Год жизни - Александр Чаковский

— Или, может, капиталы не позволяют? — еще громче спросил парень. — Марь Петровна, кружку пива с коротким хвостом начальнику! Горняк угощает!

— Нет, почему же? Зачем вы так? — сказал я, положив бутерброды на тарелку. — Я совсем не поэтому… Только я хотел… А впрочем, дайте мне, пожалуйста, кружку пива, — неожиданно для самого себя громко обратился я к буфетчице и добавил потише: — Только водки не надо.

Парень в куртке плечом потеснил своего соседа, освобождая мне место. Я протиснулся к бочке.

У соседней бочки шел громкий разговор, люди о чем-то спорили, перебивая друг друга, говоря о шлангах, тросах и рогачах, которых «ни в горе, ни под горой не сыщешь», ругали какую-то нарядчицу: «Злая, ух злая, аж зубы у нее трясутся…»

Но за нашей бочкой, как только я подошел, наступила настороженная тишина. Люди замолчали, едва я поставил свою кружку. Бутерброды я держал в руке — на днище бочки для них уже не нашлось места.

Парень в куртке, надетой на голое тело, поднял стакан и громко сказал:

— Ну, будем веселы!

Все подняли стаканы, а я свою кружку.

— Принимаете? — спросил меня тот, что стоял напротив, пожилой, усатый человек в ватной куртке, также покрытой каменной буровой пылью.

— Что? — переспросил я.

— Американский напиток коктейль, а по-нашему православный ерш, — сказал усатый и сделал движение, будто наливает водку в пиво.

— Нет, нет! — окончательно смутился я. — У меня только пиво… без водки. Да я и пива-то не хочу…

— Пиво, друг, в наших краях только на закуску идет, — внушительно сказал третий из моих соседей, человек с большим красным шрамом на лице, точно от ожога.

— Я понимаю… — пробормотал я и поднес кружку к губам.

Пил я долго, не отрываясь, и украдкой поглядывал на соседей, стараясь установить, наблюдают они за мной или нет.

Это нелегкое дело — залпом выпить большую кружку холодного пива, однако я допил до дна и, со стуком поставив пустую кружку на бочку, спросил:

— Породку бурите, товарищи?

— В балете танцы танцуем, — ответил парень в куртке на голое тело.

— То мы ее, то она нас бурит, — проговорил усатый, игнорируя насмешку парня и прямо отвечая на мой вопрос.

— Эго как же — она вас? — спросил я.

— Да очень просто! — вступил в разговор человек со шрамом, — Без бура бурит. Мы ее буром, а она нас так, запросто.

— Крепка порода? Ийолиты? — продолжал я расспрашивать.

Усач промолчал. А парень в ватнике хитро подмигнул остальным и протянул нараспев:

— Эх, д’расскажи, расскажи, бы-ра-дя-га… Расскажи, расскажи, гражданин интересуется, — закончил он ужо скороговоркой.

— Да нет, товарищи, — поспешно сказал я, чувствуя, что разговора не получается. — Не хотите рассказывать — не надо. Просто я вижу, что вы с горы, бурильщики, пришли прямо с работы…

Эти слова внезапно произвели на людей совершенно неожиданное и непонятное мне впечатление. Парень в брезентовой куртке повернулся ко мне всем телом, распахнул куртку и, упершись руками в голые бока, зло проговорил:

— Одежка, говоришь, неподходящая? А что ж нам, в «шайбу» идучи, тройку надевать, что ли? Галстуки-бабочки?

— Тихо, не заводись! — угрюмо одернул его человек со шрамом. — А только форсить нам действительно негде. Да и не перед кем…

— Да что вы, товарищи! Зачем вы так нехорошо поняли? — громко перебил его я. — Завтра, может быть, и я так же выглядеть буду. Я ведь на работу сюда прибыл, на строительство туннеля. И вот…

— На туннель?! — с преувеличенной радостью воскликнул мой сосед в брезентовой куртке. Он был уже сильно пьян, — Сам прибыл?

— То есть как это «сам»? — недоуменно переспросил я.

— Ну, тогда выпьем! — все с тем же оживлением и не разъясняя своего вопроса, сказал парень, ударил ладонью по бочке и крикнул буфетчице: — Марь Петровна, заложи двести пятьдесят взрывчатки в этот шпур! — и он показал на мою пустую кружку.

И тогда я сказал, стараясь, чтобы голос мой звучал как можно грубее и независимее:

— Тогда всем… Я угощаю!..

Но буфетчица не расслышала ни меня, ни моего соседа — резкие аккорды баяна заглушили все голоса. Кто-то играл у дальних бочек, и при первых же звуках мой сосед скинул прямо на пол свою куртку и, голый по пояс, выскочил из-за бочки, ударил в ладоши и под аккомпанемент баяна стал отбивать «цыганочку». Он был в резиновых сапогах, поэтому чечеточной дроби не получалось, слышалось только ритмичное чавканье подошв.

Кое-кто лениво, нехотя взглянул на пляшущего парня, как смотрят на давно уже знакомое, привычное и надоевшее зрелище, а большинство даже головы не повернули.

Парень плясал дико и самозабвенно. Несколько раз он сбивался с ритма, но не старался снова войти в него. Казалось, ему даже хочется «оторваться» от баяниста и от самого себя, вырваться куда-то на простор.

В эту минуту раздался сильный взрыв, потрясший и пол, и бочки, и лампочку на грязном шнуре.

Я вздрогнул от неожиданности. А взрывы, тяжелые, глубокие, следовали один за другим.

Люди при первом же взрыве почти одновременным и привычным, видимо, движением чуть приподняли над бочками свои кружки.

Никто как будто бы и внимания не обратил на эти удары. Баян продолжал играть, парень — плясать.

— Породу на руднике рвут, — сказал человек со шрамом, обращаясь ко мне. Усмехнулся и добавил: — А вы, может, подумали, что бомбят?

— Ничего не подумал, — буркнул я и тотчас же сказал себе: «Ну, теперь все. Надо уходить».

Я уже подходил к двери, когда она широко распахнулась и на пороге появился человек в синем промасленном комбинезоне. Несколько секунд, загораживая мне проход, он постоял в дверях, наблюдая за пляской, потом громогласно объявил:

— Такси подано! — И пошел к стойке.

Буфетчица уже накачивала для него кружку пива.

Я вышел на улицу. У пивной стояла трехтонка с опущенными бортами. Кабина была пуста. Очевидно, человек в комбинезоне — шофер.

Несколько минут я стоял, глядя на красное, точно воспаленное солнце, медленно плывущее между вершинами гор.

Хлопанье двери заставило меня оглянуться.

Люди парами и в одиночку медленно вываливались из пивной. Подойдя к машине, они стали взбираться в кузов.

Некоторым удавалось сделать это самостоятельно, других подсаживали товарищи. Троих положили «навалом».

Наконец, на ходу вытирая с губ пивную иену, появился шофер. Он безучастно и, как мне показалось, чуть иронически наблюдал за погрузкой.

Мы стояли рядом. Я спросил:

— Куда это вы их повезете?

— Спецрейс делаю, — охотно отозвался шофер.

Было похоже, что он в душе посмеивается надо мной.

— Куда же вы их этим спецрейсом? — продолжал я спрашивать.

— К месту работы, на Туннельстрой.

— На Туннельстрой?! — воскликнул я.

— Точно. Доставка к месту работы, на западный участок.

Решение созрело во мне внезапно. Я подумал: какой смысл болтаться до понедельника в этом поселке?

Я поддержал борт машины, пока шофер закидывал скобу, и сказал решительно:

— Послушайте, товарищ. Моя фамилия — Арефьев, я инженер, назначен на Туннельстрой. Можно поехать с вами?

— Влезайте, места хватит, — ответил шофер.

— Только у меня чемодан в гостинице… Тут всего метров пятьсот…

— Садитесь в кабину, — сказал шофер, доставая из-под сиденья «концы» и вытирая ими руки.

У гостиницы шофер остановил машину, не заглушая мотора.

Я забежал на минуту в комнату общежития, схватил чемодан. Сидящая под распростертыми медвежьими лапами дежурная окликнула меня:

— Куда вы?

— На туннель! — весело ответил я. — До свидания!

Потом, помню, схватил медведя за лапу и попрощался с ним…

Мы быстро миновали поселок и теперь ехали по узкой грунтовой дороге, огибающей гору. Параллельно дороге тянулось железнодорожное полотно.

Я напряженно всматривался, в ожидании, что вот за поворотом откроется какой-то новый, никогда не виденный мною пейзаж.

Тщетное ожидание! Машина все время поворачивала только налево, поэтому с левой стороны и отчасти впереди я видел ту же покрытую редкой растительностью гору, которую мы огибали, а справа — линию железной дороги и за ней беспорядочные нагромождения валунов, а еще дальше — снова горы, похожие друг на друга.

Однообразие пейзажа не угнетало меня. «Что меня ждет? — думал я. — Пройдет еще несколько минут — и я буду на месте, где предстоит начать новую жизнь».

Мне и в голову не пришло, что я поступаю опрометчиво, являясь на чужой участок около часа ночи, без всякого предупреждения и без Фалалеева, которому директор приказал отвезти меня в понедельник.

Да, я совсем не думал об этом. Одна мысль владела мной: как можно скорее оказаться на месте, расспросить обо всем, все разузнать, обследовать начатую штольню, своими руками пощупать породу, сквозь которую мне придется пробивать туннель, — словом, начать действовать. Я спросил шофера: