Победа духа - Е Эткинд

После возвращения на волю она прожила двадцать лет. Казалось бы, все наладилось. Даже семья появилась: Татьяна Григорьевна привезла из лагеря старушку, Анастасию Дмитриевну, которая, поселившись вместе с нею, играла роль тетушки. И еще она привезла "лагерного мужа", мастера на все руки "Егория". Несколько лет спустя она усыновила Толю Архипова - мальчика, сохранившего преданность своей приемной матери; благодаря ее заботам он окончил университет, стал филологом-итальянистом. "Казалось бы, все наладилось", - оговорился я. На самом деле Анастасия Дмитриевна оказалась ворчуньей, постоянно впадавшей в черную мрачность, а Георгий Павлович ("Егорий") - тяжелым алкоголиком и необузданным сквернословом. Внешне Татьяна Григорьевна цивилизовала его - например, научила заменять излюбленное короткое слово именем древнегреческого бога, и теперь он говорил, обращаясь к приходившим в дом гостям своей супруги и показывая на нее: "Выпьем, ребята? А что она не велит, так Феб с ней!" Случалось, что он поколачивал жену; когда я спросил, не боится ли она худшего, она рассудительно ответила: "Кто же убивает курицу, несущую золотые яйца?"

Жила Татьяна Григорьевна последние десятилетия, как ей всегда мечталось, в своем любимом Царском Селе - Пушкине, на краю парка. Она посвятила ему немало стихотворений, оставшихся неопубликованными, как большая часть ее стихов:

Как хорошо, что парк хотя бы цел,

Что жив прекрасный контур Эрмитажа,

Что сон его колонн все так же бел

И красота капризных линий та же...

............................................................

Как хорошо, что мы сидим вдвоем

Под сенью лип, для каждого священной,

Что мы молчим и воду Леты пьем

Из чистой чаши мысли вдохновенной...

В ее скромной квартирке стояла старая мебель, напоминавшая ту, что была в доме 73/75 при матери, Анне Михайловне. Столовую загромождал исполинский дубовый буфет, покрытый резными украшениями; не помню, бывал ли у Т. Г. Гнедич в Пушкине Иосиф Бродский, но мне всегда кажется, что именно ее ностальгический буфет он имел в виду, когда написал:

Старый буфет извне

так же, как изнутри,

напоминает мне

Нотр-Дам де Пари.

К ней в Пушкин приезжали ученики - Татьяна Григорьевна увлеченно работала с ними. Плодом коллективного труда были сборники переводных стихов; двумя изданиями вышли под ее редакцией "Избранные стихи" американского поэта Ленгстона Хьюза. Из многих ее учеников выросли прекрасные поэты-переводчики; вот имена некоторых: Ирина Комарова, Галина Усова, Георгий Бен, Василий Бетаки, Владимир Васильев. "Золотые яйца" курица и в самом деле продолжала нести; Гнедич перевела трагедии Шекспира "Тимон Афинский" и "Троил и Крессида", драму Грильпарцера "Сафо", немало стихотворений Байрона, многих других поэтов. В семидесятые годы она вспомнила о своих украинских корнях и перевела на русский сонеты долгое время запрещенного советской цензурой неоклассика Миколы Зерова, но не дождалась ни его реабилитации, ни издания переводов.

Т. Г. Гнедич умерла 7 ноября 1976 года. До уровня "Дон Жуана" ей подняться уже никогда не удалось. Ее собственные стихи увидели свет в виде крохотной книжки, выпущенной в 1977 году, к ее семидесятилетию, с предисловием Михаила Дудина - Дудин ей покровительствовал, и ему это зачтется на том свете. В свою очередь, Татьяна Григорьевна была к нему неравнодушна - однажды даже написала ему неадекватно восторженное письмо о каких-то его стихах, на что он ответил, как иногда умел - кратко и выразительно:

Милая Татьяна Гнедич,

Не несите обо мне дичь.

Закончу этот рассказ о Т. Г. Гнедич одним из самых драматических ее стихотворений - "Память":

Рок за плечо меня схватил,

Он был мертвецки груб,

Мне горя темная вода

Дошла до самых губ.

Теснились толпами стада

Зелено-серых рыб,

И странен был их голых спин

Назойливый изгиб...

И снилось мне, что черный гром

Опять буравил твердь,

И с ним в обнимку день и ночь

Шагала шлюха-смерть.

И, свесив прядь на узкий лоб,

Синюшный свой отряд

Вел в Нюренберг все тот же тип,

Спеша на плац-парад...

1975