Космические пираты - Гарри Тин

Основной проблемой являлся спуск по наклонной поверхности. Колесо тогда само набирало большую скорость, при которой Жвачки и просто не успевал переставлять ноги. Для такого случая Па подвесил на ось скамеечку. Как бы быстро не крутилось колесо, скамеечка внутри с сидящим на ней Шоколадиком оставалась неподвижной.

Затем решили проблему торможения. Ее с успехом выполнила большая скоба, насаженная на ось подобно держателям скамеечки. Только не изнутри, а снаружи. Из-за этого скоба волочилась всегда по земле позади колеса и подымала сопутствующие колеснице клубы пыли.

Для замедления или остановки служил мощный магнит, подвешенный внутри на оси. Магниты поменьше играли роль выдвигающихся зубьев на скобе. В своем обычном состоянии большой магнит притягивал маленькие и колесо двигалось без помех. Но стоило Жвачкину направить большой магнит на маленькие другим его концом, как зубья выскакивали из скобы и впивались в землю. Срабатывал принцип отталкивания одноименных полюсов магнитов. Колесо замедляло движение и останавливалось.

Вот на таком монстре промчался Жвачкин мимо пешеходов, что-то им при этом крича. Скрежет трущихся о дорогу зубьев, притормаживающих колесницу перед близким поворотом, заглушил все слова.

Но Па с Ма не собирались в них вслушиваться. Во-первых, главное было спастись от самого колеса и подымаемой им пыли. А во-вторых, они прекрасно знали, что обычно кричит Жвачкин: «Я — первый! Я — самый быстрый! Я — победитель!».

Это было близко к истине, но не совсем. Доказательство как раз сейчас появилось у них над головой. Могучий Марс, последним покинувший видеотеатр, изрыгая огонь из реактивных двигателей своих ног, должен был быть первым у супницы.

Так оно и получилось. Марс оказался первым, а Жвачкин — вторым. Несмотря на очевидный проигрыш, он никак не мог с этим согласиться.

— Если бы мы были не в городе, я бы тебя обогнал. Мне бы только места для разгона побольше. Я бы двести километров за час прокрутил. А тут постоянные повороты. Нет простора для колесницы.

Марс по пустякам не спорил. Да и спорить не было о чем. По законам физики самая маленькая скорость, с которой он мог летать, была выше самой большой, которую развивал агрегат Жвачкина. Но Жвачкин спорил не из-за того, чтобы узнать правду. Просто ему хотелось, чтобы было так.

— Хороша машина, ничего не скажешь, — продолжал хвалить свою конструкцию Жвачкин.

— Вот только пыли чуть-чуть многовато от нос, — на полном серьезе реагировал Марс.

— Пыли? Ну, это дело поправимое. — И подпрыгивая, Жвачкин начал обстукивать себя руками.

На какое-то время его вообще не стало видно, но постепенно очертания прояснились.

— Вот и все. Мне это нисколько не мешает. Я же не Альф, который проехал десять метров на моей чудо-машине, а потом десять часом без остановки чихал. Это же романтика!

И довольный романтик вошел в кушальницу-супницу, распространяя вокруг себя антисанитарию. Главному шеф-повару и министру пищеварения некому было сделать замечание. Па безнадежно отстал в дороге.

Министер приступил к работе. Подносик с груди откинулся и кнопки начали нажиматься. Марс только успевал подносить тарелки и чашки с булочками, пирожками, морсами и соками, бутербродами с колбасой. И, конечно же, конфеты, шоколад, жвачка. Так что к приходу Па и Ма, которые оказались последними, праздничный стол был готов.

Отсутствовали только первые блюда. Но для кушальницы это была не проблема. Супами она могла накормить и в сто раз больше человек. Вот блюда с твердой пищей у нее по-прежнему не получались. Хотя Буль привлекал к ремонту даже Па.

Через четыре минуты четыре тарелки с супом были готовы. Сама Ма давно перешла в число поклонников искусства Жвачкина, но из-за небольшой вредности продолжала настаивать на полезности первых блюд.

Все уселись за стол. Па от имени спасенного человечества произнес благодарственную речь. Начиналась она словами:

— Господа министеры и Ма! Позвольте поздравить вас с очередной годовщиной новой эпохи и воздать должное всем присутствующим здесь! Только благодаря вашему мужеству и мудрости.

Далее он говорил и о других достоинствах роботов и их друзей, в очередной раз перечисляя совершенные ими подвиги. Па четко уяснил слабую струну роботов и детей. С детьми, пожалуй, все было ясно. Но вот почему некоторые роботы так полюбили похвалу, оставалось непонятно. Тем не менее они могли выслушивать героические истории о себе хоть каждый день.

Закончил Па выступление словами «Слава робятам!».

— Слава! Слава! — дружно проскандировали в ответ остальные.

После чего начался пир. Аза сразу отправила в рот две конфеты, а роботы с опаской приступили к пирожкам. Дело в том, что на этом обеде они в первый раз ели пищу наравне с людьми.

Нет, она им по-прежнему была не нужна. Солнца и света вполне хватало для подзарядки. Но еда являлась традиционным элементом, можно сказать ритуалом человеческого общения. Представить торжество без еды и питья было невозможно. Но праздничный стол, когда половина присутствующих ест и пьёт, а другая половина даже не жует и смотрит им в рот, были явлением абсурдным.

Но просьбе самих роботов и в первую очередь Азы, Па провел модернизацию их конструкции. Теперь они спокойно могли пить и есть. Правда, принятая пища никак не использовалась и вместе со вставным контейнером могла выбрасываться после еды. Или отдаваться Жвачкину на повторную переработку.

После этого роботы, по мнению Азы, почти стали людьми. Еще бы научить их одеваться и был бы полный порядок. Однако с этим дело обстояло сложнее, так как на телах их находилось много вспомогательных приспособлений. Надо было менять фасоны одежды или внешнее оформление роботов. Но Аза не теряла надежды.

Хорошо смотрелся Пуфик. Он не пытался, как другие, пробовать жевать пирожки или бутерброды. Он брал пример с Азы. Та ела в основном конфеты. Поэтому и Пуфик спокойно, без всяких эмоций, культурно забрасывал конфету за конфетой в рот. Благо на столе их высилась целая горка.

Пропихнув с помощью пальцев рук очередной пирожок в горло, с ответным словом от имени роботов выступил Дормидонт. Начав свою речь традиционным «господа министеры и товарищи робята», он сразу перешел к основной части. Сводилась она к перечислению древних пословиц.

«Робот — лучший друг человека».

«Без робота — не вытащишь и рыбку из пруда».

«Семь раз отмерь, а робота уважь».

«Два кольца, два конца, посередине — робот».

И так далее. Робот почему-то получался лучше всех. В последнее время Дормидонт частенько стал похваливать своих собратьев. Особенно после промашки с Азой, которая по его недосмотру была долгое время записана в роботы. Но как забыть те десятки споров, что постоянно возникали между ними?

Вот и сейчас Аза, не раз слышавшая эти пословицы, предложила всем на их основе игру в «угадайку».

— Сколько робота не корми… — начала она.

— … А он все в лес смотрит, — продолжил Па.

— Верно, — обрадовалась Аза. — Теперь другая. Завтра, завтра, не сегодня…

— … Так все роботы говорят, — на этот раз первой догадалась Ма.

— А вот еще. Не плюй в колодец….

— … Пригодится роботу, — обрадованно закончил Альф.

Дормидонт обиделся.

— Да мы вообще плевать не умеем, а тут это нам зачем-то пригодится. И почему мы все в лес смотрим после еды? Мы ведь городские роботы.

— Не обижайся, старичок, — обняла Дормидонта Аза. — Я просто пошутила, чтобы ты меньше хвастался.

После «старичка» Дормидонт обычно прощал Азе все, радуясь, что ее острый язычок не пожалел его как «хорошенького дурачка».

— В такой день можно, — вступилась за Дормидонта Ма. — Он ведь первым вспомнил о долге и в конце концов собрал нас всех здесь.

Присутствующие зааплодировали Дормидонту и тот сразу оттаял.

— А я хочу поднять тост и за другой праздник, — вспомнил вдруг Жвачкин, держа в руке чашку с киселем. — За великое астрономическое событие.

Главный географ вскочил на своего любимого конька.

— Ведь что выражает это явление? Не только то, что день равен ночи, но и то, что ночь равна дню. И равна не когда-нибудь, а именно весной, 22 марта. Вот насколько точная эта наука география. При этом день длится не шесть или семь часов, как думают некоторые, — тут он почему-то посмотрел на Па, — а ровно двенадцать. Не менее удивительно, что двенадцать часов длится и ночь.

Жвачкин еще долго продолжал в том же духе, делая разнообразнейшие выводы, вроде «лето — это не зима», «два — это не восемь» и «дважды два — четыре».

— … вот почему этот праздник один из самых важных на Земле.

С ним вежливо согласились, чтобы он не продолжал и дальше доказывать, что «трижды три — девять» и «днем — светло, а ночью, как ни странно, темно».