Маленький Цахес, по прозванию Циннобер - Эрнст Теодор Амадей Гофман
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
...Гофман возвращался домой по ночным берлинским улицам. Дождь кончился, на небе одна за другой проступали звезды. Фонари, удвоенные мокрой мостовой, перемигивались со своими отражениями. Ветерок холодил разгоряченный лоб.
«Наверно, я позволил себе лишнее, — думал Гофман. — Но надо же хоть иногда отвести душу. Почему так разбередил мне память этот мерзкий коротышка-шпион? Уже более пяти лет прошло. Посмотрела бы на меня Юлия теперь, когда в своем расшитом мундире я занимаю на судебных заседаниях место справа от председателя. Говорят, у меня вид прямо генеральский. Но это вздор, Юлия. У себя дома, на углу Шарлоттенштрассе и Таубенштрассе, — он не замечал, что начинает бормотать вслух, точно обращаясь к невидимой собеседнице, — там, в кабинете, с пером в руке, над листом бумаги — я совсем прежний, уверяю тебя. Конечно, я много пережил с тех пор. Я слышал, и тебе пришлось несладко. Кто виноват, что все так сложилось? Как ни мерзок был мне этот проклятый торгаш, похитивший тебя, я понимаю, что не в нем одном дело. Я многое понял за это время. И знаешь, я хочу написать о том, что понял. О нас с тобой. О нет, не бойся, никто нас не узнает. Это будет сказка, там будут совсем другие люди. И мы в ней окажемся гораздо, гораздо счастливее...»
***
Едва ли не самое удивительное в фантастическом мире сказок Гофмана — своеобразная, причудливая их реальность. Писатель представляет нам людей, на первый взгляд обычных, каких он встречал вокруг каждый день: бюргеров, мастеровых, студентов, судейских чиновников, архивариусов, уличных торговок, ученых профессоров, музыкантов, важных господ, скучных обывателей. И если с ними порой случается нечто странное, даже невероятное, они готовы найти этому правдоподобное объяснение: мало ли что может почудиться в темноте или сумерках, да еще после кружки крепкого пива, мало ли что может привидеться во сне! Воображению только дай волю: маленький жокей, одетый во все белое, покажется серебристым фазаном, раскрытый зонтик — крыльями золотого жука, уличная торговка — злой колдуньей, а человек, говорящий, как попугай, на мгновение и впрямь предстанет в облике попугая.
Фантастический гротеск Гофмана начинается с метафоры, сравнения, с этого «как» — писатель дает волю воображению.
Вот он наблюдает повседневную жизнь заурядного прусского чиновника, с ее одинаковыми, повторяющимися событиями, с расписанным до мелочей бытом, когда все совершается, как в налаженном механизме, — он видит людей, словно бы превратившихся в живые машины. И мысль его идет дальше: возникает образ механического автомата, которому хитроумный мастер лишь придал вид человека. При встрече и не угадаешь, что это автомат, но по вечерам его шестеренки и колесики смазывают машинным маслом. Человек, вызвавший однажды у Гофмана сравнение со злобным, самодовольным, отвратительным карликом, под его пером приобретает черты поистине чудовищного существа, которого можно принять за гнома или уродца-корневичка. Метафора реализуется, обретает плоть, причудливый персонаж спрыгивает со страниц книги в мир.
Как это ни покажется странным, но даже самые невероятные истории Гофмана в чем-то автобиографичны, и многие сказочные персонажи имеют своих прототипов. (Писатель уверял, что даже у достославного Мурра, автора знаменитых записок, был прототип — любимый кот Гофмана, которого он получил в подарок совсем маленьким и о необыкновенном уме которого не раз говорил и писал приятелям.) Черты самого автора узнаем мы, например, в облике талантливого капельмейстера Крейслера (героя «Крейслерианы» и «Житейских воззрений кота Мурра»), в некоторых других образах. Но если там сходство обнажено и сравнительно легко распознается, в «Маленьком Цахесе» личные мотивы не так бросаются в глаза. Между тем история трудной любви студента Валтазара к прекрасной Кандиде тоже в каких-то подробностях удивительно напоминает горестную влюбленность Гофмана в девушку по имени Юлия Марк. В 1808— 1812 годах писатель, известный тогда больше как музыкант, жил в городе Бамберге и давал уроки музыки в богатых семьях. Юлия Марк была его ученицей, он полюбил ее, но мать поспешила выдать девушку за богатого коммерсанта.
«Удар нанесен! — записывает Гофман в дневнике 10 августа 1812 года. — Возлюбленная стала невестой этого осла-торгаша, и мне кажется, что вся моя жизнь музыканта и поэта померкла».
Он еще продолжает питать какие-то надежды, способные, по его собственным словам, «свести с ума». Однако 6 сентября, во время загородной прогулки, разыгрывается сцена, которая приводит к окончательному разрыву. Жених Юлии (его звали Грепель) напился и решил прогуляться. Вызывающе глядя на соперника, он предложил руку невесте, но запутался в ножках стула и грохнулся на пол. увлекая за собой девушку. Его кинулись поднимать. Гофман, не сдержавшись, крикнул: «Оставьте этого борова, пусть проспится!» — и увидел, как побледнела Юлия.
Не правда ли, эта сцена вызывает в памяти бесконечные кувыркания мерзкого Циннобера? Извинения Гофману не помогли, от дома ему было отказано, Юлия Марк вышла замуж за «осла-торгаша», жила с ним несчастливо и в конце концов развелась. Реальность оказалась, увы, печальней сказки, и не нашлось в нужный момент доброжелательного мага, который силой волшебства воздал бы каждому по заслугам.
Но какое волшебство помогло ничем не привлекательному Грепелю взять в жены прекрасную девушку? Какая фея затуманила ей взор, заставила поцеловать ничтожного уродца в мерзкие синие губы? Какими огненно-красными волосками пленил он если не саму Юлию, то ее мать?
Может быть, колдовство тут обозначается куда как прозаически: деньги? Гофман, всю жизнь до самой смерти бедствовавший, хорошо знал, какой страшной, почти неправдоподобной силой обладают они в обществе, которое его окружало. Те самые торгаши, которых так презирал и ненавидел писатель, получали благодаря деньгам непостижимую, необъяснимую
