Тим и Дан, или Тайна «Разбитой коленки» - Ирина Краева

— Тебе повезло, — сказал он квакушке, выбрасывая в траву под окном, — а мне нет. Вот оно моё горе — есть просит. И моя радость. Не позабочусь — расплачется. Эх, такое дитё не лихоманской едой вскармливать требуется, а самой что ни на есть простой, человеческой.

И он налил в приготовленную бутылочку с соской молока, купленного для себя в городском магазине. Но прежде чем кормить Тима, Лиходеич достал фиолетовый флакон, который висел у него на груди, с усилием вытащил из него травяную пробку. Крепким ногтем аккуратно подхватил бисеринку слюны с улыбающейся губки малыша и стряхнул ее в склянку. Зажглись искорки и погасли, коснувшись дна, — словно колючка вцепилась в грудь Лиходеича, словно уголек прожег язвочку чуть повыше желудка…

…Как только маленький лобастый Тим, быстро превратившийся в рослого не по годам мальчугана, вошел в возраст, Лиходеич решил приниматься с грехом пополам за его учебу, заказанную Вороном. Старый леший, не сомневался: будет из смышлёного мальчишки толк. В его длинных, вечно порезанных осокой и измазанных медовой смолой пальцах жили цепкость, ласка и чуткость — без них ни один фокус не получится. В его гибком и, на первый взгляд, хлипком теле — горожанин он и есть горожанин — столько было выносливости, сколько и должно её быть у неутомимого лесного ведуна, способного не страдать ни от жары, ни от мороза, только лишь отдав себе приказ не думать о них. В Тимошины зелёные глаза, в которых всегда словно золотистые улыбки самого солнышка плавали, леший мог смотреть бесконечно. Столько в них подпрыгивала озорства, что лесной дедушка не один день подряд мог шалить шалости в Разбитой коленке, веселя народ. Столько в них думок разных отражалось, что Лиходеич и сам задумываться о жизни начал, хотя давно с ним такого не случалось. «Не дом, а гостиница, „Интурист“ какой-то», — ворчал он, бывало, когда обнаруживал в избушке на столе бельчат, грызущих сахар, в собственном лежбище на печи — филина с бронхитом, а в чайнике — уютно свернувшегося ужа. Лесной народ дня не мог прожить, чтобы не позабавиться с мальчишкой, гораздым на проказы и всяческую помощь в любом деле.

Однажды, дабы не только поучить, но и позабавить любимца, показал старый леший, как нужно заговаривать обычный булыжник, чтобы на человека, запнувшегося об него, напала бы и извела нудная Икота. Тим только зря морщил свой крутой лоб, но никак не мог уразуметь, как именно надо положить камень и в какой момент произнести совсем плёвый заговор — по своей простоте тот и в букварь для злоденца не входил. Вертел мальчик булыжник и так и сяк длинными ко всему умелыми пальцами, но сейчас будто неловкими, а потом рассказал Лиходеичу о том, какая радость и какая печаль ждут этим летом человека, который через три дня пройдет мимо злополучного камушка. Лиходеич проверял — не соврал парнишка, все так и получилось у Петра Сидорова из села Красная синька, бывшей деревни Дураково. И собаку охотничью — клад, не собака — завел он, и Домовой, обидевшийся на него за это, подспрятал паспорт, отчего тот не смог вовремя приехать в ЗАГС и невеста укатила на юг с другим.

— Давай его пожалеем, дедушка Лих, не будем Икоту насылать, — предложил Тим. И так посмотрел на Лиходеича своими звонкими, зелёными, с думкой глазищами, что тот беспрекословно и согласился. А ещё как-то заблудились в лесу брат с сестрой, пятиклассники. Вот уж Лиходеич обрадовался. Никто не плутал по Разбитой коленке года три. А тут сразу два человека разом. Лиходеич повел Тима по их следу. Старался показательно идти — как русская борзая за зверем крадётся — осторожно вышагивал, стойку на одной ноге делал, когда надо — галопом скакал, сложив кулаки, филином ухал, змеей шипел, медведем ворочался, пугая заплутавших. Искривлялся весь, устал. Всё для того, чтобы вкус к лесной игре у Тима разбудить, подленькую струнку в его душе задеть, чтобы поизгаляться ему самому захотелось над другими.

А Тим вдруг расплакался, чего не бывало. Домой запросился. На живот пожаловался. Пришлось Лиходеичу девчонке с мальчишкой тропинку под ноги подкладывать, да мягко так подзатыльника дать, чтоб в нужном направлении к мамке бежали. Потом у самой кромки леса, пока еще не вышли на ячменное поле, проверил, всё ли с ними в порядке — взгляд быстрый швырнул вдогонку. Всё было в порядке. Ещё и радовались, что небывалый гриб нашли — шляпка с буханку величиной. Лиходеич хмыкнул недоуменно: он этого красавца в таком месте видел, где они и не хаживали. Кто подарочком одарил? А Тимка, убедившись, что детки в безопасности, уж очень быстро в себя пришел: и живот не болит.

В следующий раз Лиходеич поделился с Тимом рецептом микстурки, после которой у человека несварение мыслей случается. Вроде бы человек слышит, что ему говорят, сам слова произносит, да невпопад, и понять не может, чего от него хотят. Тим без ослушки собирал травку за травкой в почерневший заварочный чайник. А когда Лиходеич решил на себе проверить это зелье из дурманных чащобных травок — лишь заснул, да так выспался, столько снов цветных насмотрелся, как в театр сходил. Да ещё женщина ему светловолосая, красивая привиделась и строго наказала: «Не получится у тебя, старый, мальчика испортить. Не на такого напал. Отстань от ребёнка с глупостями».

И сколько Лиходеич ни пытался, в соответствии с чёртовым договором, научить будущего злоденца коварной ехидной премудрости, тот ей не учился, и вместо лихоимства всякого у него что-то полюбопытнее выходило. И Лиходеич, задумчивый, печальный, держась за трепещущее сердце — от тоски оно такие коленца в груди выделывало! — старательно дробил булыжник, который про Петра Сидорова рассказал, и ссыпал его в заветный флакончик; выпаривал над злополучной склянкой из рукава Тимкиной рубашки слёзы, пролитые при встрече с девочкой и мальчиком, что с грибом-буханкой из леса вышли, и печально смотрел, как парок искрами оседал на фиолетовых стенках…

Понял леший, что есть в этом худеньком мальчишке со взглядом без страха и зла таинственная сила, чудодейственная.

Но всё это было в ту пору, когда Тим не достиг и десятилетнего возраста. Дальше дело пошло очень худо.

Пожалуй, не было второго такого мальчишки, который бы так же хорошо, как Тим, знал лес и всех его обитателей, видимых и невидимых для обычного человеческого глаза. Каждое дерево он знал в морщинистое древесное лицо, по мокрому болотному следу мог назвать имя любого волка или лося. Твердо помнил, что чёрт смущает, бес подстрекает, дьявол нудит, а сатана творит чудеса для соблазна. Никогда не произносил он имени Анчутки — злого духа, живущего то в воде, то в воздухе, знал — нечистый прихромает по первому же зову и не отбиться от него. Лучше Лиходеича отыскивал он чудодейственное вихорево гнездо — клубом свитые тонкие веточки берёзы, внушающие своему обладателю необыкновенную смелость в любых обстоятельствах. Без страха и жалоб гулял Тим по ночным тревожным полям, собирая в холстяной мешочек красные молнии, летучий, призрачный огонь, горящие тоненькие свечки — так цвели чудодейственные травы: голубь, царе-царь, папороть, лев…

Но вскоре всё переменилось. Оказывается, мало было знать силу, заключённую в травах, мало было знать, в какой час её с земли снимать. С какого-то времени почему-то не мог Тим, назубок знающий все заклинания и заговоры, упросить траву поделиться целебной силой, а без этого её живой сок оставался пустой водой. Лиходеич мог бы с большой выгодой для подопечной ему Разбитой коленки выменивать у других леших на вихоревы гнёзда бобров, зайцев, медведей и даже духов-покровителей. Но скоро все узнали, что вихоревы гнезда, сорванные рукой Тима, никому не придают смелости, бессильны они. Когда по велению Лиходеича звал маленький Тим ветры, они верно откликались на его негромкое слово. Но однажды перестали дуть ему и в лицо, и в спину. Ни Восточный, ни Полуденный, ни Западный, ни самый холодный Полуночный не хотели больше водить с ним дружбы, не спешили из дальних стран принести их аромат. Перестал говорить ему Час — Добрый он или Недобрый, и готова ли Земля начинать хорошее дело, или зависло в воздухе чёрное зло.

Печалился Лиходеич, раздумывая над той силой, которая, чувствовал он, когда-то аж гремела в его мальчике, просясь в жизнь, а сейчас будто испарилась куда-то. И никак не мог он понять: как расколдовать её, в чем причина её странного исчезновения?

И вот что ещё изводило Лиходеича. В ночь перед Колядою, они с Тимом, прижавшись плечом к плечу, сжигали в печке полено, мечтая вместе с ним сжечь накопленные за год обиды и беды. Но никогда в пляшущем огне не мелькнула улыбка старичка Бадняка, весело делающего свою грязную работу, никогда он ещё не сказал им, подмигнув: «Всё лучшее впереди». На что дух был доброжелательный, а вот, значит, не мог обманывать.

Ещё больше озадачился Лиходеич, когда он, зажав своё самолюбие лешего — ведуна, знахаря, всё знающего, всё повидавшего духа, поклонился в пояс вещей птице и спросил, стоит ли ему опасаться, что его лесной сынок, его Тим, росинка его родная, окажется в услужении у Ния. Может, судьба пошлет избавление? И ответила вещая птица: «Всё, что могу сказать — скажу. Я вижу его рядом с Нием и не вижу. Если успеешь, ты ему объясни: один весь свет обойдешь, но дома не найдёшь». Схватился Лиходеич за больное сердце, так и носил вместе с ним непонятные тревожные слова.