Кентуки - Швеблин Саманта

Послышался нежный, похожий на пение шепот, и Эмилия нагнулась поближе к экрану, чтобы разобрать, что там происходит. Колонки у нее были старые, из них шел посторонний шум. Когда звук повторился, стало ясно: это женский голос, и какая-то женщина обращалась к ней на незнакомом языке, но Эмилия не понимала ни слова. Она еще могла бы справиться с английским, правда, если бы говорили медленно, но язык на видео с английским ничего общего не имел. И тут на экране появилась девушка с темными влажными волосами. Она снова что-то сказала, и на этот раз на экране всплыло окно с вопросом, не нужно ли подключить переводчик. Эмилия предложение приняла, ткнула в кнопку “испанский”, и, когда девушка опять заговорила, поверх картинки появились желтые субтитры: “Ты меня слышишь? Ты меня видишь?”

Эмилия улыбнулась. На своем экране она наблюдала, как девушка подошла совсем близко. У нее были светлые глаза, колечко в носу, которое совсем ей не шло, и сосредоточенное выражение лица, словно она тоже никак не могла до конца поверить в то, что сейчас происходит.

– Yes. – Это было все, что Эмилия смогла выдавить из себя.

Похоже на разговор по скайпу, догадалась она. И сразу задалась вопросом, а не знаком ли сын с этой девушкой, и вознесла молитву Господу, чтобы это было не так, поскольку, за редкими исключениями, не жаловала женщин, которые слишком напористо демонстрируют свой бюст, и не из-за каких-то там нелепых предрассудков, просто за плечами у нее было целых шестьдесят четыре года прожитой жизни.

– Привет, – сказала Эмилия только для того, чтобы убедиться, что девушка не может ее услышать.

Та открыла инструкцию размером с две ладони, поднесла к самым глазам и начала быстро читать. Наверное, обычно она носила очки, но постеснялась надеть их перед камерой. Вообще-то, Эмилия еще не до конца разобралась, в чем суть новомодной выдумки с этими самыми кентуки, но сейчас не могла не признать, что ее все-таки кольнуло любопытство. Девушка читала, кивая по ходу дела, но при этом не забывала время от времени поглядывать поверх инструкции на Эмилию. И внезапно вроде бы приняла решение, опустила инструкцию и заговорила на своем непонятном языке. Переводчик написал на экране: “Закрой глаза”.

Приказ удивил Эмилию, и она машинально выпрямила спину. Закрыла глаза и досчитала до десяти. Потом открыла и убедилась, что девушка по-прежнему смотрит на нее, будто ожидая какой-то вполне определенной реакции. И тут она увидела на экране своего компьютера новое окно, которое услужливо предлагало опцию “спать”. Она нажала на эту опцию, и экран потух. Эмилия услышала, как девушка засмеялась и захлопала в ладоши, затем снова заговорила. Переводчик написал: “Открывай! Ну открывай же глаза!”

На экране всплыла новая опция: “разбудить”. Когда Эмилия нажала на нее, снова включилось видео. Девушка улыбалась в камеру. Глупость какая-то, подумала Эмилия, но не могла не признать, что во всем этом есть своя изюминка. Что-то берущее за живое, хотя пока еще трудно было угадать, в чем тут дело. Эмилия нажала на кнопку “вперед”, и камера сразу на несколько сантиметров приблизилась к девушке, и та опять радостно засмеялась. Эмилия увидела, как она медленно, очень медленно поднесла указательный палец прямо к камере со словами: “Я трогаю твой нос”.

Буквы в переводе были большими и желтыми, читать их было удобно.

Эмилия нажала на кнопку “назад”, и девушка повторила тот же жест. Она явно была заинтригована – вне всякого сомнения, для нее это тоже был первый опыт, – поэтому и не думала сердиться на Эмилию за неумение обращаться с новой игрушкой. Они вместе осваивали ее. Эмилии это понравилось. Она опять отступила, а девушка опять захлопала в ладоши.

“Подожди”.

Эмилия подождала. И, увидев, что девушка куда-то пошла, быстро нажала кнопку “влево”. Камера повернулась, стало понятно, насколько маленькой была квартира: на экране появились расшатанное кресло и дверь в коридор. Девушка снова заговорила, и хотя теперь она не попадала в кадр, переводчик все равно выполнял свою роль: “Вот смотри – это ты”.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Эмилия вернулась в прежнюю позицию и снова увидела девушку, которая теперь держала перед самой камерой картонную коробку размером примерно сорок на сорок сантиметров. Крышка с надписью “Кентуки” была открыта. Эмилия не сразу сообразила, что именно и зачем ей показывают. Передняя стенка коробки была затянута прозрачным целлофаном, поэтому она сразу определила, что коробка пустая, а вот три других стороны были украшены фотографиями – вид в профиль, анфас и сзади: розовая с черным плюшевая игрушка, кролик, который на самом деле больше напоминал арбуз, чем кролика. Правда, у этого арбуза имелись два выпуклых глаза и, разумеется, пара длинных ушей. В нескольких сантиметрах над головой уши были скреплены между собой пряжкой – она помогала им стоять торчком, но уже чуть выше они, словно обмякнув, с двух сторон падали вниз.

“Ты красивая крольчиха. А тебе нравятся кролики?” – спросила девушка.

* * *

Их поселили в большой комнате. Буквально в нескольких метрах от дома начинался лес, начинались горы, а пронзительно-белый здешний свет ничего общего не имел с охряными тонами, царившими в Мендосе. Это ей понравилось. Как раз о чем-то подобном она и мечтала вот уже несколько лет: переселиться в другое место, или в другое тело, или в другой мир – куда угодно, лишь бы все вокруг переменилось. Алина глянула на кентуки – именно так называлась эта игрушка, о чем было написано и на коробке, и в прилагаемой инструкции. Сейчас кентуки стоял на зарядном устройстве – на полу рядом с кроватью. Глазок-индикатор аккумулятора все еще был красным, и, как сообщалось в инструкции, в первый раз на зарядку требовалось не меньше трех часов. Приходилось ждать. Алина взяла с большого блюда мандарин и принялась его чистить, расхаживая по комнате и время от времени выглядывая в кухонное окошко, откуда были видны двери мастерских. Ей хотелось полюбопытствовать, кто оттуда выходит и кто туда входит. Свену отвели пятую мастерскую, но побывать там Алина еще не удосужилась. Она впервые сопровождала Свена в одну из арт-резиденций, куда он довольно часто ездил, и поэтому тщательно обдумывала каждый свой шаг, стараясь не мешать и не нарушать границ его личного пространства. Короче, она приняла решение вести себя так, чтобы он не пожалел, что взял ее с собой.

Ведь это Свен получал гранты и стипендии, Свен разъезжал повсюду со своими монохромными ксилографиями, “неся искусство в народ” и “возвышая” тем самым этот самый народ, так как был “настоящим художником”. А вот у нее, Алины, не было никакой жизненной цели, ничего, что поддерживало бы ее на плаву и защищало. Она и вообще сомневалась, что знает себя саму, как не знала и того, для чего, собственно, явилась в сей мир. Она была его женщиной. Женщиной мастера, как его называли здесь, в деревушке Виста-Эрмоса. Поэтому, если в ее жизни и случалось что-то по-настоящему новое, какой бы глупостью это новое на первый взгляд ни казалось, как, например, новые и странные отношения с кентуки, Алине приходилось помалкивать – по крайней мере до тех пор, пока она сама как следует не разберется, правильно или нет поступает. Или пока не разберется, почему, приехав в Виста-Эрмоса, не перестает взирать на окружающее с недоумением и не перестает спрашивать себя, как ей устроить собственную жизнь, чтобы скука, тоска и ревность окончательно не свели ее с ума.

Алина купила себе кентуки в Оахаке, городе, расположенном в часе езды от их деревни. В тот день ей до чертиков надоело бродить по торговым улицам мимо модных магазинов с вещами, которые она не могла себе купить. Вернее, могла, конечно же могла – спешила дать задний ход Алина, как только мысли ее принимали подобное направление, – могла, потому что у нее со Свеном был договор: она будет ездить с ним по таким вот арт-резиденциям, а он возьмет на себя все ее расходы. Однако уже во время первой их поездки он, как заметила Алина, слишком часто проверял свой банковский счет и при этом, не говоря ни слова, тяжко вздыхал.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})