Неоконченное письмо - Виталий Бернштейн

Объектом акции протеста она избрала одну из атомных электростанций. Работа таких электростанций сопряжена, как известно, с опасностью радиоактивного загрязнения окружающей среды. Сумка с самодельной бомбой была незаметно оставлена в стенном шкафу – в приемной у директора станции. Что-то не сработало в таймере. Вместо часа ночи взрыв прогремел в полвосьмого вечера. В приемной были выбиты окна, а самое главное – смертельно ранена находившаяся там уборщица. Это была первая кровь, которую пролила Урсула.

На следующий день оба ее сообщника были арестованы. Фотографии Урсулы, разыскиваемой ФБР, появились в газетах. Но ей удалось ускользнуть – через дырявую, как и теперь, мексиканскую границу. В конечном итоге она нашла прибежище в одной из арабских стран – то ли в Судане, то ли в Йемене (даже в разговорах со мной Урсула не особенно распространялась об этой поре своей жизни). Там, в лагерях террористов, она прошла боевую подготовку. Ее учили обращению с оружием, искусству рукопашного боя, изготовлению бомб, методике направленных взрывов.

Как-то наедине с Урсулой я спросил, какие чувства испытывала она к своим учителям, – ведь многое в их идеологии и целях было для нее совершенно неприемлемо. Прежде всего, их изуверское отношение к женщине.

– Я ненавидела это, но старалась не показывать, – ответила она. – А со мною лично они вели себя нормально. Они не воспринимали меня как женщину, я была в их глазах просто союзником в борьбе с «большим сатаной». Кроме того, они понимали, что в их среде я не задержусь – вернусь обратно, в свое буржуазное общество, чтобы разрушать его.

– Но от равноправия женщин и от других демократических свобод не останется и следа, если исламские фундаменталисты в конечном итоге завоюют мир. Стоит ли вступать с ними в союз?

– Да, стоит, – отчеканила Урсула. – Сколько раз объяснять тебе, Майкл, разницу между революционной тактикой и революционной стратегией? Ради победы мы готовы вступить во временный союз хоть с чертом. Однако наши стратегические цели остаются неизменными – полная свобода человеческой личности.

– Но вот предположим: наша революция восторжествует в странах Запада, а над остальной частью Земли взовьется зеленое знамя исламского фундаментализма. Что тогда?

– Тогда наша революция и вступит в завершающую фазу. Победив в странах Запада, мы без колебаний пустим в дело его ракетно-ядерный арсенал. Без малейших слюнтяйских колебаний!.. Помнишь «черный вторник» – сентябрь 2001 года? С той поры минуло уже немало лет, а тягучей войне Запада с этими фанатиками-самоубийцами конца не видно. И все потому, что у нынешних дегенеративных правителей Запада не хватает решимости нанести ядерный удар, стереть с лица земли какие-нибудьтри-четыре исламских государства. Прочие сразу же станут покладистыми. Разве исламисты колебались хотя бы минуту, имея подобное ракетно-ядерное преимущество? Как бы не так!.. Ты прав, Майкл, – использование ядерного оружия унесет миллионы жизней. Десятки, если не сотни. Но другого выхода нет. А ко всему, число людей на Земле давно перевалило за все разумные пределы, угрожая полной экологической катастрофой. Уж лучше сократить численность человечества подобным образом, чем если бы те же сотни миллионов медленно умерли от голода.

Никогда прежде, даже наедине со мной, Урсула не говорила так откровенно о том, какими ей видятся грядущие революционные свершения. Ее зеленые глаза блестели, исполненные мрачной силы. Внешние враги, конечно же, не могли ждать от нее пощады. Тогда я спросил об отношении победившей революции к возможным внутренним врагам.

– Внутренние враги не просто возможны, они неизбежны! И уговоры на них никогда не действуют. Загляни в историю – сколько революций провалилось лишь потому, что была проявлена мягкотелость. Да, насилие противоречит нашему принципу свободной человеческой личности. Но ведь насилие будет необходимо только на первом этапе построения нового общества. А потом непременно наступит торжество истинной общечеловеческой свободы! Мы с тобой, Майкл, еще увидим это собственными глазами. Непременно!..

Через три года после своего бегства из Соединенных Штатов Урсула под чужим именем вернулась обратно. И приступила к созданию «Революционной армии». Молодой крикун-левак, я вступил в ее ряды одним из первых. Хотя не меньшую роль сыграла, не могла не сыграть моя любовь – я пошел за Урсулой, как теленок на веревочке… Вот замечаю у себя эту не очень привлекательную черту – перекладывать ответственность за выбор собственного пути на чужие плечи. Но ведь так оно и было! Если бы его величество случай не свел меня с Урсулой, жизнь моя могла сложиться совсем по-иному. Сидел бы я сейчас не в камере смертников, а, например, в мягком кресле преуспевающего адвоката. Да что толку гадать теперь…

Отношение, которое я испытываю к тебе, Майки, какое-то двойственное. Иногда мне кажется, что это письмо я пишу собственному сыну. Ведь ты появишься на свет после меня, из кусочка моего тела, в качестве моего продолжения на Земле. А потом вспоминаю: с точки зрения генетики я не твой отец, я твой брат-близнец. И значит, мои родители – они и твои тоже.

В раннем детстве мама любила обряжать меня в платьица, как девочку. Не скажу, чтобы это мне нравилось. Но я никогда не возражал, я был послушным ребенком. Мама звала меня «Майки косолапый» – при ходьбе я загребал носками внутрь. Потом, уже подростком, мне пришлось долго делать специальные упражнения, чтобы избавиться от этой походки. У тебя, Майки, будет такая же походка, она передается с генами. Но походку все-таки можно исправить. Как и некоторые другие недостатки, унаследованные генетически. Помни об этом, Майки.

Я был у родителей поздним ребенком, единственным в семье. Папа – на четыре года моложе мамы, мягкий, молчаливый, не хватающий звезд с неба, занудливо старавшийся поддерживать в доме порядок. Мама – по характеру, напротив, шумная, увлекающаяся, легко переходящая от смеха к плачу и наоборот. Свои вещи она разбрасывала по всей квартире, грязная посуда по несколько дней громоздилась в кухонном умывальнике. Ее любимым занятием было чтение детективов. А папа предпочитал в свободное время сыграть с соседом в шахматы.

Папа работал техником на заводе – часто в вечернюю смену. Иногда в его отсутствие к нам наведывался сосед, тот самый, с которым папа играл в шахматы. В такие вечера мама укладывала меня спать раньше обычного. Порой, еще не успев заснуть, я слышал из своей комнаты звонок в коридоре, потом ее и его приглушенные голоса. Было мне в ту пору года три. Помню, однажды меня разобрало любопытство – я вылез из-под одеяла, тихо приблизился к родительской спальне и сквозь приоткрытую дверь увидел в кровати два голых тела. Я ничего не понял, но невыразимо испугался – зажмурив глаза, скользнул к себе, закрылся с головой одеялом и сразу заснул. За прошедшие годы воспоминание это ни разу не потревожило мою память, замурованное где-то в подсознании. Но недавно, в этой камере смертников, вдруг всплыло. И так отчетливо. Рассказываю тебе единственному, Майки…

Ну вот, прилетела опять моя суматошная сокамерница, бегает по столу. Иногда усаживается бесстрашно прямо на мою руку. Мозг у Немезиды размером не больше булавочной головки, а ведь понимает, что я не сделаю ей ничего плохого…

Папа умер, когда ему не было и шестидесяти, от сердечного приступа. Наверное, это я ускорил его смерть. Представляю, как страшно ему было читать в газетах о деяниях «Революционной армии» – к которой принадлежит и его сын. А мама доживает сейчас свой век в доме для престарелых. Там недавно побывал Джейкоб. По его словам, с памятью у мамы стало совсем плохо. Вряд ли она понимает, что ждет меня. Наверное, это и к лучшему.

Джейкоб пообещал: он усыновит тебя, Майки. Так что с приемным отцом тебе повезло – Джейкоб добрый. Думаю, он так и останется холостяком.

Вспоминаю опять ту пору, когда, скрываясь у Джейкоба, я прилежно штудировал его книги по медицинской генетике. Это сравнительно молодая наука, и вопросов в ней больше, чем ответов. Вот один такой вопрос. (Если мои наукообразные рассуждения, Майки, вызывают у тебя скуку, можешь их опустить. А мне они помогают – отвлечься от мыслей о том, что скоро произойдет…) Детальный план строения и функций организма записан в ядре каждой клетки – ген за геном – на длинных, спиралеобразных молекулах ДНК. Общее число таких генов у человека около ста тысяч. Понятно, что половые клетки должны хранить всю эту информацию – для передачи по наследству. Но почему, с какой целью, ее же, от первого до последнего гена, хранят и прочие клетки? Общее число клеток в человеческом теле измеряется сотнями миллиардов. Ты только вдумайся, Майки, в это число! И вот оказывается, что каждая клетка содержит все эти гены, которые никогда ей не понадобятся. Зачем, скажем, клетке кожи помнить, каков цвет глаз у данного индивидуума или каковы особенности его характера? Есть ли объяснение этому невероятному расточительству живой природы – сотням миллиардов копий одной и той же генетической информации? Я спрашивал об этом Джейкоба. Он не знает ответа…