Далекие странники (перевод новеллы) - Тяньтянь Сяо
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
1.04.2022. Завершена выкладка глав первого тома в обновленной редакции. Мы благодарны бете @_RottenApple_ за помощь в работе над начальной версией текста.
ПБ открыта.
Приятного прочтения!
Пролог. Прощание с императорским двором.
Двор пестрил цветущими ветвями слив. Лепестки нежных цветов опадали на ещё не растаявший снег. Под лёгкими дуновениями ветра они кружили в неторопливом танце, распространяя тонкое благоухание. Ночь опустила занавес. В густом бархате сумерек холодная, как вода, луна парила над карнизами крыш.
В глубине небольшого двора располагались потрёпанные временем угловые ворота, наполовину скрытые сливовыми деревьями. Проход охраняли двое крепких стражей в полном облачении. Узкое крыльцо возвышалось над вымощенной камнем дорожкой, ведущей в чёрную как смоль адскую тюрьму. Тяжёлый запах отчаяния и безысходности усиливал мрачное и гнетущее чувство, возникающее на пороге этого места.
Слабый аромат цветов будто запечатывался воротами и совсем не проникал внутрь. Ряды неподвижных, как статуи, вооруженных охранников выстроились перед дверями камер с металлическими решётками толщиной в человеческую руку.
В конце узкого тёмного коридора угадывались три массивные, тщательно охраняемые механические двери. Каждому ступившему за них казалось, что мир живых людей остался позади. Путь сюда, освещённый дрожащим, похожим на блуждающие огни пламенем факелов, походил на спуск в преисподнюю, наполненную терзаниями обиженных душ.
Из самой дальней камеры раздался низкий мужской голос, неразборчиво пробормотал что-то и замолк. Мгновение спустя другой человек за той же дверью почти неслышно вздохнул.
Внезапно давящее безмолвие тускло освещённой темницы разорвал леденящий кровь вопль. Пламя факелов затрепетало. Ужасный звук пробирал до костей, напоминая вой умирающего зверя.
Один из стражей, охранявших эту камеру, выглядел новобранцем — его лицо ещё не утратило юношескую мягкость черт. Вздрогнув от крика, он украдкой покосился на напарника. Увидев, что тот стоит недвижно, словно глухая гора, младший стражник собрался с духом, выпрямился и устремил взгляд прямо перед собой.
Душераздирающий звук становился все пронзительнее. Человек продолжал голосить, пока не сорвался на хрип. В конце концов, дыхание несчастного сбилось, протяжный вой сменился жалобным плачем и стенаниями — ещё более жуткими свидетельствами страданий.
Молодого бойца прошиб озноб.
Примерно через полчаса причитания в камере стихли.[1] Вскоре двое охранников вынесли наружу еле живого мужчину средних лет. Его торс был обнажен, голова безвольно болталась, мокрые от пота волосы прилипли к лицу. Из уголков искусанных в кровавое месиво губ стекала бордовая пена. На человеке не было открытых ран, но в семи основных акупунктурных точках на груди и животе виднелись вбитые темно-багряные гвозди. Зрелище устрашало.
Молодой охранник не мог отвести от мужчины полного сострадания взгляда, пока все трое не скрылись за механической каменной дверью. В этот момент за его спиной раздался тихий голос:
— Ты чувствуешь сожаление от увиденного?
Юноша испуганно вздрогнул и обернулся. Позади возвышался человек в мантии цвета сапфира — только небесам известно, как давно он там стоял. Второй стражник упал на колени и склонил голову, поэтому новобранец последовал его примеру:
— Глава поместья!
На вид человеку в сапфировой мантии было не больше тридцати лет.[2] Он держался с грацией и статностью учёного мужа, но острое изящное лицо казалось болезненно бледным. Полуприкрытые глаза обрамлял веер густых ресниц, тень от которых падала на пол-лица, если взор главы обращался вниз. В редких случаях, когда он смотрел прямо, ясный взгляд светился ледяной отрешённостью. Чистый профиль с высокой переносицей был красив, но в чуть насмешливом изгибе губ читалось безразличие, граничащее с высокомерием.
Услышав обращение молодого стражника, этот человек глянул на него с лёгкой улыбкой:
— Ты, должно быть, новенький?
— Да, глава поместья.
— Запомни, никогда более не называй меня так. Этот титул уже не принадлежит мне. В следующий раз обращайся «командир Чжоу», — произнёс мужчина, похлопав охранника по плечу.
Тот почтительно согласился:
— Слушаюсь, командир Чжоу!
Мужчина в синем кивнул и коротко махнул рукой:
— Вы двое, можете идти. Я хочу побыть один.
Оба охранника подчинились и вышли бок о бок. Младший оглянулся всего на секунду, чтобы посмотреть на своего командира, прислонившегося к дверному косяку: взгляд мужчины был устремлен вперёд и, в то же время, в никуда. Молодого стражника охватило странное предчувствие, что этот человек собрался отправиться далеко-далеко.
Едва железные ворота с лязгом захлопнулись за ними, старший напарник неожиданно заговорил:
— Видя командира Чжоу таким мягким и снисходительным, трудно поверить, что он собственноручно вбил гвозди «семи отверстий на три осени» в старину Би. Верно ведь?
Молодой стражник обомлел, а его убелённый сединами товарищ устало вздохнул:
— Ты пока многого не понимаешь. В Тяньчуан[3] можно войти, но обратной дороги нет. Побег либо убьёт тебя, либо превратит в жалкого калеку.
К четвёртому году правления императора Жун Цзя одно лишь упоминание о Тяньчуане вселяло ужас в сердца простых людей Дацина.[4] Секретная сеть преданных шпионов и убийц, напрямую подчинённых Его Величеству — вот чем был Тяньчуан. Никто не знал, откуда управляется эта структура, сколько человек в неё входит и кто эти люди, но всем казалось, что щупальца Тяньчуана простираются до краёв земли. Император Цзя из дома Жун лично основал Тяньчуан ещё в бытность свою наследным принцем Хэлянь И. Теперь организация была полностью упорядочена и работала как часы. Её первым командиром как раз и являлся человек в сапфирово-синих одеждах, бывший глава поместья «Времена года»[5] — Его Светлость Чжоу Цзышу.
Ни один секрет не ускользал от внимания Тяньчуана, будь то придворные дела или крестьянские проблемы. Поэтому ради сохранения тайн империи было установлено правило: человек, вступивший в организацию, не может её покинуть. Освободиться от службы в Тяньчуане можно было двумя путями: умереть или подать прошение о размещении в теле гвоздей «семи отверстий на три осени».
Ядовитые гвозди вбивались в семь важнейших акупунктурных точек на груди и животе. Такая казнь нарушала течение ци, блокируя основные меридианы,[6] и отнимала не только боевые навыки, но и речь, подвижность конечностей и способность использовать все основные чувства, имеющиеся у смертного. Спустя три года яд гвоздей полностью распространялся по телу и приводил человека к окончательной гибели.
Жизнь в подобном состоянии была не лучше смерти. Тем не менее находились желающие, по доброй воле выбиравшие эту пытку — только бы покинуть Тяньчуан. Для них три года мучительной агонии становились величайшим подарком
