Сущность иконопочитания - Р. Волкославский

Почему воскресший Иисус не делает никаких усилий, чтобы ученики запомнили Его лицо и описали Его внешний вид? Почему Он так часто не узнаваем ими? Почему Он предпочитает являться «в ином образе» (Марк.16: 12)? Разве Он не хотел, чтобы они уверовали в реальность Его Воскресения? Он позволил Фоме вложить персты в Свои раны, чтобы убедить его в том, что Он воскрес в прославленном теле, но Он продолжает утверждать преимущество веры над видением, над осязанием, над чувственным восприятием Его внешнего образа. Иисус говорит Фоме: «Ты уверовал, потому что увидел Меня. Блаженны не видевшие, но уверовавшие» (Иоан. 20:29). Все это еще раз подтверждает, что в Новом Завете действует заповедь, запрещающая поклоняться Богу посредством видимых изображений Его образа, потому что эта заповедь не изменилась в своей основе после воплощения Иисуса Христа.

Апостолы Христовы и евангелисты

Почему Апостолы Христовы и Его ученики в своих евангелиях и посланиях ничего не говорят по поводу внешнего образа Христа? Кроме того, они нигде не пишут, чтобы люди чтили гроб Господень, или превратили в святыню ясли и пелены Иисуса, или другие предметы Его обихода? Ведь кому, как не им, достоверно знавшим все, связанное с жизнью и смертью Христа, следовало бы хранить и самим показать пример особого почтения к реликвиям. Не им ли следовало собираться на Голгофе или у гроба Господня для молитвы? Ведь на фоне этих вещественных доказательств их проповедь была бы еще убедительнее. Если бы они мыслили так, как Иоанн Дамаскин и его последователи, то непременно дали бы не только пример всем, но и записали бы это в своих посланиях и соборном решении. Ответ может быть один: у них был другой склад религиозного сознания, совершенно отличный от того, который развился впоследствии у богословов раннего средневековья. Апостолы и евангелисты были сориентированы на Слово Божие, на заповеди Закона Божия, на проповедь учения Иисуса Христа. Есть огромная разница в способе мышления и духовных приоритетах первоапостольского евангельского наследия и критериями, которыми руководствовались отцы седьмого Вселенского собора, утвердившего иконопочитание..

Апостол Павел в своих посланиях и особенно во Втором послании к Коринфянам развивает учение о поклонении невидимому Богу в лице Иисуса Христа.. Он говорит: «мы ходим верою, а не видением»; «мы же все открытым лицом, как в зеркале, взирая на славу Господню, преображаемся в тот же образ, от славы в славу, как от Господня Духа» (2 Кор.3:18). Христос и теперь продолжает быть для нас образом Бога невидимого (2 Кор. 4:4); «Когда мы смотрим не на видимое, а на невидимое. Ибо видимое временно, а невидимое вечно» (2 Кор. 4:18).

В послании к Евреям 11 главе в 1 тексте он дает исчерпывающее определение веры, которое и в Ветхом, и в Новом Завете есть «осуществление ожидаемого и уверенность в невидимом».

Судьбы религиозного искусства в Ветхом и Новом Завете

Наряду с тем, что заповедь Божия запрещает изображение Самого Бога, в Ветхом завете при строительстве храма Сам Господь благословил и повелел: «Сделай из золота двух херувимов» (Исх. 25:18-22). Также на покрывалах скинии искусною работою должны были быть вытканы изображения херувимов. (Исх. 26:1). Это храмовое искусство продолжало развиваться при строительстве монументального храма во дни Соломона (3Цар. 17:21; 2 Пар. 3:4). Искусство включало художественную ткань (вышивку), литье (золотые фигуры херувимов), резьбу по дереву. Его спектр был разнообразен. Во дворе храма двенадцать тельцов, вылитых из меди, поддерживали огромную чашу, наполненную водой. Предметы святилища были украшены золотыми венцами, среди которых были яблоки, листья, изображения огурцов, пальмы и другое.

Итак, в храме было изображение окружения Божия, но не было изображения Самого Бога, а также не было изображений праотцев — Авраама, Исаака, Иакова, Моисея и других, глубоко почитаемых еврейским народом. Искусство имело свой стиль и законный статус. Оно не посягало на заповеди Божии. Это значит, что храмовое и религиозное искусство имело право на развитие в древности и, тем более, в христианскую эпоху.

Самые ранние образцы христианской живописи относятся ко П-Ш вв». Это росписи стен в римских катакомбах — подземных лабиринтах, где находились древнейшие христианские захоронения. Основная часть этих фресок создана еще в Ш веке… Потаенные, созданные в период жестоких гонений на христианские общины, многие образцы этого искусства исполнены экзальтации. Однако это не трагическая напряженность их языческих современников, а экстаз веры неотступной и сильной, несмотря на преследования. Молодое христианское искусство обладало страстным пафосом, но не имело еще твердой программы, как иконографической, так и стилистической[1].

Вместе с иносказательностью в катакомбах формируется «прообразная» символика — предсказание явлений и событий Нового завета в Ветхом, которая будет широко использоваться и развиваться в искусстве на протяжение всего средневековья. Так пророк Даниил во рвы львином, по Божественной воле не тронутый хищниками, является прообразом Христа, Его искупительной жертвы и вознесения. На это же указывает ветхозаветная история Ионы, проглоченного китом и чудесно спасенного из утробы морского гиганта. Кроме подобных сюжетных композиций в катакомбах появляется множество отдельных изображений, носящих характер атрибута, знака — иногда емкого символа»[2].

«Рыба (особенно излюбленное изображение в раннехристианском искусстве) намекает на образ Христа, ибо греческое слово ИХТУС (рыба) представляет собой тайнопись: буквы его являются начальными в греческих словах «Иисус Христос Бога Сын Спаситель»[3].

«Павлин, тело которого по представлению древних было нетленно, означал Воскресение. Символов-знаков так много, что создается впечатление, будто весь природный мир, все обитающие в нем твари, растения и предметы обладают кроме своей наглядной и простой сущности еще и другой, незримой но угадываемой, осознаваемой, глубинной и наиболее важной»[4].

Трудный перелом в искусстве IV века

Картина меняется после того, как христианская церковь становится из гонимой сначала общепризнанной (с 313 года), а затем и государственной (к 380 году). В начале IV века, когда император Константин прекратил гонения на христианскую церковь, стали воздвигаться храмы и, естественно, возник вопрос, какого рода живопись должна их наполнять. Идти ли по пути уже созданного в катакомбах символизма, или, подражая монументальным языческим картинам и фрескам, начать изображать сцены Священного Писания, используя приемы, выработанные в античном искусстве, но не использовавшиеся ранее христианством. V строгих богословов возникает «страх перед остатками античного сенсуализма (чувственности), ужас «образопоклонства»… не стали бы яркие изображения библейских персонажей поводом для языческого обожествления живописи, ведь в церковь пришли огромные массы вчерашних язычников, у которых всегда перед глазами предстояли изображения их богов. Не будут ли они привносить свои старые обычаи поклоняться перед изображениями, как это они недавно делали в своих языческих храмах?

К этим строгим богословам не безосновательно боявшимся опасных новшеств, относятся и Евсевий Кесарийский, известный историк церкви, современник императора Константина, и святой Епифаний Критский, и ряд других богословов, о которых будет рассказано в дальнейшем. Их протест оказал влияние на характер живописи в первых христианских храмах

«В ранних мозаических циклах нет изображения Божества в человеческом образе. Таковы мозаики свода и центрального купола в мавзолее Санта-Констанца в Риме (первая половина или около середины IV века), мозаика капеллы Руфины и Секонды Латеранского баптистерия (около 315 года), старая мозаика абсиды церкви Санта-Мария Маджоре (432-440гг.), мозаика в Сан-Джованни ин-Латерано (IV век). В них стены и своды покрыты изображениями птиц, животных, цветов в вазах, пейзажей, орнаментов… Человеческая фигура в таких композициях мало заметна и никогда не олицетворяет христианскую святыню[5].

Православный историк Г.В.Флоровский в своей книге «Восточные отцы V-VII веков» говорит: «Почитание икон установилось в церкви не сразу. В первые века, во всяком случае, оно не занимало заметного места в христианском благочестии. Даже у писателей IV века мы находим только редкие случайные упоминания о священных изображениях, — и то были библейские эпизоды, либо изображения мученических подвигов. В древнейших известных нам росписях нет «икон» в собственном смысле слова. Отчасти то были символические знаки (якорь, голубь, рыба) и аллегории, — всего чаще евангельские притчи[6] … Проследить раннюю историю иконописания во всех подробностях мы не можем за недостатком исторических данных.