Страсти по Уич-стрит - Стэйси Омонье

— Кстати, о старине, — сказал он. — Забавные обстоятельства всплыли на том слушании по Ацтек-стрит. Спор в переполненной пивной разгорелся из-за вопроса о том, где была Уич-стрит.

— Припоминаю, — подхватил лорд Вермеер. — Нелепейшая ссора. Я-то полагал, любой, кому за сорок, вспомнит ее точное местонахождение.

— Как бы Вы ответили на этот вопрос, сэр? — осведомился Лоус-Парлби.

— Несомненно, она начиналась на углу Ченсэри-Лэйн и заканчивалась у второго ответвления к западу после Дворца правосудия.

Лоус-Парлби было, ответил, но тут мистер Сэндимэн прочистил горло и проговорил высокомерным, елейным голосом:

— Прошу прощения, милорд. Я знаю Париж, Вену, Лиссабон, знаю каждый камень в их мостовых, но Лондон я считаю своим домом. И Лондон я знаю еще лучше. Я прекрасно помню Уич-стрит. Будучи студентом, я наведывался туда за книгами. Она шла параллельно Нью-Оксфорд-стрит, но южнее, как раз между Нью-Оксфорд и Линкольнз-Инн-Филдс.

Это заявление привело Лоуса-Парлби в ярость. Во-первых, это была возмутительная ложь и наглая выдумка. Во-вторых, он уже натерпелся достаточно позора с Лиссабоном. Наконец, точно огонь, его обожгло воспоминание о злосчастном разбирательстве, когда на той же почве его отчитал судья Тритолстон, а адвокат был уверен в своей правоте. Проклятая Уич-стрит! Он набросился на мистера Сэндимэна.

— Чепуха! Допустим, Вы что-то и знаете об этих…восточных городах, но не имеете решительно никакого представления о Лондоне, если так говорите. Уич-стрит находилась восточнее того места, где теперь театр «Гейти». Она шла мимо старого театра «Глобус», параллельно Стрэнд.

Кончики темных усов мистера Сэндимэна поползли вверх, желтые зубы обнажились в ухмылке. Издав презрительный смешок, он протянул:

— Неужто? Как чудесно обладать такими…исчерпывающими знаниями!

Мистер Сэндимэн рассмеялся в лицо противнику. Лоус-Парлби побагровел. Проглотив полстакана портвейна, он бросил еле слышно: «Чертов невежа!» Затем, со всей грубостью, на какую только был способен, адвокат демонстративно отвернулся от Сэндимэна и вышел вон.

В обществе Адели он постарался забыть о размолвке. До чего глупо все это было, до чего недостойно! Как будто он был не прав! Пьяный спор в пивной казался подушечкой, утыканной острыми иголками. Их уколы в конечном счете толкнули его…толкнули его, мягко говоря, к грубости. И дело было совсем не в Сэндимэне. Шут бы с этим Сэндимэном! Но что подумает его будущий тесть? Никогда раньше Лоус-Парлби не выходил из себя в его присутствии. Скрепя сердце, адвокат надел маску легкомысленного остряка. Адель в подобных разговорах чувствовала себя, как рыба в воде. Сколько дивных веселых дней предстояло им прожить вместе! В радости она становилась похожей на котенка, на ее почти симпатичном, не самом глубокомысленном лице появлялись такие очаровательные ямочки! Жизнь была для нее грандиозным празднеством. Тем вечером они ожидали появления знаменитой оперной певицы Токкаты. Она за изрядный гонорар согласилась прибыть из самого Ковент-Гардена. Мистер Сэндимэн слыл большим поклонником музыки. Адель заливалась смехом, рассуждая, какое место в обществе подобает ему, великому Сэндимэну, более всего. Неожиданно тень прошла по лицу Лоуса-Парлби. Какой женой окажется она, если станет не до шуток? Тут же червячок-сомнение был раздавлен. Великолепная обстановка в комнате успокоила адвоката. Вид огромной вазы с красными розами обострил его восприятие. Его карьера…Дверь распахнулась. В проеме, однако, возникла не Токката, а лишь один из лакеев. Лоус-Парлби вновь повернулся к своей избраннице.

— Простите, сэр. Его сиятельство покорнейше просит Вас пройти к нему в библиотеку.

Лоус-Парлби оглядел посыльного, сердце у него екнуло. Необоримая тревога навалилась на адвоката. Что-то шло не так, но в то же время все было так глупо, так пустячно! В крайнем случае, он всегда мог извиниться. Уверенно улыбнувшись Адели, Лоус-Парлби ответил:

— Что ж, разумеется, с удовольствием. Прости, дорогая.

Он последовал за внушительным слугой. Едва ступив на ковер в библиотеке, адвокат понял, что его самые худшие опасения подтверждаются. На мгновение ему показалось, что лорд Вермеер один, но затем он заметил сжавшегося в кресле в углу, как кусок скомканного пергамента, старого Стивена Мансарда. Лорд Вермеер взял с места в карьер. Стоило двери закрыться, он взревел:

— Ты что творишь?

— Прошу прощения, сэр. Боюсь, я не совсем понимаю. Если Сэндимэн…

— Сэндимэн уехал.

— Как жаль.

— Жаль! Да уж, тебе должно быть жаль! Ты оскорбил его. Мой будущий зять оскорбил его в моем же доме!

— Мне очень жаль. Я не думал…

— Не думал! Сядь. И попрощайся с мыслью о моей дочери. Ты нанес непростительное оскорбление не только ему, но и мне.

— Но я…

— Помолчи. Известно ли тебе, что правительство собиралось заключить с этим человеком более чем выгодное соглашение? Известно ли тебе, что дело было практически решено? Уступки, на которые мы намеревались пойти, стоили бы казне тридцать миллионов фунтов, и это еще дешево. Слышишь меня? Это еще дешево! Баккан — одна из самых уязвимых окраин Империи. Зона постоянного риска. Если какая-то сила сумеет узурпировать власть — а, заметь, проклятый район уже бурлит от этих новых веяний — ты знаешь, о чем я, — мы и глазом не моргнем, как весь восток окажется в огне! Индия! Силы небесные! Контракт, о котором мы говорили, предотвратил бы опасность. И вдруг, болван, появляешься ты и оскорбляешь человека, чье слово решало все!

— Позвольте, сэр, откуда мне было знать…

— Неоткуда! Но ты, бестолочь, превысил все пределы. Оскорбил его из-за какой-то чуши — и это в моем доме!

— Он сказал, что знает, где Уич-стрит. Но он ошибался. Я поправил его.

— Уич-стрит! Да катись она к дьяволу! Тебе следовало согласиться, скажи он даже, что Уич-стрит на луне! Твоему поступку нет оправданий. А еще лезешь в политику!

Изрядный цинизм последней фразы остался без внимания. Выбитый из колеи Лоус-Парлби промямлил:

— Сожалею.

— Меня не интересуют твои сожаления. Я хочу действий.

— Каких, сэр?

— Ты поедешь прямо к мистеру Сэндимэну, найдешь его и извинишься. В конце концов, признаешь его правоту насчет Уич-стрит. Не сегодня вечером, так завтра утром. Даю тебе времени до завтрашнего полудня. И если к тому моменту ты не принесешь мистеру Сэндимэну достаточных извинений, ноги твоей не будет в этом доме, и свадьбе не бывать. Более того, я употреблю все свое влияние, чтобы выгнать тебя из профессии, которую ты опозорил. Можешь идти.

Потрясенный и ошарашенный, Лоус-Парлби вернулся в свою квартиру в престижном Найтсбридже. Перед тем, как что-то предпринять, следовало поразмыслить. Лорд Вермеер отложил казнь до завтрашнего полудня. Ночь отводилась на то, чтобы обдумать извинения. Испытанию подвергалась сама его сущность. Лоус-Парлби знал это. Он стоял на распутье. Где-то глубоко в его сердце бушевала ярость. Идти ли на сделку, когда цена успеха — душа? Происходящее было так банально — всего-навсего спор о местонахождении улицы, которой уже нет и в помине. Как сказал лорд Вермеер, что им вообще за дело до этой Уич-стрит?

Конечно, ему надлежало извиниться. Эта нужда была адвокату поперек горла, но стоило ли жертвовать всем из-за никчемного спора об улице?

Дома Лоус-Парлби облачился в халат и, раскурив трубку, устроился у камина. В тот момент он отдал бы все за собеседника — хорошего собеседника. Как славно было бы обсудить все…с женщиной, понимающей и сочувствующей. Перед глазами возник образ Адели, лыбящейся в ожидании Токкаты, и в душу его вновь закрались сомнения. Адель…Та ли это женщина? В самом деле, любил ли он Адель? Или все это…фарс? Может, вся жизнь — фарс, игра юристов, политиков, человеческая комедия?

Огонь почти погас, а он все сидел, погруженный в мысли. Одна за другой являлись ему пугающие картины будущего. Глубоко за полночь он внезапно тихо выругался, поднялся и подошел к бюро. Вооружившись ручкой, адвокат написал:

«Дражайший мистер Сэндимэн,

Приношу Вам свои извинения за проявленную мною грубость. Такое поведение неприемлемо, тем более что, как я теперь убедился, Вы были полностью правы относительно местоположения Уич-стрит. Не представляю, как я мог допустить подобное. Нижайше прошу меня простить.

Сердечно Ваш, Фрэнсис Лоус-Парлби.»

Закончив письмо, он вздохнул и отправился в постель. Вероятно, кому-то покажется, что на этом все и закончилось. В сознании, однако же, обитают такие демоны, которых очень нелегко усмирить. Именно они заставили Лоуса-Парлби пролежать полночи без сна. «Все это глупость, и только!» — убеждал он себя. Но демоны плясали вокруг кровати и внушали ему, что у всякой медали две стороны. С одной стороны — видимость, а с другой — что-то, что стоит за всем, что-то глубокое, первородное, выразимое лишь одним словом — правда. Если бы только он действительно любил Адель…Если бы только он не был так уверен, что он прав, а Сэндимэн ошибается…Почему он должен признавать, что Уич-стрит была там, где ее никогда не было? «В конце концов, — говорил один из демонов, — разве в карьере счастье? Смирись с этим, и мы дадим тебе уснуть».