Алгоритм счастья - Елена Катасонова

- Ну что ты, Аркадий, - радовалась мама, принимая цветы. - Мне и так некуда их девать.

- Не умею приходить к женщине без цветов, - самодовольно басил Аркадий Семенович. - Просто не получается.

И они радовались вдвоем, вместе.

Правда, при Рите он приходил редко. Чаще при ней уходил. Где он работал, что делал, Рита не знала, но когда ее не было, когда была она в школе или шлялась по улицам, Аркадий Семенович часто оказывался в их доме. Не каждый, конечно, день, потому что мама очень много работала, но часто. Вернувшись, Рита видела сияющее лицо матери, немытые фужеры в мойке, свежий букет в керамической вазе, а иногда Аркадия Семеновича, если не успевал он уйти. Если же успевал, то пахло его сигаретами - в комнате и на кухне, и особенно в ванной. Легкий одеколон, сигареты и еще что-то - неясно тревожное, чуть уловимое, мужское. Рита смотрела мимо виноватых глаз матери.

- Будешь кушать? Садись! Правда, первого сегодня нет, но зато я купила бифштексы, сейчас разжарю. Ой, нет, пора на репетицию: вечером у меня спектакль.

- Да я сама все сделаю, - говорила Рита.

- Тогда и мне. Жрать хочется зверски!

- Почему ты так говоришь, мама?

- Как? - терялась мать.

- Так грубо, - беспощадно поясняла Рита.

- Извини, ты права.

Мать съеживалась, тускнела, и Рите становилось немного легче.

- А когда мы поедем к папе?

Это был второй удар, безошибочный.

- Ну ты же видишь, какая погода, - оправдывалась мать. - На кладбище сейчас не пройдешь. Вот растает снег...

Рита молчала. На самом деле ей вовсе не хотелось ехать за город в холодном автобусе по тряской дороге - папа и так был все время рядом, просто невыносимо было видеть мать столь счастливой. Однажды Рита все рассказала Вале. Та слушала молча, серьезно. Круглое лицо с татарскими скулами, узкими горячими глазами и пухлым ртом оставалось непроницаемым. Не играли ямочки на щеках, и она не перебивала, как всегда, Риту. Потом обняла верную свою подружку, прижала к себе.

- Она у тебя такая красивая, молодая. Сколько ей лет?

- Да уже почти сорок! - возмущенно воскликнула Рита.

- Да-а-а? - не поверила Валя. - А на вид лет тридцать, не больше.

- А хоть бы и тридцать! - Рита сбросила со своих плеч Валину руку. Отец так любил ее, так любил, а она...

Валя кое-что знала о жизни. Мать ее была дворником, а отец - сильно пьющим водопроводчиком.

Да еще то и дело бросал мать, уходил к молодым.

Правда, потом возвращался. Так что жизнь она понимала. И потому сказала:

- Не судите - да не судимы будете.

Так всегда говорила мать, когда Валя призывала ее не пускать отца, выгнать к чертовой матери!

- Я бы, например, никогда! - крикнула Рита.

- Откуда ты знаешь? - резонно возразила Валя. - Что же ей - так и быть одной?

- А я?

- Ты - дочь. Я имею в виду мужчину.

- Да она уже старая!

Круг замкнулся. Подруги друг друга не понимали.

***

Потом был десятый класс, выпускной вечер, гулянье по ночной Москве. Валина мама сшила подружкам шикарные платья: Рите - - белое, Вале розовое, к черным, татарским ее глазам и смоляным волосам; мама подарила Рите колечко, Аркадий Семенович неожиданно преподнес тоненькую серебряную цепочку. Рита растерялась, вопросительно взглянула на мать.

- Давай-ка я тебе ее застегну, - сказала мать. - К белому платью будет знаешь как здорово.

Они стояли вдвоем напротив Риты, и уже без боли и возмущения, с грустью она поняла: ничего не поделаешь, у мамы есть этот самый Аркадий Семенович.

Это у нее, Риты, нет никого, только Валя да Сашка со своими дурацкими вздохами и записочками.

- Куда будем поступать? - забасил Аркадий Семенович.

- Еще не знаю, - пожала плечами Рита.

- Как - не знаешь? - всполошилась мама. - Ты же хотела на географический, в МГУ?

- Да там небось конкурс...

- Ну и что - конкурс? Возьмем репетиторов.

Правда, Аркаша?

- Конечно. - Аркадий Семенович ободряюще стиснул матери руку. - И друг у меня есть один.

Правда, на биофаке. Но это же рядом! Поможем.

- Да не надо мне никакой помощи! - крикнула Рита и ушла к себе, хлопнув дверью.

Цепочка осталась лежать на столике.

Глава 3

- География - это мир, в котором живет человек, - философствовала Рита, - Горы, равнины, снега...

- Счастливая ты, Ритка, - вздохнула Валя. - Сколько там у вас интересного! А у нас в ателье одни бабы. Сидим и шьем. И клиенты - бабы. И даже заведующая. Хоть бы командовал нами мужик!

Рита обняла Валю, заглянула в лицо. Татарские глаза печальны, детский рот обиженно вспух.

- Ты тоже могла бы... - начала она, но Валя вспыхнула, закричала:

- А жрать на что? Мать, что ли, меня прокормит? Ты ведь знаешь, он у нас опять отвалил, кобель ненасытный!

Так сказать об отце...

- Чтоб он сдох, старый пьяница! - Валя, будто подслушав Ритины мысли, поддала жару. - Перестал бы терзать наконец мать!

- А твой Гена? - Рита постаралась перевести разговор на другое.

- Что - Гена? - не унималась Валя. - Ему бы только трахаться - с утра до ночи. "Ты такая, ты сякая..." А чтоб жениться - так вот тебе, фигушки.

Дура я, дура!

Валя, рухнув на тахту, зарыдала. Рита села рядом.

Гладила блестящие смоляные волосы, как могла, утешала.

- Ты ведь такая красивая! Возьми и брось!

- Да не могу я! - в отчаянии крикнула Валя. - Я люблю его!

- А я - нет, - огорченно призналась Рита.

- Ну и правильно, - всхлипывала Валя. - Их любить - себе дороже. И что не спишь с ним - тоже правильно, молодец.

- Так я ж не люблю, - повторила печально Рита. - Какое уж тут геройство?

Валя уже успокоилась. Села, вытерла ладонью глаза, шмыгнула носом.

- Ты что завтра делаешь?

- Мы едем в лес.

- За грибами?

- Просто так.

- Может, пойдете с нами на дискотеку?

- Вечером? Может, пойдем. Я тогда тебе позвоню.

- Ага, позвони. А Олегом своим не бросайся.

Таких сейчас - поискать.

- Каких?

- Чтоб тащил не в постель, а в загс. Да еще симпатичный. Да еще аспирант. Будет ученым...

***

Папа стоит и звонит в бубенчики. Ворот рубахи распахнут, лицо веселое, озорное. Звонит и звонит.

Рита открывает глаза. Телефон на тумбочке аж подпрыгивает от нетерпения.

- Але, это ты? - лениво потягиваясь, зевает Рита.

- Спишь? - возмущенно кричит Олег. - А в Москве знаешь что делается?

- Что? - недоуменно моргает Рита.

- Да я и сам не в курсе, - еще громче кричит Олег. - Включай поскорее телик. Какой-то у нас, что ли, переворот. В городе танки!

- И что же нам делать? - теряется Рита.

- Как - что? Давай к Моссовету! Нет, лучше на Пушкинскую: там легче встретиться. Жду через час.

И, не дожидаясь ответа, Олег - где-то там, далеко - швыряет трубку.

Рита смотрит на часы. Без пяти девять. Как раз - "Время". Нажимает красную кнопку. Из туманного голубого небытия выплывает знакомая дикторша. Что это с ней? Такая всегда красотка, а тут... Даже вроде как постарела. И глаза несчастные. Что-то бормочет - сразу видно, что врет, - о болезни президента, о том, как надо все укреплять, всех защищать - от кого, от чего? - и - вовсе уж неожиданно - бороться с сексом и порнографией. Вот те на! Только узнали, что есть он, секс-то, даже у нас, как призывают уже с ним бороться.

Рита прыскает в кулачок, включает телик погромче, чтоб было слышно на кухне и в ванной, накидывает на себя халатик, мечется по квартире: умыться, одеться, чайник, два бутерброда...

- Детка, сделай потише.

Жалобный голос матери заставляет приглушить телевизор. Сказать? Нет? Еще не пустит... "Союзный договор нуждается в доработке..." Какой еще договор? Какая там доработка? Спросить бы Олега: он все знает. Но пока ничего страшного вроде не происходит, ну пусть дорабатывают, раз нуждается. А зачем тогда танки? Или Олег что-то спутал?

Рита выглядывает в окно. "Дождик, дождик..." - машинально напевает она. Берет зонт, сует в сумочку бутерброды. Посмотрим, что там творится, на Пушкинской.

***

Тверская пуста от машин. Прямо по мостовой идут и идут люди, и все в одну сторону, к Моссовету. Странное ощущение праздника, если бы не лица: хмурые, встревоженные, злые.

- Ну наконец-то! - бросается Олег к Рите. - Пошли, - берет ее за руку.

- Что это, что? - лепечет Рита. - Я слушала телик, но ничего толком не поняла. Ой, танк...

Танк выглядывает из переулка, у всем известного, красного с золотом, дома.

- И солдаты, - шепчет Рита со страхом.

- Десантники, - поправляет ее какой-то дядечка с толстым портфелем под мышкой. - Охраняют...

- От кого? От нас? - изумляется Рита.

- Мало ли... - пожимает плечами дядечка.

Олег молча тащит Риту вперед, к листку, приклеенному на стенке. Народу все больше, но толпы как таковой нет. Тихие, сдержанные, ошеломленные люди читают какое-то воззвание и отходят, пропуская к листку других. Звучат реплики, короткие и негромкие:

- Ельцин обращается к москвичам...

- Велели к двенадцати здание освободить.

- Как же, освободить им...

- Вот мы и разделились, - непонятно и задумчиво говорит Олег.