Сто двадцать первая область - Александр Головков

- Приписки, - Карнаух задумчиво поскреб в затылке. - Где же искать эту область?

- Говорят, преступник был чудак, - высказал капитан. - Говорят, это край чудаков, которые все делают не так.

- Край? Так, может быть, это не область, а край? Сколько у нас краев в административном делении?

- Семь.

- Бедламский среди них есть?

- Нету! - Гологопенко поправил кобуру на ремнях. - По-моему, чудачество - это не территориальная принадлежность и не принцип хозяйствования, а сугубо человеческая черта, внутренняя, свойственная определенным людям, как цвет кожи, язык или обычай...

- Так, может, чудаки - это нация такая, народность?

- Среди союзных республик нету.

- А автономные области проверял?

- Проверял. Чуваши есть, чечены, чукчи... Чудаков нету...

Карнаух снял со стены карту и расстелил ее на полу. Он доверял капитану, но для пользы дела хотел сам во всем разобраться. Три дня он ползал по карте и вдруг поразился:

- А ведь нашей области на карте нет. Значит, это наша область?

- А мы что, чудаки, что ли?

Капитан и майор переглянулись.

- Мне непонятно, а как же к нам руководящие материалы, почта приходит, если наша область нигде не значится?

- А мне вообще ничего не понятно, - признался Карнаух.

- Тогда надо заканчивать дело, - безнадежно махнул рукой Гологопенко и вышел.

Нужно было все хорошенько обдумать. Карнаух за перся в кабинете. Всю ночь он провел без сна, развивая длинную индукцию о мотивах злодеяния, о личности преступника и его местонахождении, а под утро с удивлением обнаружил, что опять не выспался.

Перед завтраком еще до рапорта пришел почерневший Гологопенко и принес материалы следствия.

- Все, - устало выронил он. - Вина доказана. Можно передавать дело в суд. Нужно вынести анонимного правдолюбца на всеобщее публичное осуждение.

За день Карнаух прочитал сделанные капитаном выводы и понял, что, несмотря на серьезную аргументацию, тот ничего не доказал, потому что действовал неумолимый пятый род правильности речи, по которому доказать ничего нельзя, ибо можно ничему не верить.

Карнаух потер небритую бороду.

Он предполагал, что даже капитан, уже не новичок в службе, не справится с заданием. Предстояло самому принять решение. Но какое? Чтобы дело передать в суд, надо признать, что преступник был. А чтобы признать, что преступник был, надо признать верными показания свидетелей. Но если свидетели заявляют, что преступник действительно был, и мы им верим, значит, свидетели говорят правду. А тогда их полагается привлечь к ответственности. Да, пожалуй, так и надо поступить - это соответствует пятому роду... Тогда Гологопенко придется объявить благодарность. Публичное осуждение? В этом есть что-то трогательное.

Карнаух побрился, стряхнул перхоть с плеч, надел чистую рубашку.

Вечером на доске объявлений уже висело распоряжение: капитану Гологопенко за оперативную работу была вынесена благодарность, экспертам за излишние сомнения сделано замечание, указывающее на их низкую квалификацию, а лейтенант Филинов за расхлябанность на участке понижен в должности.

Ночь тянулась долго и безрадостно. Всю ночь Карнаух не мог унять свою левую бровь, которая дергалась и дергалась, не желая подчиняться ни воле, ни примочкам.

"А про эту злосчастную область, которой нету на карте, вообще докладывать не стоит, - думал майор. - Ну, нету и нету - кому она мешает? Платон нам не друг. Пока действует пятый род правильной речи, правду от вымысла не отличишь. Нечего бояться. А если есть эта область? Вдруг выяснится, что это правда? - Сердце у него замирало. - Кто знает, что нужно и чего не нужно говорить для того, чтобы лучше жилось людям?"

Карнаух смотрел в черное от ночи окно, в непроглядную тьму, туда, где рано или поздно должно было появиться солнце, и ждал, когда наступит завтрашний день, словно завтрашний день сам по себе мог принести облегчение.