человек. Я многим обязана ему.

– Ну, ну, что об этом говорить, – возразил Диас, и на лице его появилось выражение глупого самодовольства. – Чудное вино! – добавил он, с наслаждением потягивая портвейн.

– Оно прекрасно вылежалось. Ведь оно от того года, когда Амелия родилась.

– А где она сегодня?

– Она поехала с доною Мариею в усадьбу, а оттуда к знакомым.

– Да, ведь вы знаете, эта дама – помещица. У неё настоящее графское имение… – пояснил каноник, лаская блестящим взглядом полную фигуру сеньоры Жоаннеры.

– Ну, полно, падре, какое-же это имение! Маленький клочок земли, больше ничего, – остановила она его, но, услышав мучительный кашель прислуги, которая стояла, прислонившись к стене, обратилась к ней недовольным тоном:

– Ну, ну, ступай кашлять на кухню. Здесь не место, Руса.

Девушка вышла, закрыв рот передником.

– Она, по-видимому, больна, бедная, – заметил Амаро.

– Да, она очень плоха. Это моя крестница, сирота… Я взяла ее к себе из жалости, а также потому, что моя прежняя прислуга слегла в больницу: эта бесстыжая баба связалась с солдатом.

Отец Амаро конфузливо потупил глаза и спросил, много-ли больных в городе в это лето.

– Много желудочных заболеваний от сырых фруктов, – проворчал в ответ Диас. – Наедаются арбузов и запивают их кружками воды. Ходит здесь и лихорадка.

Они заговорили, о местной лихорадке и о климатических условиях в Лерии.

– Я теперь значительно окреп сравнительно с прежним, – оказал отец Амаро. – Благодаря Господу нашему Иисусу Христу я чувствую себя вполне хорошо.

– И да сохранит вам Господь здоровье! Люди редко ценят это счастье, – заметила сеньора Жоаннера и принялась рассказывать о том, что у неё в доме живет шестидесятилетняя, разбитая параличем сестра, наполовину потерявшая рассудок. Зимою она простудилась и с тех пор, не переставая, худела и слабела.

Сеньора Жоаннера говорила спокойно, скатывая пальцами шарики из хлеба. У Диаса смыкались глаза. Все в столовой засыпало, казалось. Лампа гасла понемногу.

– Однако, пора спать, – сказал вдруг каноник, встрепенувшись. – Поздно уже.

Отец Амаро встал и прочитал с опущенными глазами послеобеденную молитву.

– Не угодно-ли захватить с собою лампу, падре? – спросила сеньора Жоаннера предупредительным тоном.

– Нет, благодарю вас; мне не нужно. Покойной ночи.

И он медленно ушел, ковыряя в зубах зубочисткою.

Сеньора Жоаннера вышла на площадку лестницы посветит ему. Но священник остановился на первой ступеньке и спросил, обернувшись:

– Завтра ведь пятница – постный день… Неправда-ли, сеньора?

– Нет, нет, – перебил его каноник: – завтра вы обедаете у меня. Я зайду за вами утром, и мы отправимся вместе к настоятелю, в собор и повсюду.

Сеньора Жаонпера поспешила успокоить священника.

– Вы не беспокойтесь о постных днях, падре. Я соблюдаю посты очень аккуратно.

– Я потому сказал, – объяснил Амаро, – что в наши времена никто не хочет соблюдать постов…

– Вы правы, падре, – согласилась она. – Но я не из таких. Я забочусь прежде всего о спасении своей души.

Раздался громкий звонок.

– Это, верно, Амелия, – сказала сеньора Жоаннера.

– Ступай, открой дверь, Руса.

Внизу хлопнули дверью, затем послышался говор и тихий смех.

Чей-то голос сказал до свиданья, и Амелия взбежала по лестнице, слегка подобрав спереди юбку. Это была красивая, здоровая, хорошо сложенная девушка высокого роста. На голову её был накинут белый шарф, а в руках она держала ветку розмарина.

– Иди, иди, дочка. Вот новый падре, он приехал сегодня вечером.

Амелия остановилась в некотором смущении, глядя наверх, где стоял Амаро, прислонившись к перилам. Она тяжело дышала и раскраснелась, поднимаясь бегом по лестнице. Её живые, черные глаза ярко блестели, и от всего её существа пахло свежестью полей.

Амаро сошел вниз, прижимаясь к перилам, чтобы пропустить девушку, и пробормотав невнятное приветствие. Каноник, тяжело выступавший сзади него, остановился посреди лестницы и преградил Амелии путь.

– Вы что гуляете до такого позднего часу, плутовка?

Она засмеялась и проскользнула мимо него наверх в то время, как он выходил, отгоняя прислугу от двери.

– Ладно, ладно, уходи, голубушка, разболеешься. Значит, завтра в восемь утра, Амаро. Будьте готовы к этому времени.

Амаро запер за собою дверь спальни. Постель была открыта, и от чистого белья приятно пахло стиранным полотном. Над изголовьем висел старинный образ Христа на кресте. Амаро открыл молитвенник, опустился на колени у кровати и перекрестился. Но он чувствовал себя таким усталым, что скоро начал зевать. И среди обычных молитв, которые он читал машинально, ему были слышны наверху над его спальнею шаги Амелии и шуршанье крахмальных юбок, которые она встряхивала, раздеваясь.

III

Амаро Виера родился в Лиссабоне в доме маркизы д'Алегрос. Отец его был лакеем маркиза, мать горничною и доверенным лицом при маркизе. У Амаро сохранился дагерротип матери. Это была здоровая женщина с густыми бровями, толстыми, чувственными губами и прекрасным цветом лица. Отец Амаро умер от удара, а мать, отличавшаяся всю жизнь завидным здоровьем, умерла через год от горловой чахотки. Амаро исполнилось тогда шесть лет. У него была сестра, жившая с раннего детства у бабушки в Коимбре, и дядя, зажиточный торговец в квартале Эстрелла. Но маркиза привязалась к Амаро, оставила его у себя в доме после смерти родителей и занялась его воспитанием.

Маркиза д'Алегрос овдовела в сорок три года и стала жить большую часть года в своем имении. Это была добрая и ленивая женщина, благоговевшая перед духовными лицами и вечно занятая церковными делами; при её доме даже была устроена часовня. Обе дочери её, воспитанные в страхе Божием и в поклонении последним модам, были ханжами и говорили с одинаковым жаром о христианском смирении и о последних модных журналах. Один журналист того времени оказал про них: – Они думают каждый день о туалетах, в которых явятся в рай.

Маркиза предназначила Амаро к духовной карьере. Его худенькая, бледная фигурка вполне соответствовала этому назначению. Он любил атмосферу церквей и часовен и лучшим удовольствием было для него сидеть среди женщин, прижавшись, к теплым юбкам, и слушать их рассказы о святых. Маркиза не пожелала отдать его в школу, опасаясь влияния скверных товарищей и духа неверия. Домашний капеллан преподавал ему латынь, а старшая дочь маркизы, дона-Луиза давала ему уроки французского языка и географии.

Амаро был очень тихим ребенком; он никогда не играл и не бегал, был очень труслив и даже спал при свете лампы рядом со старою прислугою. Женская прислуга маркизы очень портила его; его находили хорошеньким мальчиком, целовали, щекотали постоянно, и он привык вертеться среди юбок, близко соприкасаясь с женскими телами, что доставляло ему большое удовольствие. Иной раз, когда маркизы не было дома, горничные наряжали его в женское платье, забавляясь вместе, с ним. Амаро позволял им делать с собою все, что угодно. Глаза его затуманивались, на щеках появлялся нехороший румянец. Прислуга посвящала его, кроме того, во все свои сплетни и интриги. Амаро поневоле сделался лгуном и сплетником, рылся в чужих вещах, вертелся среди грязных юбок и фальшивых волос. Он был невероятно ленив и утром подолгу валялся в постели, плотно закутавшись в одеяло и обняв подушку.

Однажды в воскресенье, вернувшись утром с обедни, маркиза упала на террасе и скоропостижно скончалась. В завещании она распорядилась отдать Амаро в пятнадцать лет в семинарию, чтобы он сделался священником. Обязанности исполнить это распоряжение возлагалась на отца Лизета. Амаро было в то время тринадцать лет.

Дочери маркизы переселились по смерти матери к тетке, а Амаро отправили к его дяде-торговцу. Это был толстяк, женатый на дочери бедного чиновника, которая вышла за него, чтобы уйти из родительского дома, где ей приходилось жить в бедности. Она ненавидела мужа, его ласку, его волосатые руки и бедный квартал, где они жили. Муж, наоборот, обожал ее, осыпал дорогими подарками и называл своею герцогинею.