Остановите земной шар! Я хочу сойти! - Сергей Первозванский

Войдя перед нами, он поставил в угол кухни ведро, прошёл в комнату и, так же молча, сел за стол, положив на него руки в позе прилежного ученика, уставив невидящие глаза в окошко перед собой.

– Что случилось, Стёпа? – спросил я, садясь перед ним. Ещё минуту он помолчал и вдруг в глазах появились слёзы.

– Надька сбежала! – сдавленным хриплым голосом выдавил он из себя. Помолчал ещё немного и, наконец, беднягу прорвало. Мы с Ингой еле живые от усталости и голода, намерзшись и насмотревшись местных чудес, были вынуждены на закуску, с порога выслушать эту, всем давно знакомую, историю покинутого, обманутого и обворованного мужа-простака.

Скромница Надька, которую он, соблазнив, утащил из родительского дома и таскал за собой по всей огромной стране в поисках длинного рубля, оказалась порядочной стервой и, спутавшись с каким-то залётным бродягой, стащила все их многолетние сбережения, аппаратуру, меха, купленные по дешёвке у местных охотников, смылась сегодня утром, вероятно, на том же автобусе, который привёз сюда нас. Всё это Стёпа выпалил одним духом и, уже спокойно добавил, выговорившись:

– Ладно! Хрен с ней! Как пришла, так и ушла, стерва. Давай обедать! – После обеда он немного оживился: – А вам повезло, браточки! Сегодня переночуете у меня, а завтра утром автобус идёт прямо в тайгу, в бригаду Власова. Зарплату и магазин повезут. Им как раз повариха нужна и ты уж при ней лесорубом пристроишься. Не переживай, возьмут. Я записку напишу. У меня этот Власов давно на крючке. Я и сам в его бригаде начинал. Да он на Надьку глаз положил. – Стёпа скрипнул зубами. – Сволочь! Еле сбежал оттуда. Теперь, видишь, технологом-учётчиком пристроился. Моя очередь его, гада, трахать настала. Я своё выжду! Он у меня весь в руках. Но ты будь поосторожней с ним. Да и бригада там лихая. Хотя, я знаю, ты и сам не подарок. – Хозяин встал и пошёл на кухню, чем-то там гремя. – Заработки неплохие. Только запомни, если хочешь выбраться отсюда – не пей! – Остановившись на пороге, очень серьёзно сказал Стёпа, глядя мне прямо в глаза и как-то изучающе на Ингу. – В общем, ты и сам, кажется, всё понял.

– Гуляют москалики! – иронично спросил я.

– Да какие тут москалики?! – Горько отмахнулся друг. – Тут девяносто процентов хлопцев с Украины. Приехали зарабатывать себе по два метра забайкальской земли. Москали по своим хатам дома помирают. А мы вот по всему свету. Тут даже вывески в кинотеатрах на украинском языке печатают. Да что толку! Тут теперь одно кино. А, ладно! К чёрту всё! Давай праздновать встречу! – и он запел: Рідна мати моя…

Автобус вышел из посёлка в шесть утра. Прямая дорога вела по разбитому и почерневшему уже зимнику. Чувствовалось приближение конца холодов. Но лес казался ещё мёртвым.

В бригаду прибыли поздно вечером. Похожий на мешок с картошкой бригадир, прочитав записку, косо взглянул на меня, на мой топор, недовольно хмыкнул и долго, нагло, в упор разглядывал Ингу. Она, не смутясь, ответила ему тем же. Опустив глаза первым этот обрюзглый мужлан развернулся и пошёл к автолавке, у которой в темноте уже крутились и орали какие-то мужики.

– Эй! Где нам переспать? – Крикнул я вдогонку. Мне всё здесь не нравилось. Но со своим уставом, как говорится… Ладно! Поживём, увидим. Бригадир махнул рукой куда-то в сторону тёмной массы недалеко от площадки, где остановился автобус, и ушёл. Где-то дальше горели огоньки. Крик у приехавшего магазина усиливался.

Вблизи тёмная масса оказалась довольно приличной избушкой, вроде сторожки стрелочника. Открыв двери, я зажег обрывок журнала и мы осмотрели внутренности. Всё необходимое здесь было. Кровать, стол, две табуретки и даже ведро для воды с тазом. Всем остальным нас по-братски снарядил Стёпа. Достав свечу, мы ещё раз осмотрелись, Инга прибрала и начала стелить. Перекусили мы ещё в дороге. Я, закрыв двери на огромный деревянный засов, проверил маленькое окошко, забранное крестообразной железной решеткой, заткнул щели в стеклах и завалился спать, прижавшись к уже посапывавшей жене.

Когда я проснулся, было ещё совсем темно. Тело свело от холода. Часы показывали пять. Я встал, набросал дров в буржуйку, стоящую под окном, за ночь она потухла и остыла и вышел из домика. Вокруг было темно и тихо. Я осмотрелся. Наша сторожка стояла немного в стороне от небольшой поляны, в которую упиралась, кончаясь на ней, дорога. В центре поляны стоял автобус-лавка, а вокруг, в идеальном порядке, такие же маленькие домики-сторожки. Их было девять. И ни души вокруг.

Я подошёл к автобусу. Задняя дверь была открыта, прилавок тоже. На стенных полках стояли консервы, хлеб, банки с помидорами и огурцами. На полу валялись несколько мешков картошки. Вдоль стены стоял целый штабель ящиков водки. И никого… Ни шофера, ни продавца, ни кассира. Пока мы ехали с ними сюда, никто не проронил почти ни слова. Будто военную тайну боялись раскрыть. Да я с женой и не лез к ним. А сейчас и вообще исчезли.

Я вылез из автобуса и пошёл к первому домику. Дверь в него была открыта настежь и болталась на одном завесе. Войдя в маленький коридорчик, увидел слева такую же маленькую кухоньку и открыл двери в комнату. Комната была совершенно пустая, холодная, чисто побеленная, с целыми стеклами на окнах. Но не своей пустотой и мраком она пугала. В ней не было потолка. Вернее он был, но валялся на полу кучей щебня и мусора. Я быстро вышел на улицу и оглянулся. Дом как дом. Крыша на месте. Бомба в него не попадала.

Неприятное чувство засосало под ложечкой. Вспомнились карпатские сказки про леших и ведьм. Говорили, что, когда умирает старая ведьма, она мучается, зовет кого-нибудь, чтобы передать свой бесовский дар. И, чтобы освободить её, в комнате ломают крышу.

Тьфу ты, бред какой-то. Я поправил топор на боку и пошёл к следующему домику, по дороге удивляясь, куда же делись отсюда собаки. Вчера, вроде были. Дверь была затворена, но не заперта. Рывком вошёл в точно такой же коридорчик, мельком взглянул в пустую кухню и открыл дверь в комнату. Та же история. Чистая пустая комната. Окна, пол, чистые стены. Потолок грудой на полу. Резкий крик ночной птицы заставил меня вздрогнуть. Четверть века пролазил я в одиночку по горам и ни о чём подобном даже не слышал.

Да где же они все подевались?! Скрепя сердце, я пошёл в третий дом, четвёртый, в пятый – везде одно и то же. И не то, чтобы я боялся, но было жутко. И только, подходя к восьмому и девятому домику, почувствовал, что здесь кого-то найду. И не ошибся. Толкнув дверь, я понял, что она чем-то подперта изнутри, но не сильно. Поднажав, я подвинул дверь и, просунув голову внутрь, увидел, что открыться ей мешает лежащий поперек коридорчика человек. И не один.

Начинало светать. Бледные тени проникали внутрь. «Мёртвые они, что ли?» – подумал я, но тут же по запаху понял, в чём дело. На кухне было то же самое. Человек пять мертвецки пьяных мужиков валялись прямо на полу. С трудом я вошёл в комнату. Потолка здесь не было тоже, но он, видимо, был убран с пола. Посередине стоял длинный стол и лавки. Очевидно, это была бригадирская. В углу стоял сейф настежь раскрытый и в нём стопками лежали пачки денег. «Вот и вся бригада в сборе!» – Я разглядывал лежащих под ногами в самых разных позах незнакомых людей, с которыми мне предстояло, наверное, долго работать и качал головой. Нет! Мне здесь не нравилось!

Пьянка только-только закончилась. Один единственный, самый стойкий гуляка, лежал на лавке и во рту его торчала потухшая сигарета. Он попытался встать, услышав, как скрипнула дверь, но, подняв голову, свалился с лавки, успев при этом матюкнуться. Кто-то глухо вякнул под ним. Кассирша, лежащая у сейфа, хрипло промычала что-то вроде: «Угу-гу», но повернуться не смогла. Я вышел.

Можно было продолжать сон. Знакомство состоялось. Вернувшись в уже нагревшийся домик, осторожно подвинул спящую жену, обнял её и тревожно заснул.

Из сна меня вышибло сознание, что что-то происходит. Вскочив с постели, я увидел расширенные от страха глаза Инги. Впервые я видел у неё такие глаза. Даже, замерзая на перевале в Карпатах, она не боялась. Тяжёлые удары сотрясали дом. Опомнившись и, вырываясь из тяжёлого сна, я попытался сосредоточиться. Кто-то выламывал двери.

Ни один солдат по тревоге не одевался так быстро, как я в этот раз. Засов был готов слететь. Не одевая даже телогрейки, я схватил топор и, выдернув задвижку, ударил дверь ногой изо всей силы. Мне повезло, что страх и рассудок ещё не успели овладеть сознанием. Только ярость била из всех щелей. Кто-то отлетел от дверей, отброшенный пинком.

Я выскочил на маленькое крыльцо под навесом и увидел всю бригаду на дорожке перед входом. Не было только кассирши и бригадира. Все еле-еле держались на ногах. Тот, кто ломился в дверь, выламывая её прикладом ружья, валялся у порога в грязном сугробе, пытаясь выбраться из него. И, хотя половина из них была зачем-то с ружьями, меня начал разбирать смех. Я один спокойно мог бы справится с этой пьяной, вразнобой качающейся сворой.