Спасательные экспедиции. Книга четвёртая - Наталия Осядовская

Я произнёс заготовленную речь. Выражаю соболезнования по поводу смерти дочери. Предлагаю материальную помощь, поскольку похороны стоят не меньше свадьбы.

Роза Михайловна, как она мне представилась, молчала.

Я тогда осторожно сказал, что мы с Анютой жили в гражданском браке сентябрь и октябрь, и поэтому я почти уверен, что девочка, которую родила Аня – моя дочь. И закинул удочку:

– Как вы мыслите будущее девочки?

Оглянувшись, я понял, что в комнате присутствует и блондинка, открывшая мне дверь.

– Лидия Михайловна, – представилась она, – родная тётка Анечки. И продолжила:

– Мы с Розой, сами понимаете, уже обсуждали это вопрос. Она больная женщина, маленький ребёнок – непосильная ноша для неё. Совсем другое дело, если бы Аня была жива. Так что ребёнок быстрее всего попадёт на усыновление.

Я тут же ввернул:

– Не могли бы вы официально отказаться от претензий на опекунство? Я собираюсь забрать девочку.

Обе родственницы воззрились на меня с немым удивлением.

– Нам нужно обдумать этот шаг, – наконец-то произнесла Лидия Михайловна.

– Мне дали адрес и отца Ани. Вы с ним в разводе, так я понял?

– Да, вы всё правильно поняли, молодой человек, – Роза Михайловна попробовала, было, раскрыть рот, но не успела. Лидия Михайловна продолжила:

– Вам повезло. Фёдор Николаевич сейчас находится здесь. Он приехал забрать Анечкин компьютер. Нам с сестрой он не нужен.

И провела меня в маленькую комнату, где прямо на стене на плечиках висел красный Анютин плащик. У меня прямо сердце заныло и слёзы подступили к глазам, когда я знакомился с отцом Ани. Это была папина дочка! Небольшого роста, худой мужчина с Аниными тёмными внимательными глазами сидел за компьютером. Он повернулся в кресле и подал мне руку.

– Фёдор Николаевич, – сказал он, пожимая мне руку. – А вы Андрей? – я кивнул.

– Я знаком с вами заочно Аня рассказала мне о вас, правда, когда вы уже расстались.

– Я хочу забрать девочку. Я почти уверен, что это моя дочь!

– Да, это твоя дочь! Я тут прочёл кусок Аниного дневника что-ли. У тебя есть «мыло»?

Я пошлю тебе его. Тебе тоже надо это прочесть.

Я набрал своё «мыло» и он прицепил файл с Аниного компьютера. Я сказал ему про официальный отказ от претензий на опекунство. Фёдор Николаевич подтвердил, что с его стороны проблем не будет. Особенно если я буду не против… Он хотел бы иногда общаться с внучкой. Я обещал.

Глава 3. Анна Никитина. Отступление №1

То, что произошло в моей жизни за последние десять месяцев – заслуживает отдельного описания. Их я прожила почти как героиня романа – и радости, и несчастья – всё полной чашей. Но лучше я начну с самого начала.

Мои родители познакомились на заводском вечере по поводу годовщины революции. Отец увидел маму на сцене, и впечатлился, как она звонко читала стихи Маяковского. Подошёл к ней, когда начались танцы. В этот же день и проводил до дома. Начали встречаться. Тогда это так называлось. Ходили вместе в кино, на танцы, даже ездили за город с заводским экскурсионным автобусом. Начальство тогда заботилось о повышении культурного уровня рабочего класса. Отец работал на токарном станке, а мама – контролёршей готовой продукции. На заводе они почти не виделись, смены часто не совпадали. В результате – не прошло и года – поженились, толком не успев узнать друг друга. Молодым сразу предоставили семейное общежитие. Так везло не всем. Но родители оба имели уже стаж работы, и, главное, были на хорошем счету. Итак, приглашённое на комсомольскую свадьбу начальство вручило им ключ от комнаты. Зарабатывали оба неплохо. Отдельное помещение. Казалось бы, живи и радуйся!

Через год родилась я. В общёжитии мы прожили недолго. Передовым рабочим, стоящим в очереди на получение жилплощади, предоставили двухкомнатную квартиру. По тем временам – везение дикое и счастье невозможное.

Тем не менее, развелись они в первый раз, когда я закончила второй класс. Кто был инициатором? Как мне казалось, мать. Хотя потом, уже во взрослом состоянии я считаю, что оба хороши. Каждый очень хотел использовать по максимуму партнёра, но не хотел, чтобы использовали его. Они сходились снова, и опять мать через некоторое время подавала на развод. Эти разборки длились всё моё школьное детство. Капитально надоели их ссоры, да и фальшивые насквозь примирения. Уже не верила я в благополучный исход! Мать непрерывно пилила отца за запах спиртного, за то, что приносит мало денег, за недостаточную, по её мнению, чистоплотность.

Он долго мог молчать – не связываться, как он говорил. Зато потом, разозлённый до белого каления, начинал орать ей всякие обидные слова и уходил, громко хлопнув дверью.

Про меня вспоминали, когда нечем было крыть кроме «постыдись хоть ребёнка». Самое плохое это то, что у меня не было не то что своей комнаты, но даже своего личного угла в нашей не такой уж маленькой квартире. Мать хотела, чтобы «было всё как у людей» – зал и спальня. Так что спала я в зале на раскладном диване, а уроки делала обычно на кухне, потому что в зале или ссорились родители, или сидела и часами разговаривала с матерью её сестра тётя Лида.

Они с матерью погодки – тётя Лида немного старше. И вышла замуж немного позже мамы, а «выгнала» своего мужа намного раньше. Это её крылатая фраза: «А для чего же тогда держать мужика?» Как будто это домашнее животное. Она вообще обладала редкостной способностью обязательно соблюсти свои интересы. Могла часами сидеть и нудить, если ей что-то надо. Например, продать матери что-то ей не нужное и при этом ещё и навариться. Любую ситуацию она могла вывернуть наизнанку и обратить в свою пользу! Но ей всё прощалось, поскольку это она устроила мать в гостиницу дежурной. Там селились иностранцы, и местечко считалось очень-очень тёпленьким. Так что сёстры теперь работали вместе, но на разных этажах.

Мать характером слабее, и становилась, в конце концов, на её сторону. Мне было то ли тринадцать, то ли четырнадцать, когда меня послали на тёткину квартиру забрать банку мёда, который она якобы для нас купила. Дома был очередной дядя Слава, которых тётя Лида меняла примерно раз в год. Когда я вернулась без мёда, взъерошенная и рассказала им, что этот дядя Слава предлагал мне с ним «поиграть», тётка всё так извернула, что я же оказалась и виновата. Теперь оценивая мой внешний вид, она обычно прибавляла какую-нибудь гадость типа «принесёт она тебе в подоле».

Когда была поменьше, быстренько сделав уроки, я мчалась на улицу. Там носилась по двору, лазила в подвал и на чердак с компанией мальчишек и девчонок. Но двух старших наших друзей отправили в колонию. Они украли из школы аппаратуру. И «гулять» мне было строго настрого запрещено. Теперь, сделав уроки, я сидела дома. Сначала было очень тоскливо, а потом я пристрастилась к чтению.

То есть я и раньше читала всё, что полагается по программе. Училась я, кстати, не на отлично, но очень неплохо. То есть в основном «хорошо», а по литературе и истории – «отлично».

Итак, я начала читать любовные романы, которые у нас валялись везде в изобилии. Ими мать снабжала всё та же тётя Лида. Пока я этого «наелась», я прочитала штук сто таких историй. Зато теперь я могла так погрузиться в чтение, что не слышала ни разборки родителей, ни телевизор, ни болтовню двух сестёр. Надо мной опять же посмеивались, но считали, что это занятие всё же лучше, чем носится по двору.

Там были и «жизненные», как мать их называла, про наше время. Но большая часть – про старые времена. Про благородных графов, смертельно влюбляющихся в бедных, но честных девушек. Кроме графов, героями могли быть принцы, рыцари, отважные капитаны, а влюблялись они, как правило, в бедных, но очень красивых и гонимых блондинок с голубыми глазами. Преодолев все испытания и козни врагов, влюблённые в конце истории соединялись навек.

Что ещё при этом происходило, я к этому времени знала не только теоретически. Ещё до «разгрома» нашей компании Влад, один из двоих, попавших потом в колонию, однажды заявил, что мне пора «сделать операцию». Это был высокий и довольно красивый мальчик, корчивший из себя «бывалого» и державший «рядовых» на расстоянии. Я пошла с ним даже без раздумий, хотя примерно догадывалась, что мне предстоит. В комнате в подвале, от которой только у него был ключ, он и проделал всё, но обставив декорациями операционной. Наркозом и антисептиком послужила запасённая бутылка водки, а перевязочным материалом – пачка бумажных салфеток.

– А сейчас потерпите, больная, вам будет чуть-чуть больно, – не знаю, где он набрался этого всего? Из телевизора, наверное. Кончив в салфетку, Влад сказал мне:

– Поздравляю, теперь ты – настоящая женщина. Заживёт через два дня, и можешь пользоваться! – Вспоминая, впрочем, потом обстоятельства этой «операции», я решила, что это был ещё далеко не самый худший вариант.