Ярость - Стивен Кинг

Больше я на охоту с отцом не ходил.

Глава 6

Эл Латроп пролистывал образцы учебников, прикидываясь, что слишком занят, чтобы поговорить со мной, когда на столе мисс Марбл зажужжал аппарат внутренней связи и она улыбнулась мне, томно и таинственно, словно мы с ней разделяли некий важный секрет по части секса.

— Ты можешь пройти, Чарли.

Я поднялся:

— Счастливо вам продать эти учебники, Эл.

Он улыбнулся, коротко, неискренне:

— Надеюсь, что продам, Чарли, очень надеюсь.

Я прошел между большим сейфом, встроенным в стену, и обшарпанным столом мисс Марбл, держа курс на дверь с панелью из матового стекла и надписью:

ТОМАС ДЕНВЕР, ДИРЕКТОР

Открыл дверь, вошел.

Мистер Денвер вертел в руках «Охотничий рог», школьный вымпел с изображением этой самой штуковины. Высокий худой мужчина, чем-то напоминающий Джона Кэрредайна.[1] Лысый, костлявый. Руки с длинными пальцами, большущими костяшками. Узел галстука стянут вниз, верхняя пуговица рубашки расстегнута. Кожа на шее вся в морщинах и покрасневшая, словно от раздражения из-за частого бритья.

— Садись, Чарли.

Я сел, сложив руки на коленях. В этом я большой дока. Научился от отца. Через окно, за спиной мистера Денвера, я видел лужайку, но она не подбегала к самому зданию, обрывалась раньше: кабинет директора находился на самом верхнем этаже. Плохо, конечно, но и клочок веселенькой зелени мог мне помочь, как ночник помогает малышам не бояться темноты.

Мистер Денвер поставил «Охотничий рог» на стол, откинулся на спинку кресла.

— Едва ли кто мог ожидать, что все так повернется, не правда ли? — пробормотал он.

Если кто и умел бормотать, так это мистер Денвер. Проводись у нас первенство бормотальщиков, я бы поставил все свои деньги на мистера Денвера. Я отбросил волосы со лба.

Стол мистера Денвера, заваленный почище стола мисс Марбл, украшала фотография его семьи. Все сытые, ухоженные. Жена, пожалуй, полновата, а детки что два цветочка, и никакого сходства с Джоном Кэрредайном. Две маленькие девочки, обе блондинки.

— Дон Грейс закончил докладную. Она у меня с четверга, и я внимательно ознакомился с его выводами и рекомендациями. Мы понимаем серьезность проблемы, и я позволил себе смелость проконсультироваться и с Джоном Карлсоном.

— Как он? — спросил я.

— Поправляется. Думаю, через месяц выйдет на работу.

— Это уже что-то.

— В каком смысле? — Он быстро мигнул, словно ящерица.

— Я его не убил. Это уже что-то.

— Да. — Мистер Денвер пристально смотрел на меня. — А хотел бы убить?

— Нет.

Он наклонился вперед, пододвинул кресло к столу, покачал головой и начал:

— Я всякий раз ломаю голову над тем, что следует сказать, когда предстоит такой вот разговор, Чарли. И мне становится очень грустно от тех слов, которые я должен произнести. Я работаю с детьми с 1947 года, но все равно этого не понимаю. То, что я собираюсь сказать, нужно и необходимо, я это понимаю, но радости не испытываю. Потому что никак не могу взять в толк, отчего такое происходит. В 1959 году у нас учился очень умный мальчик, который избил свою одноклассницу бейсбольной битой. Разумеется, нам пришлось отправить его в исправительное учреждение в Южном Портленде. Мы от него добились только одного: она, мол, не захотела встречаться с ним. И при этом он улыбался.

Мистер Денвер покачал головой.

— Напрасный труд.

— Что?

— Напрасный труд — пытаться понять. Не волнуйтесь, спите спокойно.

— Но почему, Чарли? Почему ты это сделал? Господи, операция продолжалась чуть ли не четыре часа…

— Почему — это вопрос мистера Грейса, — ответил я. — Он — школьный психоаналитик. А вы задаете этот вопрос по одной причине: от него очень легко перекинуть мостик к вашей проповеди. А я по горло сыт проповедями. И плевать я на них хотел. После драки кулаками не машут. Он мог выжить или умереть. Он выжил. Я рад. Вы делаете то, что должны делать. В полном соответствии с решением, принятым вами и мистером Грейсом. Но, пожалуйста, не пытайтесь меня понять.

— Чарли, понимать — это часть моей работы.

— Но мне-то нет нужды помогать вам выполнять вашу работу, — ответил я. — Хотя, так и быть, скажу вам одну вещь, чтобы помочь установить взаимопонимание, хорошо?

— Хорошо.

Я крепко сжал пальцы в кулаки. Они дрожали.

— Меня тошнит от вас, и мистера Грейса, и таких, как вы. Раньше вы вызывали у меня страх и все еще можете вызвать его, но теперь мне это надоело, и я решил, что не должен всего этого терпеть. Такой уж я человек, не могу терпеть, и все тут. И то, что вы думаете, не имеет для меня ни малейшего значения. Вы не обладаете достаточными знаниями и опытом, чтобы иметь со мной дело. Поэтому отойдите в сторону. Я вас предупреждаю. Вы не готовы к работе с такими, как я.

Я едва не сорвался на крик.

Мистер Денвер вздохнул:

— Ты можешь так думать, Чарли. Но законы штата утверждают обратное. Прочитав докладную мистера Грейса, я вынужден с ним согласиться. Ты не понимаешь себя и не осознаешь последствий того, что натворил в классе мистера Карлсона. У тебя не все в порядке с головой, Чарли.

У тебя не все в порядке с головой, Чарли.

Чероки обычно разрезали им носы… чтобы все в племени знали, какая часть тела навлекла на них беду.

Слова зеленым эхом зазвучали в моей голове, словно доносились с большой глубины. Слова — акулы, шныряющие в темноте, куда не проникали лучи солнца, слова-челюсти, явившиеся, чтобы пожрать меня. Слова с зубами и глазами.

Вот тут я начал заводиться. Я это знал, потому что то же самое произошло со мной перед тем, как я отметелил мистера Карлсона. Руки перестали дрожать. Желудок больше не сводили судороги, наоборот, в животе все успокоилось. Я словно отстранился не только от мистера Денвера и его покрасневшей в раздражении от бритья шеи, но и от себя. Я мог парить в воздухе.

Мистер Денвер что-то вещал о психиатрической помощи, когда я прервал его:

— Господин хороший, вы можете отправляться прямиком в ад.

Он замолчал, положил бумагу, на которую таращился, чтобы не смотреть на меня. Несомненно, вытащенную из моего досье. Святого досье. Великого американского досье.

— Что?

— В ад. Не судите, и не судимы будете. Есть в вашей семье сумасшедшие, мистер Денвер?

— Я готов поговорить с тобой об этом, Чарли, — сухо ответил он. — Но не желаю принимать участие…

— …в сексуальных оргиях, — закончил я за него. — Только вы и я, согласны? Для начала погоняем шкурку. Кто кончит первым, станет лауреатом Патмановской премии дружбы. Доставайте свой инструмент, партнер. И позовите сюда мистера Грейса, так даже будет лучше. Погоняем шкурку кружком.

— Ч…

— Вы не поняли? Вам же надо хоть иногда вытаскивать свой кончик, так? У всех он встает, вот каждому нужен кто-то еще, чтобы вернуть его в исходное состояние. Вы уже определили себя в судьи, присвоили себе право решать, что для меня хорошо, а что плохо. Дьяволы. Одержимость. Посему я уфарил ту макекькую дефосъку эфой бедболной питой, Гошпоти, Гошпоти? Давол, давол засштафил меня, и я так со-о-шалею оп эфом. Почему вы не хотите этого признать? Вы же получите удовольствие, дергая меня за крайнюю плоть. Такого счастья вы не испытывали с 1959 года.

Он злобно пялился на меня. Я загнал его в угол, знал это, гордился этим. С одной стороны, ему хотелось обратить все в шутку, поддакнуть мне, потому что, в конце концов, только так и можно разговаривать с душевнобольными. С другой стороны, он всю жизнь учил детей, он сам мне об этом сказал, и не мог нарушить Первой заповеди педагога: «Не позволяй им ни в чем взять верх, перехвати инициативу и тут же осади».

— Чарли…

— Не тратьте силы. Я же пытаюсь втолковать вам: нельзя меня только использовать! Мне это надоело. Ради Бога, мистер Денвер, покажите, что вы мужчина. А если не можете быть мужчиной, по крайней мере подтяните штаны и покажите, что вы директор.

— Заткнись, — пробормотал он. Лицо его стало алым. — Вам чертовски повезло, молодой человек, что живете вы в прогрессивном штате и учитесь в прогрессивной школе. Иначе вы говорили бы все это совсем в другом месте. В какой-нибудь колонии для подростков, где отбывали бы срок за покушение на убийство. И у меня крепнет уверенность, что вам там самое место. Вы…

— Благодарю.

Он уставился на меня, взгляд его холодных синих глаз встретился с моим.

— За то, что наконец-то воспринимаете меня как человеческое существо, даже если мне и пришлось для этого разозлить вас. Вот уж прогресс так прогресс. — Я положил ногу на ногу, изображая полное безразличие. — Хотите поговорить о ваших находках в трусах, в те времена, когда вас учили в Большом Университете, как надо учить детей?