Мост над океаном - Олег Ладыженский

Получи с медяшки сдачу, получи динар впридачу,

получи… и тихо плачет кто-то за спиной.

Ночь смеется за порогом: будь ты шахом, будь ты Богом –

неудачнику итогом будет хвост свиной,

завитушка мерзкой плоти! Вы сгниете, все сгниете,

вы блудите, лжете, пьете… Жизнь. Насмешка. Ночь.

КАСЫДА ПОСЛЕДНЕЙ ЛЮБВИ

Ты стоишь передо мною, схожа с полною луною,

С долгожданною весною – я молчу, немея.

Дар судьбы, динар случайный, ветра поцелуй прощальный,

Отблеск вечности печальный – я молчу, не смея.

Пусть полны глаза слезами, где упрек безмолвный замер –

Я молчу, и мне терзает душу жало змея.

Заперта моя темница, и напрасно воля мнится,-

Не прорваться, не пробиться… О, молчу в тюрьме я!

Отвернись, уйди, исчезни, дай опять привыкнуть к бездне,

Где здоровье – вид болезни, лук стрелы прямее,

Блуд невинностью зовется, бойня – честью полководца…

Пусть на части сердце рвется – я молчу. Я медлю.

…ты лежишь передо мною мертвой бабочкой ночною,

Неоправданной виною – я молчу, немея.

Отливают кудри хною, манит взор голубизною,

Но меж нами смерть стеною – я молчу, не смея.

…я лежу перед тобою цитаделью, взятой с бою,

Ненавистью и любовью – ухожу, прощайте!

Тенью ястреба рябою, исковерканной судьбою,

Неисполненной мольбою – ухожу, прощайте!

В поношении и боли пресмыкалась жизнь рабою,

В ад, не в небо голубое ухожу. Прощайте.

КАСЫДА СЛУЧАЙНОЙ УЛЫБКИ

Миновала давно моей жизни весна.

Кто из нас вечно зелен? – одна лишь сосна.

Нити инея блещут в моей бороде,

Но душа, как и прежде, весною пьяна.

Пей, душа! Пой, душа! – полной грудью дыша.

Пусть за песню твою не дадут ни гроша,

Пусть дурные знаменья вокруг мельтешат –

Я бодрее мальчишки встаю ото сна!

Говорят, что есть рай, говорят, что есть ад,

После смерти туда попадешь, говорят,

В долг живем на земле, взявши душу взаймы,

И надеждами тщетными тешимся мы.

Но, спасаясь от мук и взыскуя услад,

Невдомек нам, что здесь – тот же рай, тот же ад!

Золоченая клетка дворца – это рай?

Жизнь бродяги и странника – ад? Выбирай!

Или пышный дворец с изобильем палат

Ты, не глядя, сменял бы на драный халат?! –

Чтоб потом, у ночных засыпая костров,

Вспомнить дни, когда был ты богат, как Хосров,

И себе на удачу, себе на беду,

Улыбнуться в раю, улыбнуться в аду!

КАСЫДА ПРОТИВОРЕЧИЙ

Ноет тело, ломит кости, и брюзжу по-стариковски:

Вместо спелой абрикоски – гниль повидла.

Змий зеленый ест печенку, ловкий черт увел девчонку,

И дает девчонка черту… Аж завидно.

По стране беднеет волость, на стерне желтеет колос,

И в ноздре колючий волос – вместо свиста.

Клонит в сон на шумном бале, гороскопы задолбали,

Мне бы бабу, но до баб ли?! – это свинство.

Зачерствело, скисло тесто, в тексте глухо без подтекста,

На вопрос ответишь честно – бьют по роже.

Плоски выдумки у голи, скучен хмель у алкоголя,

Гой ли, генерал де Голль ли, – век наш прожит.

А у века в бронзе веки: "Поднимите, человеки!

Если гляну, так навеки быть вам прахом!.."

На горе "Червона Рута" отпевает Хому Брута:

"Это круто! Ох, как круто! Свистнем раком?.."

Шито-крыто, жирно-сыто… Что брюзжишь, моя касыда?

Ох, достану до косы-то! Намотаю,

Об колено головою! – воешь, падла? "Нет, не вою!"

Был один, а стало двое. Значит, стая.

Значит, снова за добычей, львиным рыком, кровью бычьей,

Из тоски отраву вычел,– что осталось?

Что, усталость? Отлеталась? Рухлядь медный дядька Талос,

А у нас хребет и фаллос – звонкой сталью-с!

Черту вместо петли – чётки, ни к чему чертям девчонки,

Спросим: "Деточка, почем ты? Хочешь песню?!

Хочешь слово? Хочешь снова? Черт не старый, я не новый,

Но завидная основа – поднебесье!

Мы на облаке с тобою, да с касыдой, да с любовью,

Да с проказницей любою в ритме вальса,

Да с рассвета до обеда: сальто, фляки и курбеты…

Эй, забытый гром победы! Раздавайся!

…раздевайся!

КАСЫДА СОМНЕНИЙ

Седина в моей короне, брешь в надежной обороне,

Поздней ночью грай вороний сердце бередит,

Древний тополь лист уронит,– будто душу пальцем тронет,

И душа в ответ застонет, скажет: "Встань! Иди.."

Я – король на скользком троне, на венчанье – посторонний,

Смерть любовников в Вероне, боль в пустой груди,

Блеск монетки на ладони, дырка в стареньком бидоне,

Мертвый вепрь в Калидоне,– в поле я один,

Я один, давно не воин, истекаю волчьим воем,

Было б нас хотя бы двое… Боже, пощади!

Дай укрыться с головою, стать травою, стать молвою,

Палой, желтою листвою, серебром седин,

Дай бестрепетной рукою горстку вечного покоя,

Запах вялого левкоя, кружево гардин,

Блеск зарницы над рекою,– будет тяжело, легко ли,

Все равно игла уколет, болью наградит,

Обожжет, поднимет в полночь, обращая немощь в помощь –

Путь ни сердцем, ни наощупь неисповедим!

Здесь ли, где-то, юный, старый, в одиночку или стаей,

Снова жизнь перелистаю, раб и господин,

Окунусь в огонь ристалищ, расплещусь узорной сталью,

Осушу родник Кастальский, строг и нелюдим, –

Кашель, боль, хрустят суставы, на пороге ждет усталость,

"Встань!" – не стану. "Встань!" – не встану.

"Встань!" – встаю. "Иди…"

КАСЫДА О ВЕЛИКОЙ БРАНИ

Нет, не зверь ревет в берлоге, словно трагик в эпилоге,

Одичав в изящном слоге, впереди планеты всей,-

То, колебля дол пологий, собирает в ларь налоги

Городской инспектор строгий, злобный джинн Саддам Хусейн!

Будь ты молодец иль дама, будь инвестор из Потсдама,

Нет спасенья от Саддама, дикий гуль он во плоти,

Говорят, что далай-лама, филиал открывши храма,

Отчисленья с фимиама – весь в слезах! – а заплатил!

Знай, предприниматель частный, если хочешь быть несчастный, –

Целой прибылью иль частью, но сокрой ты свой доход,

И к тебе ближайшим часом, с полной гнева адской чашей,

Покарать за грех тягчайший джинн с подручными придёт!

Но, на радость одержимым, есть управа и на джинна, –

О сказитель, расскажи нам, как был посрамлен Саддам?

Кто сказал ему: "Мы живы!", кто сказал ему: "Вы лживы!",

Кто изрек в сетях наживы: "Мне отмщенье. Аз воздам!"?

Славу меж людьми стяжавши, горинспекция пожарных

Испытала джинна жало: обобрать он их решил!

К ним, забыв про стыд и жалость, он пришел, пылая жаром:

"Мол, налогов вы бежали, – заплати и не греши!"

Завтра утром, в жажде мести, главный городской брандмейстер

Объявился в темном месте, где сидел злодей Саддам,

И печатью, честь по чести, двери кабинетов вместе

С туалетом он, хоть тресни, опечатал навсегда.

Он воскликнул: "Вы грешите! Где у вас огнетушитель?

Плюс розетки поспешите обесточить, дети зла!

Ты, язви тя в душу шило, просто злостный нарушитель!

Думал, все тут крыто-шито? Отвечай-ка за козла!"

Джинн застыл в сетях обмана, под печатью Сулаймана,

Думал, жизнь как с неба манна, оказалось – купорос,

И сказал: "Герой романа, что делить нам два кармана?

Я, блин, был в плену дурмана. Подобру решим вопрос?"

С той поры узнали люди: не неси налог на блюде!

От Саддама не убудет, если малость обождет, –

Но пожарных не забудет, да, вовеки не забудет

И нести посулы будет благодарный им народ!

КАСЫДА О ПРАВОЙ РУКЕ

Восток жесток, Восток высок, и чья-то кровь уйдет в песок,

Чтоб вашей жизни колесо сломало обод,

"Подайте нищему кусок!" – взывает детский голосок,

Но ядовит анчара сок, и жалит овод.

Самум, песчаная пурга, взметнул разящий ятаган,

Галеры вертит ураган в огне зеленом,